Доля мастера

София неслышно, но в полную грудь вдохнула и склонилась в глубоком реверансе:

– Ваше величество, как и всегда, прекрасно всё помнит и верно понимает. Однако приведённый довод верен для личного звёздного расклада, да и то не во всякой ситуации. Когда же речь идёт о столь важном деле, как рождение наследника престола, в игру вступают иные силы, и воли одного человека, сколь бы могущественным властителем он ни был, оказывается недостаточно.

Только династическая гордость и суровая дворцовая закалка не позволили Елизавете размахнуться и ударить по бледным щекам собеседницы так, чтобы заполыхали на них алые пятна унижения – такого, которое переживала сейчас сама правительница.

Её дочь – и неспособна родить наследника! За три года супружества – три девочки! Такого в семье Остенштерн не бывало ещё, всегда дочери нашей семьи исполняли перед супругами первейший женский долг… Кроме, разве незабвенной принцессы Изабеллы – но она и не снесла позора, кровью смыла его с семьи…

Императрица сошла с посыпанной песком дорожки, залюбовавшись до невозможности прелестными цветами вишнёвого дерева. Притянула ветку к себе, медленно оборвала с ближайшего цветка лепестки, с другого… погибшими бабочками опустились они к подолу её утреннего платья.

– Наша дочь воспитана в лучших традициях рода – полном и беспрекословном подчинении своему предназначению. Она обязана подарить своему венценосному супругу наследника, и неважно, какой ценой, София. Вы сказали, шанс есть, – и мы используем этот шанс.

Голос повелительницы звучал спокойно, буднично и чуть скучно – отдавать приказы тоже работа, и далеко не самая простая.

Итак, монархия своё слово произнесла: здесь всё давным-давно решено, взвешено и отмерено. Остаётся одно – со всем возможным прилежанием внять отданному приказу. А приказ прост: доверенное, однако не примелькавшееся при дворе лицо должно передать великой княгине Алисе некое средство для благополучного развития во чреве женщины младенца мужеска пола и проследить ситуацию вплоть до появления этого младенца на свет. А наиболее подходящим для исполнения этой задачи лицом представляется некая юная знахарка, что доводится придворной звездочее…

– Племянницей, ваше величество.

– Вызовите её в Коренбург. Безотлагательно.

***

Только юность дарит лёгкую, звонкую и летучую поступь, легкокрылая юность, навстречу которой мир раскрывается сам, словно книга, что жаждет быть прочитанной – только прикоснись ко мне неогрубевшими ещё пальчиками, только начни изучать изъеденные столетиями страницы… да не ценится то в молодом нетерпении вкусить от жизни побольше и поскорей.

София брела вдоль ограды парка, сплошь затянутой виноградом. Листья его вовсю раскрылись и флиртовали с ветерком, кокетливо поводя подолами зелёных юбочек. Но вопреки обыкновению, София не то, что не улыбнулась – даже не взглянула на своих маленьких приятелей. Казалось, она совершенно сосредоточилась, чтобы при ходьбе не наступить краешком башмака на тонкие расщелины между терракотовыми плитками, которыми вымощены были дорожки в этой, более известной обитателям дворца части парка.

– Небо свидетель, если вы ещё раз покажетесь мне столь удручённой, радость моя, я сочиню аромат, который собьёт с ног любого, кто только посмеет подумать в вашу сторону дурное, – этот задорный тёплый голос с мягким южным акцентом нельзя спутать ни с чьим… но какими судьбами тут господин придворный парфюмер?

Оказалось, белозубо и широко улыбающийся господин парфюмер вышли подышать рассветной тишиной – зрелая весна поутру чудо как хороша… почти как вы, звёздная чаровница.

Вышеупомянутая чаровница усмехнулась кучерявой галантности своего единственного в серпентарии королевского дворца доброго знакомца – хранительница чужих тайн, София не стремилась к общению, да и к ней обращались исключительно по делу.

Однако настроение, и в самом деле, подозрительно быстро исправлялось – правда, вчерашняя тревога за Динь не только никуда не исчезла, но стала ещё острее.

– Витторио, друг мой, – ответила София к парфюмеру, в миру звавшемуся мастером Пенсаторе, – ведь красивое начало вовсе не означает такого же развития и финала. Предстоят непростые времена.

На что ей радостно сообщили, – времена, мол, никогда простыми не бывают, так не портить же себе из-за этого аппетит?

– Не откажитесь позавтракать со мной, о пленившая моё сердце звезда, окажите мне эту высокую честь…

Когда мужчина требует, отказать ему очень легко – но когда он так просит… что ж, соблазны для того и придуманы, чтобы потворствовать нашим истинным желаниям?

– Мой дорогой Витторио, это было бы честью для меня, но я должна безотлагательно исполнить приказ её величества.

Подвижное и выразительное лицо мастера Пенсаторе на сей раз не показало ничего, кроме совершеннейшего подчинения воле их общей госпожи, и только длинные чёрные ресницы его опустились долу, скрывая блеск умных золотисто-синих глаз – при дворце не продержаться и дня, если не ощущать всех и всяческих веяний.

Бережно прикоснулся он губами к доверчиво вложенным в его ладони пальцам звездочеи – даже сквозь нитяные перчатки ощущалось, как замёрзли у неё руки – и раскланялся.

***

К цели София пошла кружным путём – мимо чайного домика, вдоль романтически опушённого редкими плакучими ивами канальца с крохотным озерцом для водных забав венценосных отпрысков – чем дальше она сейчас окажется от вездесущих придворных, тем лучше.

И только миновав оранжерею, звездочея позволила себе свернуть к флигелю секретариата – лично попросить дежурившего там пухлого чиновничка включить её письмо в ближайшую рассылку – высочайший приказ, отлагательств не терпит.

Чиновничек отозвался весьма нелюбезно, усомнившись, что некие придворные дамы понимают, с какими просьбами обращаются – послания от частных лиц, пусть даже и выполняющих августейшую волю, принимаются дворцовой почтовой службой только с соответствующим предписанием из канцелярии Его Императорского Величества. Так прямо и сказал, с полным осознанием государственности своей службы…

София страдальчески посмотрела на потолочную лепнину комнаты – гипсовый крылатый божок с отбитым носиком ответил ей из угла сочувственным взглядом – и протянула насупленному чину собственноручную её величества карандашную записку. «Податель сего действует по моему приказу и от моего имени».

Но дежурный секретарь не спешил одёргивать на изрядно выступающем брюшке лоснящийся сюртук, дабы встать перед тонкой ароматной бумагой навытяжку. Прежде он в сомнении покрутил заспанной физиономией, проштудировал изрядных размеров тетрадь, сшитую из грубых жёлтых листов, и подумал вслух, что наверняка у некой госпожи есть возможность добавить к сему несомненно драгоценному свитку другие убедительные аргументы – рвение младших служащих, к сожалению, низковато ценится. Да и молчание чего-то стоит.

Госпожа к такому повороту оказалась готова и легко рассталась с половиной имевшейся при ней наличности, посулив вторую при отправке послания.

Россыпь витиеватых благодарностей, которыми София разразилась на прощание, привёл чиновничка в замешательство – госпожа в дорогом чёрном платье как бы не сама звездочея, странно даме такого класса такие жесты… Уже давно скрылась она из виду и даже успела ворваться в свои покои, дабы дописать вчерашнее письмо племяннице, а чиновничек всё покряхтывал, щупал в жилетном кармане большую монету с профилем его величества, и недоумённо покачивал головой.