Дом аптекаря

— Если не уран, то что?

Лукас развернул стул и поднялся. На стене висела таблица химических элементов. Он указал на «Ag».

— Серебро. Или серебряная соль. Для древних алхимиков дьявольским камнем, ляпис инферналис, было серебро. Оно выступало как супруга золота. Не солнце, но полумесяц.

— Вы так говорите, будто сами в это верите.

Лукас рассмеялся:

— Неужели? Нет, Рут, я не верю. Уверяю вас. Это ведь примерно то же самое, что и религия. Мечта. Безумие. Миф. Огромная проекция человеческих надежд на окружающий мир. Ничего объективно научного в алхимии нет.

— Но разве алхимики не были в какой-то степени вашими предшественниками?

— Конечно, можно и так сказать. — Он пожал плечами. — Только делали они все наугад, на авось. Мы, химики, за два столетия добились большего прогресса, чем они за два тысячелетия. У них нет метода, нет системы, нет последовательности. Их язык — язык метафор, и в эти метафоры они порой верят больше, чем в доказательства, которые лежат у них перед глазами. Нет-нет, до появления настоящих исследователей, ученых, все в этой области пребывало в хаосе.

Рут встала и подошла к таблице.

Серебро: Ag, атомный номер 47, атомная масса 107,8682.

Она застыла на добрых полминуты.

— Что с вами? — озабоченно спросил Лукас. — Все в порядке?

Она повернулась.

— Может быть, я получу вербальный ответ? Вместо этого взгляда?

— Извините. — Рут заставила себя встряхнуться. — Да, все в порядке. Извините. Просто задумалась.

Она отошла от таблицы, стараясь вести себя как ни в чем не бывало.

Серебро: Ag, атомный номер 47, атомная масса 107,8682.

Ей уже приходилось видеть эти цифры. И не раз. За ними прятался автор пугающих, загадочных сообщений.

Мысли уже неслись по знакомому кругу.

Умышленно или нет привлек Лукас ее внимание к таблице? Если да, то он знал, какой удар ей наносит.

Лукас посмотрел на часы.

— У меня занятия, — объяснил он, словно ничего не замечая.

Они направились к выходу, и там он неожиданно положил руку ей на плечо. По-отцовски. Положил и тут же убрал.

— Я думал о том, что вы сказали по телефону… насчет того, что не любили Маартена.

— У меня было поганое настроение. Сама не знаю, что на меня нашло.

— Не важно, какое было настроение, но вы поступили честно и достойно. Я, разумеется, ничего не сказал Кларе, но хочу, чтобы вы знали, — я ценю вашу откровенность. Как ученый. Как рационалист. Как человек, верящий в неприкрашенную правду.

— Знаете, мы ведь очень хорошо относились друг к другу.

— Разумеется, я это знаю. Не надо ничего объяснять.

Рут не уходила. Оглянулась. Опустила голову. Подняла.

— Я никогда и никому об этом не говорила. Ночью, перед тем как Маартен поехал на тот конькобежный тур, мне приснился сон. Страшный сон. Мне приснилось, что он разбился. Что он погиб. А потом… потом все так и случилось.

Лукас молчал и только смотрел на нее исподлобья, ожидая продолжения.

— Мне не хватило смелости рассказать об этом. Я молчала, но чувствовала себя ужасно. Мне казалось, что подсознательно я желала ему смерти. Как вы думаете, сны могут как-то влиять на реальные события?

Он задумчиво покачал головой:

— Зависит от того, что вы подразумеваете под снами. Если ваши собственные планы, проекты, тогда да — они для того и существуют, чтобы те или иные события случались. Если же речь идет о подсознательных ночных сновидениях, то это уже совсем другое дело. Ваш сон я бы даже не назвал пророческим. Нам снится чья-то смерть, когда мы не хотим, чтобы этот человек умирал. Сон отражает наш страх. А то, что поездки на мотоцикле опасны, это ведь общеизвестно, не правда ли?

— Я должна была предупредить его. Должна была что-то сказать.

— Даже если бы вы что-то сказали, он бы не послушал. Маартен был упрям как баран. Весь в меня.

Рут стало полегче.

— Из-за этого сна мне ни с кем не хотелось общаться. Я чувствовала себя кем-то вроде ведьмы. Кем-то, кто наводит на людей порчу.

— Не осложняйте себя жизнь, тем более что для этого нет никаких оснований. Сны даны нам в помощь. Прислушивайтесь к ним, но не позволяйте им контролировать вас. И, Рут, постарайтесь сделать так, чтобы ваша дружба с Жожо не расстроилась из-за Спрингера. Навестите ее. Она все еще в больнице. Если уже нет, то позвоните. Думаю, сейчас она готова поговорить.

Глава двадцать четвертая

Рут проснулась среди ночи. Вдруг. Ни с того ни с сего. В маленькой спальне наверху. Она посмотрела на будильник.

Ровно три часа.

Душно, жарко. Неспокойно. Она перевернула подушку прохладной стороной вверх. Потом встала и выключила обогреватель.

Вернувшись домой, Рут заглянула к Лидии, но ненадолго. Старуха вела себя невыносимо: дулась, капризничала, несла какой-то вздор. Медовый месяц их совместного проживания утратил недавнюю сладость. Впрочем, Рут не расстроилась. Вечер вполне можно провести наедине с собой, не чувствуя при этом никаких моральных обязательств. Прежде чем ложиться спать, она успела пролистать около сотни книг.

И вот теперь, сидя в постели, Рут пыталась разобраться, что же все-таки ее разбудило, что заставило открыть глаза и подняло крышку сна.

Может быть, книга по серебрению и обрамлению зеркал, которую она просмотрела перед сном, так подействовала на воображение? Нет, вряд ли.

Поведение Лукаса?

Мысли о Киде?

Или ей просто что-то приснилось?

Да, наверное. Рут сосредоточилась на тьме, в которой пребывала несколько секунд назад, но никакие усилия не могли вернуть ускользнувший сон. По-видимому, он принадлежал к другой, параллельной зоне памяти, недоступной ее сознанию.

Разгадка пришла извне.

Свет в окне.

Свет в одном из окон второго этажа передней половины.

Рут поднялась и сунула ноги в шлепанцы. Подошла к боковому окну. Пригляделась.

Никаких признаков жизни. Только одна голая лампочка, сияющая в пустом чулане.

Почему?

Глупо, но в памяти всплыли бессмысленные причитания Лидии.

Иногда он приходит, когда я куда-то ухожу. Или ночью, когда сплю. Роется в моих вещах. Я его слышу. Любит перебирать хлам, когда думает, что меня нет рядом.