Доля правды

Польский воин, жизнь отдай За народ, за отчий край, —

рычали парни в черных футболках, —

Марш-марш, Полония…

Интересно, знают ли они, что марш написан на украинскую мелодию, подумал Шацкий.

Первым его желанием было разогнать эту шоблу, пока не слетелись газетчики и не тиснули, что сандомежский шериф вместе со своими верными преторианцами преследует евреев, виновных в ритуальном убийстве. Браво, пан прокурор! Так держать! Sieg Heil!Любопытно, что во всем мире таблоиды любят раздувать ксенофобию. Прекрасно знают, что их вечно непросыхающий и избивающий свою жену читатель больше всего нуждается в том, чтоб ему показали врага, которого он может обвинить во всех своих бедах. После минутного колебания Шацкий преодолел первое желание, подозвал Маршала и велел ему как можно скорее вызвать Шиллера и три «воронка» из Тарнобжега.

— А зачем, пан прокурор? — у Маршала чуть ли не слезы стояли в глазах.

— Живо, — прикрикнул Шацкий, и, видимо, было в его голосе нечто такое, отчего полицейский в два прыжка оказался возле патрульной машины. Но через минуту вернулся.

— Понятное дело, молодежи делать нечего, а в голове одно дерьмо, — он снова принялся за свое. — Патриотический кружок организовали. Ведь все лучше, чем наркотики.

— Патриотический кружок?! Фашиствующие молодчики, вот он ваш кружок. — Шацкий свирепел с каждой минутой.

— Там мой парень, пан прокурор. Разогнать их — и все дела.

Шацкий одарил его ледяным взглядом и собирался было резко осадить, но вспомнил о своей Хеле, не желающей с ним видеться, отстранившейся от него, блекнущей даже в воспоминаниях. Кто он такой, чтоб соваться с родительскими нравоучениями? Шацкому стало жаль Маршала. В любом другом случае он бы потребовал, чтоб ему не пудрили мозги и разогнали сборище, но только не теперь. Теперь ему, во-первых, захотелось их примерно наказать, а во-вторых, он уже приступил к своему, можно сказать, процессуальному эксперименту. Вдобавок он терпеть не мог националистов.

— У нас свобода собраний! — гаркнул в их сторону смуглый брюнетик весьма неарийской внешности. — До наступления ночной тишины имеем право петь. Хрена с два что нам сделаете!

Шацкий улыбнулся ему. Статья бы нашлась, только он рассчитывал усыпить их бдительность, это с одной стороны, а с другой — спровоцировать своим присутствием и присутствием полиции.

— И свобода слова! — крикнул другой, уже скорее лебенсборновского [105] типа. — Мы можем говорить все, что захотим, не заткнете рот полякам!

105

Лебенсборн («Источник жизни») — организация для подготовки «расово чистых» матерей и воспитания арийских младенцев, основана рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером. На Нюренбергском процессе признана преступной.

И опять это не до конца правда, но Шацкий продолжал улыбаться.

— Вальсок, что ли? — крикнул корешам брюнетик, и все подхватили песню на мелодию шлягера, который в свое время пел Ежи Поломский [106] :

Жил на свете ловкий гой, Хитрый гой, умный гой, Не давал жидам спокойно жить. А жиды сказали «Ой!», Все жиды сказали «Ой! Надо таки гоя усмирить!»

Шацкий подавил смех. Свадебный хит, переделанный на антисемитские попевки, придавал мероприятию дух кафешантана. Парни добрались до припева:

106

Ежи Поломский (р. 1933) — польский певец и актер.

Мы пархатым отомстили, Дружно взялись, замостили Всем жидам дорогу в ад. С нами славный Арафат!

С одной стороны, он испытывал удовлетворение, потому что они попали под статью, но с другой — чувствовал себя изгаженным. Он верил, что в начале каждого деяния стоит слово, что слова о ненависти порождают ненависть, о насилии — насилие, а о смерти — смерть. Каждая известная человечеству резня начиналась с говорильни.

Мы черномазым вмажем И пидоров уроем, И новый крематорий Для всех жидов построим.

Аккурат с последним выкриком возле них затормозила полицейская машина, из нее вышел Шиллер. В джинсах и черной водолазке он выглядел как морской волк. На хор патриотической молодежи даже не взглянул, сразу подошел к Шацкому.

— Что это еще за представление? — рявкнул он.

— Прошу прощения за хлопоты, но необходима ваша помощь. Мне подумалось, что будет лучше, если вы усмирите своих выкормышей, прежде чем к этому городу как к мировому скансену антисемитизма потянутся толпы паломников. У нас и без того хватает проблем.

— Что за чушь?! Если я патриот, это еще не значит, что мне знаком каждый псих в говнодавах.

Шацкий подошел к нему вплотную — известный прием: нарушить чье-то интимное пространство.

— Перестаньте свистеть, — прошептал он. — Думаете, следствие заключается в благовоспитанной беседе? Мы проверили ваши финансы, вашу филантропическую деятельность, и мне известно, какие организации получают от вас деньги. В протоколе вы, конечно, от всего откажетесь, за вашей спиной, мол, орудовал бухгалтер, а из патриотических организаций вам лично известны лишь кружки Розария [107] . Но все это потом. А сейчас подойдите к своим парням и велите им разойтись по домам, пока эти пьяные фашисты не ввергли всех нас в большие неприятности.

107

Розарий — традиционные католические четки, а также молитва, которую читают, перебирая эти четки. Кружки Розария в Польше существуют в каждом приходе, часто в городских дворах для детворы.

Мужчины мерялись взглядами. Шацкий понятия не имел, о чем думает Шиллер, для него было важно одно: не выдать себя, поскольку вся эта история с финансами — чистый блеф. Наконец, отведя взгляд, бизнесмен повернулся и подошел к брюнетику. Разговаривали тихо.

— Господи, спасибо вам, пан прокурор, — с облегчением запел Маршал. — А я-то уж боялся, что вы… а это ведь ребятишки. Поймите, у нас всё по-другому, люди друг друга знают, дружат, здесь ведь речь идет обо всех нас, мы должны держаться вместе, правда же? Даже если у них в голове одни глупости, захотелось им, видите ли, отпраздновать день рождения сумасброда. Слава Богу, из этого люди вырастают.

Шацкий понятия не имел, о чьем дне рождения толкует полицейский, но ему стало грустно — он поневоле причинил тому неприятность. Со стороны города подъехали тарнобжегские «воронки» — с маячками на крыше, но без сирен. Они остановились в тот самый момент, когда Шиллер закончил свою миссию.

— Улажено, — сообщил он холодно.

— Так я скажу, чтоб заворачивали обратно, — осведомился Маршал, но Шацкий задержал его жестом.

— Загнать их всех в машины, — проговорил он спокойно.

— Что?! — в один голос воскликнули Маршал и Шиллер.

— Затолкать по машинам и запереть на двое суток. Я насчитал здесь четырнадцать человек, утром на рабочем столе хочу видеть четырнадцать протоколов задержания и ни одним меньше. Обвинения будут подготовлены до вечера.

— Пан прокурор…

— Ты, сукин сын…

— Мы с вами, Шиллер, на брудершафт не пили, — процедил хладнокровно Шацкий. — А после того, как вы связались с ультраправыми националистическими организациями, я бы порекомендовал вам быть повежливее с представителями правосудия. Отвезите пана Шиллера домой, мера пресечения остается в силе.