Долина

– Есть еще одна просьба…

– Давай, выкладывай, я слушаю.

– Можно я привезу к вам Гюстава, прямо сейчас, сразу?

– Сейчас, ночью?

– Нельзя терять времени…

Он услышал в коридоре шаги Леа.

– Конечно, – ответил Венсан. – Без проблем. Ты же знаешь, что Гюстав нам как родной. И Шарлен его обожает. Мартен?

– Да?

– Твоя карьера висит на волоске. Не наделай глупостей…

– Эта женщина… ты все еще ее любишь?

Вопрос был задан явно не к месту, учитывая обстоятельства, но логично и в некотором смысле неизбежно.

– Нет, – ответил Сервас.

Он обернулся и пристально посмотрел в глаза Леа. Она опустила взгляд и увидела, что он разминает в пальцах сигарету.

– Мартен… Ты ведь носишь пластырь от курения… – сказала она, выйдя к нему на балкон.

Он тоже опустил глаза.

– Прости. Это последняя.

Она кивнула, явно не очень-то поверив, и Сервас подумал, что видит у нее такое впервые: реакцию женщины, которая не вполне доверяет партнеру. Вот уже три месяца, день в день, как они знакомы. Не так уж и плохо: все-таки целых три месяца, и только сейчас между ними – первая крошечная трещинка.

Леа подошла и положила прохладную ладонь на его разгоряченную грудь.

Сердце у него бешено колотилось, и он был уверен, что ее пальцы ощутили это биение сквозь кожу и мышцы. Она снова посмотрела на него.

– Мартен, – произнесла она тихо и твердо, – делай все, что нужно. Эта женщина в опасности, и ты должен ехать без промедления…

Он молча кивнул, погасил сигарету о перила балкона, оставив на них маленькое черное пятнышко, и посмотрел на часы. Было около двух ночи.

– Мне надо разбудить Гюстава и отвезти его к Венсану и Шарлен.

Она поняла. Тебе нельзя здесь оставаться, ты должна уйти раньше, чем он увидит тебя.

Леа хотела что-то сказать, но вспомнила, что для того чтобы войти в жизнь отца-одиночки, необходимо соблюдать несколько главных правил. Во-первых, терпеливо принимать его беды. Во-вторых, не торопить события. В-третьих, проявлять гибкость. Она повернулась и направилась в спальню собирать вещи.

Сервас быстро подошел к письменному столу и выдвинул ящик. Там лежал конверт с адресом отправителя: образцовая тюрьма Леобен, Австрия. Письмо пришло в феврале.

Дорогой Мартен,

ты не поверишь, но здесь, в камере, я думаю о тебе. Жизнь моя проходит почти приятно. Австрийцы натворили немало варварских дел, и это их цивилизовало. Рядом с вашими их тюрьмы – просто дома отдыха. И у меня здесь предостаточно времени, чтобы поразмышлять.

Уильям Блейк [10] писал, что Милосердие и Жестокость владеют человеческим сердцем, Жалость и Ревность – человеческим лицом, а Любовь и Страх – это формы проявления божественного начала в человеке… А в какой форме божественное начало проявляется у тебя, Мартен? В виде Страха или в виде Любви? Держу пари, что в виде Страха. И что владеет твоим сердцем? Жестокость или Милосердие? Надеюсь, ты думаешь обо мне так же часто, как я о тебе.

Твой друг

Юлиан.

10

Уильям Блейк (1757–1827) – английский поэт и художник.

Сервас вложил письмо обратно в конверт. Рядом лежала папка-скоросшиватель с газетными вырезками. Он быстро и внимательно их просмотрел, нашел ту, что искал, и отложил ее вместе с открыткой и фотографией Марианны.

5

Ночь вся переливалась звездами. Их россыпи целиком покрыли небо над прямой лентой шоссе и над темными полями, словно бог-сеятель бросил в небо пригоршню песка. «Вольво» Серваса прорывался сквозь тьму по темной автостраде А64 со скоростью, намного превышавшей разрешенную. На трассе он был один, и никто его не заметил.

Мартен считал минуты, километры, съезды с автострады: Сен-Мартори, Лестель, Сен-Годан. Он подсоединил гарнитуру и снова и снова вызывал номер, с которого звонила Марианна, но ответом была тишина. А километры все тянулись и тянулись, отчаянно медленно.

Успеет ли он? Найдет ли ее, и в каком состоянии? А вдруг его кто-нибудь опередит?

Тревога. Темнота. Километры за километрами. Он несколько раз собирался закурить, но потом вспоминал, как посмотрела на него Леа, и принимался жевать антиникотиновую жвачку.

Через час после выезда из Тулузы он съехал с автомагистрали А64 на уровне Ланмезана и по департаментскому шоссе 929 повернул на юг, в горы. Их темные зубчатые силуэты виднелись вдали, они походили на челюсти, пожиравшие ночь.

Доехав до Арро, он съехал с департаментского шоссе, переехал через реку, миновал спящий поселок и направился в сторону Эгвива, к границе двух округов: Верхней Гаронны и Верхних Пиренеев. Спустя короткое время он уже мчал среди темных пихт, суровых стражей, застывших плечом к плечу и бросавших на шоссе угрожающие тени. От Марианны по-прежнему не было никаких вестей. Сервас ощутил, как внутри все сжалось от тревоги и волнения.

Пиренейские склоны вплотную подступали к нему. Лес кончился, и автомобиль покатил по берегу реки, которая играла бликами лунного света, словно в ней всплывали и снова ныряли косяки серебряных рыбок. Потом показался широкий каменный мост и за ним – дорожный указатель:

ЭГВИВ

4 383 жителя,

Термальные воды,

Аббатство,

Лес

Электронные часы на автомобильной панели указывали 3.45, когда Мартен въехал в городок на термальных водах, мирно спавший, как кот у печки. Окна на фасадах домов, в хорошую погоду обычно распахнутые настежь, были заперты наглухо, как сейфы в швейцарском банке.

Не останавливаясь, он проехал через город – вглубь, к горам, замыкавшим долину.

В этот предрассветный час долина казалась такой безжизненной, словно он высадился на погибшую планету. На повороте Мартен чуть не пропустил съезд с дороги, где на обочине, почти полностью закрытая листьями орешника, стояла стрелка: «АББАТСТВО ОТФРУАД». Он тормознул, резко дал задний ход и бросил свой «Вольво» направо в лес. Автомобиль взобрался на холм по настоящему туннелю из тонкоствольных деревьев и густого папоротника, и на спуске Сервас увидел просеку, на другом конце которой, внизу, в небольшой лесистой седловине стояли монастырские постройки. Типичная монастырская церковь XII века, судя по башне и по планировке в виде латинского креста – цистерцианская [11] . Во внутреннем дворе, опоясанном аркадами, располагались помещения для монахов – столовые и спальни, – выстроенные из пористого камня с таким расчетом, чтобы не бояться зимних холодов и, в случае чего, отпугнуть любопытствующих. Все это выглядело монументально и враждебно. Вдоль реки, на низком берегу, виднелись освещенные лунным светом лужайки, а горные склоны, окружавшие монастырь, густо поросли лесом.

11

Цистерцианцы – католический монашеский орден, отколовшийся в XI веке от ордена бенедиктинцев с целью строго соблюдать очень аскетичный изначальный бенедиктинский устав.

Марианна… именно отсюда она и посылала призывы о помощи…

Мартен миновал спуск, проехал по небольшому каменному мосту в виде арки и поставил машину в нескольких метрах от ворот, под дубом, который, наверное, прожил не одну сотню лет.

Выйдя, он поразился вековой тишине этого застывшего пейзажа, вне времени и вне мира.

Широким шагом подошел он к высоким деревянным воротам и увидел выбитую на камне надпись Vultum Dei quaerere, то есть Искать Лик Божий. Слова блестели в лунном свете. И Сервас вдруг словно перенесся на несколько веков назад, в те времена, когда монахи вырубали и выкорчевывали окрестные леса, чтобы торговать древесиной и распахивать землю. Или в самое начало религиозных войн, когда протестанты еще не успели разграбить и уничтожить большую часть монастырей на юго-западе. Или во времена, когда Революция еще не выгнала монахов.