Доля Ангелов

И когда солнце, наконец, заиграло в полную силу, она представила себе крыльцо с парой кресел-качалок, на котором они будут сидеть бок о бок. И если один их них умрет раньше, другой вскоре последует за ним, как в романах Николаса Спаркса.

Никаких больше частных самолетов. Никаких больше драгоценностей и картин маслом, нарисованными известными художниками такого-то пра-пра-прадеда. Не будет больше «Истерли» с его семьюдесятью человек обслуживающего персонала и акрами садов, которые нужно поддерживать в соответствующем виде. Не будет больше никаких вечеринок и балов, роллс-ройсов и порше, никаких фантазий, от которых бездушные люди улыбаются тебе пустыми глазами.

Не будет больше компании «Брэдфорд Бурбон».

Хотя сам продукт всегда пользовался огромным спросом.

Возможно, он даже возьмет ее фамилию, чтобы в новой жизни никто не знал, кто он и что он, и кем была его семья.

Он хотел быть похожим на нее, неизвестным человеком, живущим скромной жизнью… и да, величия и роскоши не будет у них двоих. Но она соблюдала элементарный такт, не смотря на пустое величие больших денег, каждый день в недели и никогда не говорила ему об этом. И даже дважды в воскресенье.

— Знаешь, я не могу поверить, что он покончил с собой, — пробормотал Лейн. — Это совершенно не похоже на него. Он был слишком высокомерен и самонадеян… и, черт возьми, если великий Уильям Болдвейн решил покончить жизнь самоубийством, ему бы больше соответствовало — вставить один из дуэльных пистолетов Александра Гамильтона в рот и спустить курок. Но спрыгнуть с моста, это похоже на бомжей? Он не прыгнул бы в воду, в которую кидали бездомных кошек. Как-то это все выглядит бессмысленно.

Лиззи сделала глубокий вдох, и наконец решила высказать то, что последнее время ее больше всего занимало:

— Ты… не думаешь, что кто-то убил его?

Глава 6

Конюшни Red & Black

Округ Огден, Кентукки

Сладкий запах сена.

О, сладкий запах сена и топанье копыт… и проход между конюшнями из ледяного бетона, ведущий к двум дверям из красного дерева.

Эдвард Брэдфорд Вестфолк Болдвейн сидел на полу среди опилок, среди своих чистокровных жеребцов, спал, его костлявая задница страдала от ледяного холода, и он был поражен, насколько в мае, камень был просто ледяным. Конечно, начинался рассвет, и температура на улице была плюс семьдесят, даже если не брать во внимание солнце. Можно было подумать, что конец весны был более доброжелателен к нему и более щедрым, учитывая климатическую температуру.

Увы, нет.

Но, к счастью, он был пьян.

Поднимая бутылку… что это было? Ах, водка. Вполне справедливо, что он был разочарован, обнаружив, что бутылка почти пуста. Он прихромал сюда с тремя четвертями бутылки. Он что все это выпил? И черт бы с ним, остальные его видения касались родственников, которых он отчетливо представлял. Коттедж сторожки, где он остановился на «Red&Black» ферме по выращиванию чистокровных жеребцов, была не более ста ярдов, но и много миль вокруг.

Он взглянул на свои ноги. Даже скрытые под джинсами, сомнительно восстановленные, хотя он мог теперь передвигаться фактически с трудом, сделали их болезненно худыми, как пара изломанных спичек, его скромный одиннадцатый размер ботинок казался теперь ботинками клоуна на его ногах. А если добавить еще опьянение и тот факт, что он просидел здесь, сколько?

Его единственный шанс, чтобы получить больше водки, придется скрестись вперед, волоча свою нижнюю часть тела, как тачку, у которой отвалился обод колеса, и она завалилась на один бок.

Однако, кое-какие части тела функционировали, как и прежде. К сожалению, его ум оставался достаточно острым, постоянно подсовывая ему изображения, и влияние этих ментальных изображений оказывало такой же эффект, как шарики пейнтбола, выстреливающие по его хрупкому телу.

В этих изображениях он видел своего брата Лейна, стоящего перед ним, и сообщающего, что их отец мертв. Видел свою красивую, сумасшедшую сестру Джину, надевшую массивное бриллиантовое кольцо на свою изящную руку жестокого мужчины. Видел их красивую, сумасшедшую лежащую мать, одуревшую от лекарств и не осознающую, что произошло.

Видел его Саттон, которая, собственно, никогда не будет его.

И эти изображения крутились по кругу, постоянно. А пытки и его похищение, прежде чем Эдварда не выкупили, стали немного туманными.

Возможно, это было решение его внутренних демонов. Выпивка не стерла все, но восемь дней в джунглях — избиений, когда морили голодом и издевались, подкалывая надвигающейся смертью, убавили свою громкость воспоминаний о его похищении. И в качестве бонуса, он вряд ли переживет второй раунд такого обслуживания…

Звук маленького размера сапог по полу амбара привлек его внимание, они маячили у него перед глаза, приближаясь к нему. Сапоги остановились ровно перед ним, он не отрываясь смотрел на них.

— Опять ты, — сказал он.

В ответ на его радостное приветствие, раздался голос Шелби Лэндис, словно из детских мультиков или, по крайней мере, женский голос. Хотя интонация, как обычно, была больше похожая на сержанта-инструктора по строевой подготовке, чем на Золушку.

— Давайте поднимайтесь сию же минуту.

— Оставь меня здесь, навсегда… и это приказ.

Вверху над головой Эдварда, за железными прутьями, которые удерживали жеребца, способного откусить кусок от человеческой плоти, Нибеканзер испустил ржание, прозвучавшее с любопытством близким к приветствию. Обычно, огромный черный жеребец показывал все свое жеребиное недовольство всем, кроме Эдварда.

И даже своему хозяину, он никогда не показывал особой радости.

— Мы можем сделать это по-плохому или более жестче, — продолжила Шелби.

— Какой огромный выбор ты мне предоставляешь, как это великодушно с твоей стороны.

И естественно ему захотелось быть буйным, просто чтобы узнать, что подразумевалось под «более жестче». Кроме того, даже в своем ослабленном состоянии, большинство женщин такого небольшого роста, как она, с трудом бы подняли его, при этом, возможно, смеялись бы над ним. Шелби, однако, имела тело, отточенное многими и многими часами изнурительной работы с лошадьми.

Она выиграет этот раунд. Как бы то ни было, это было ясно.

И единственное, что у него осталась — это гордость, которая подпитывала его мужественность.

Хотя стоит ли ему заботиться о том, о чем он толком не имел понятия.

Подтолкнув себя в вертикальное положение, было сродни ударом молота по ногтям, боль была настолько нестерпимой внутри, несмотря на количество принятого алкоголя. Хрюканье и чертыхание было конфузом, особенно перед нанятой работницей, которая была хорошей христианкой, презирающей богохульство и ее умершем отце, которому Эдвард задолжал слишком много.