Дом Аниты

Например: в ее фантазии крохотная беззащитная мышь превращается в страшное чудовище. Мышь становится богом джунглей. Тана Луиза внушает нам, что безвредная мышь — на самом деле могущественное животное, способное с легкостью пожрать сотни котов, львов, тигров и ягуаров.

С горящими яростью глазами она рассказывает нам, что мышь может изгрызть и в конце концов сожрать сотни пенисов под недоверчивым взглядом их беспомощных, завороженных, парализованных ужасом обладателей.

Тем не менее, она для забавы держит белых мышей. Выпустив мышь на волю, Тана Луиза загоняет испуганную тварь в угол и медленно убивает, давя босой ступней.

Писк зверька приводит ее в блаженный транс. Но она заставляет себя выйти из оцепенения и призывает на помощь нас, слуг. Нам надлежит поместить мышь у нее между ногами и впихнуть в вагину.

Этот примитивный ритуал захватывает, гипнотизирует нас. Вскоре снаружи торчит только белый мышиный хвост, и за этот хвост мы двигаем расплющенное тельце туда-сюда в пульсирующей святая святых Таны Луизы. Мышь исходит кровью и другими жидкостями, соки Таны Луизы текут рекой.

Тана Луиза мяукает. Сначала урчит совсем тихо, затем громче. Вскоре она вопит, как похотливая кошка, и громкость нарастает по мере того, как мы быстрее двигаем мышью. Мы состязаемся друг с другом — слуга против слуги, — стараясь больше остальных угодить Госпоже Тане Луизе.

Поэтому, не успевает она с нами покончить, мы уже деремся, кусаем друг друга, позабыв о службе, и в пылу драки катаемся по полу.

Тут Тана Луиза вскакивает и вырывает мышиные останки из вагины. А затем свирепо пинает нас ногами, истерически крича:

— Хесус! Анита! Анита — Хесус!

Как я уже сказал, Госпожа Анита теперь очень ко мне добра. Но сама по себе ее доброта не приносит мне радости. Наоборот, она немало расстраивает. Простая доброта в такой великой Госпоже, как Анита, предвосхищает катастрофу, бедствие, начало конца праведности. Это предчувствие конца нашего Покорства.

Меня осеняет: Госпожа Анита добра ко мне сейчас лишь для того, чтобы в будущем одарить еще более великой болью. Такой человек, как я, Слуга Бобби, натуральный гурман — я сам воспитал себя добровольным ценителем рабства… я интуитивно постигаю тонкие различия. Значит, грядет не просто физическая пытка и не чисто душевные муки…

Грядет новая боль, до того изощренная, что ее и болью назвать нельзя.

Я уже на грани хвастовства — какое кощунство. Позвольте сказать только одно: я знаю, что в конце концов мне придется ужасно плохо. То будет не просто изысканное унижение — через свою Госпожу я познаю подлинное страдание.

Это страдание компенсирует временную легкомысленную радость, кою приносит мне доброта Аниты.

Особенно в предвкушении игры, которую моя Госпожа вот-вот начнет.

44. Операция-перформанс

Скоро начнется игра Аниты.

Дом Аниты занимает несколько тысяч квадратных футов — здесь поместилась бы не одна квартира для состоятельных людей. Наша огромная приемная — гигантское снежно-белое пространство.

Эстетика белизны, нью-йоркский стиль шестидесятых и семидесятых, очень популярен среди городской элиты. Подобный дизайн напоминает огромные современные галереи, каких полно в городе, фанатично гоняющемся за новейшими течениями в искусстве.

Наша приемная почти пуста — разве что несколько свежих образчиков авангарда. Бессодержательные картины с перекрещенными тонкими полосками или гигантское монохромное полотно со стратегической кляксой в углу.

Окна, выстроенные как солдаты, открывают вид на городской силуэт. На полу — блестящий березовый паркет, в котором отражаются произведения искусства. Мы, слуги, тщательно полируем этот паркет каждый день — иногда целыми днями. На — нем ни пылинки.

На золотистой паркетной равнине стоит длинный стол, покрытый белым жаростойким пластиком. Этот двадцатипятифутовый стол рассекает равнину пополам, словно скальпель умелого хирурга. Это прекрасное снежно-белое пространство, чистое, простое и функциональное, без излишеств, словно разум в момент великого просветления.

Но вернемся к игре Аниты.

Я вымыт, припудрен и надушен Гансом в личной уборной моей Госпожи. В стратегические точки моего тела втерты духи с резким животным запахом. Надо думать, это поспособствует восхождению мыслей моей Хозяйки в высшие сферы.

Я чувствую себя чистым и невинным, как ребенок. Анита нарядила меня в белый шелковый халат поверх полосатой пижамы. Несмотря на возраст, тело мое в полном расцвете сил: я строен, мускулист и поджар благодаря постоянной службе. Несмотря на это, я настолько слаб от ожидания и предвкушения, что еле стою на ногах.

Ганс поддерживает меня под локоть и вводит в приемную. Он помогает мне забраться и лечь на стол и приносит два серебряных подсвечника. Серебро подкрашено белым, подсвечники очень абстрактны — работа знаменитого нью-йоркского художника. Ганс ставит один у меня в изголовье, другой — у ног.

Для удобства Аниты Ганс придвигает к столу мягкое кресло. Затем приносит поднос с крошечным скальпелем, карандашом и стенографическим блокнотом. Оказав эту последнюю услугу, отступает в дальний угол и ждет дальнейших указаний.

Тут появляется Фриц в сером деловом костюме, в белой рубашке и при галстуке. Он выглядит очень профессионально. Он раскрывает принесенные с собой складной столик со складным стульчиком, вынимает блокнот и карандаш, садится и готовится стенографировать. Я слышу, как входит Госпожа Анита; глаза мои прикованы к высокому белому потолку, где танцуют отражения свечного пламени, хотя на дворе день.

Анита начинает:

— Как тебя зовут?

— У меня нет имени, — отвечаю я.

— Разве тебя не зовут Бобби, Слуга Бобби?

— Некоторые, а особенно моя Госпожа Анита, называют меня этим именем.

— Тогда почему же ты говоришь, что у тебя нет имени?

— Потому что вы приказали отвечать абсолютно честно, Госпожа Анита, — говорю я, — и в глубине души я уверен, что имени у меня нет, хотя некоторые окликают меня по имени. Я чувствую, что не имею бытия как человеческое существо. Я скорее един с Бытием, я соединен с движением волн в океане, с ветром или песком. Да, особенно с песком в пустыне. С любой стихией, что течет и меняется под влиянием сил, которые могущественнее человека, ветра, гравитации. Иногда мне видится, что я земля — она инертна, но готова принять в себя семя творческой мощи.

— Ты очень умен, Бобби. Кто сделал тебя таким умным?

— Всему, что я знаю, меня научила моя Госпожа Анита. Но я еще далек от совершенства. Мысли мои еще в пути.

— Если будешь стараться, со временем ты постигнешь величие моей мысли. — отвечает Анита.

Рука Аниты со скальпелем мелькает перед моими глазами и опускается мне на грудь слева. Скальпель умело врезается в плоть, прокручивается. У меня по груди струится кровь.

— А раньше тебя звали… Кровь? Слуга Кровь? — Анита припала ртом к моей ране. Она лижет и сосет кровь. Я вздыхаю от божественного наслаждения.