Дом без приведений

Тут МихСэрыч увидел свой кошачий облик глазами мышиного персонажа, скучающего в углу манежа. Том представлял из себя довольно странное зрелище: сидит кот на досточке, играет с ребёнком в бусики, и размышляет над глубиной хаоса человеческого сознания. А сам при этом даже в настенном зеркале не отражается. Нет его, по сути. А вот же, поди – всё равно своё дело выполняет, на что способен, то и делает. Вроде ручейка. Только зря сам себе голову забивает тоской о благодарности. Хочешь быть частью закона природы? Это ведь так просто – действуй там, на что годишься.

Пришла Зина. Перед тем, как незамеченным выпорхнуть в скважину замка, МихСэрыч всё же успел подумать о том, что мягкий Зинин чмок в щёчку – был бы справедливым завершением его миссии, даже если эта миссия – часть закона природы – сидеть с дитём…

В лифтёрной его ждали.

Господин Председатель в задумчивости бродил по часовой стрелке, нисколько не смущаясь тем, что три четверти его пути состояли из стен и потолка. Когда он думал, то предпочитал ходить по прямой.

На перевёрнутом ведёрке сидел в углу Черчилль из восьмидесятой квартиры. Вид его был озабоченным. Он попыхивал безвкусной сигарой, которую по забывчивости больше пожёвывал, чем курил. Этот Облик отличался своей флегматичностью, чем ни раз накликал на себя недовольство господина Председателя. Он, Черчилль, почти не вмешивался в происходящее в прикреплённой за ним квартире. Но сегодня его взгляд блуждал и выражал явное недоумение.

МихСэрыч постоял из вежливости молча. Никто не обращал на него ни малейшего внимания. Тогда он пару раз кашлянул. Господин Председатель замер на потолке, внимательно поглядел на вошедшего, кивнул и спустился на пол, плавно спланировав на 180 градусов.

– Моё почтение, МихСэрыч. Ждём-с…

– Прошу меня извинить, господа, ребёнок. Один был.

– Знаем, не до этого сейчас. Снова бестия глазастая объявилась. Теперь у господина Черчилля в 80-ой. Там хозяин квартиры с любовницей развлекался. Так эта бестия сперва устроила дома бардак, раскидала мусор, измалевала зеркало, а затем перепугала до полусмерти любовницу. Глазами. Снова проявилась. Снова говорила. Что она там говорила этой женщине, господин Черчилль, повторите, пожалуйста, МихСэрычу?

Смотрящий за 80-й квартирой тяжело вздохнул и сглотнул табачную жижицу.

– Не помню я дословно. Просто выгнал девку, рявкнул что-то со стены. Она аж голой на улицу вылетела пулей. Мальчишки во дворе смеялись. Безобразие…

– Не безобразие! – ораторствовал Председатель. – А преступление! И уже второе на счету этого сумасброда! Это небывалое что-то – так преступить Правила! Даже Толстой себе этого не позволял до такой степени!!!

МихСэрыч стоял разинув рот. Предчувствия сбывались. Беда…

Господин Председатель принял деловой тон:

– МихСэрыч, пора вмешаться. Вы в материале дела, сами всё видели в 14-ой. Превращайтесь из свидетеля в детектива. Выясните, что это за тип у нас тут с ума сошёл.

– Ааа… почему – я? То есть, это… Я же Д`артаньян…

– В первую голову, вы – личность. Гражданин. Д`артаньян там, Харатьян, Петросян, мне сейчас без разницы!

– Боярский…

– Что!?

– Боярский, а не Харатьян и Петросян…

– Боярский-Хренарский, не до жанров, уважаемый! У вас кто в квартире живёт?

– Кеша… Зина и Саша.

– Милиционер у вас к квартире проживает!!! Потомственный! Плюс – вы лично видели преступника. Видели и слышали. Вот вы и займётесь расследованием!

МихСэрыч почувствовал, что жизнь ещё никогда не была к нему так несправедлива. Он теперь обязан не защищать, а разоблачать друга. Выбор – самая отвратительная вещь – думал он. Ко всему, что перед тобой ставит судьба, можно приспособиться и привыкнуть. А то и принять как подарок, который "к лучшему". Но самому сделать выбор – это уже не судьба и не жизнь, тут спихнуть сожаление и горькую слезинку будет уже не на кого. Только один безграничный стыд и сожаление.

В дверь поскреблись.

Господин Председатель лично распахнул ржавую дверь лифтёрской, хотя в этом не было абсолютно никакой необходимости. Сквозящий в душу скрип потряс дом, и это немного остудило председательский пыл.

За дверью трясся от ужаса Утёнок Тим из двенадцатой.

– Г-г-г-господин Председатель, я жутко прошу прощения!

Черчилль не отказал себе в сарказме:

– Действительно, солдат, вы очень жутко просите прощения.

Утёнок ничего не видел и не слышал, его глаза таращились налитыми ужасом пугавицами на присутствующих:

– В моей квартире творится странное…

– И это ты мне говоришь? Ты себя-то сам, видел? Ладно… – недовольно проворчал господин Председатель, уже догадываясь о ком он сейчас услышит, – Что там такое у тебя???

– Кто-то донимает хозяина квартиры кошмарами. Еще скажете потом, что – я. А это не я…

– Глаза?!!

– Какие глаза?..

– Глаза на стене? – включился в помощь расспросов МихСэрыч.

– Нее… почти нее… – мямлил перепуганный Утёнок Тим. – Они не на стене, они у него в голове…

– Без анатомии, пожалуйста, товарищь утёнок! – свирепел господин председатель, – знаем мы, где у людей глаза.

Утёнок был сбит с толку, он вопросительно посмотрел на МихСэрыча, а затем на жующего Черчилля, ища подмоги в сложной головоломке, не способной уместиться в его малюсеньком черепе под жёлтым утиным пушком.

– Чё творит гадина? – Черчилль смачно сплюнул. МихСэрыч так же поддержал:

– Что вытворяет в голове твоего хозяина квартиры этот Облик? И в каких он обликах?

Утка захныкала:

– Да я же не могу к нему в голову залезть, что б посмотреть! А эта гадина – может! Я видел, как она вокруг него вьётся и влетает прямо в голову то через уши, то через нос в разных видах. То трясла его за плечё в виде говорящей собачки. Облики… едва уловимое, почти и не понять ничего: бабы какие-то визгливые, урод с длинными лапами вместо ног, карлик какой-то…

– Короче, МихСэрыч занимается этим делом. Приступайте! Впрочем, я с вами. – господин Председатель заспешил.

Черчиль нахмурил брови:

– А вот я, наверное, это… лучше к своему, мало ли что?..

– Да, отправляйтесь, там вы нужнее, господин Черчилль. Следите у себя. Объявилась же у нас зараза… Только никому и нигугу! Обо всём странном докладывать сразу и непосредственно мне с МихСэрычем!

– Есть сэр!

Глава 7.

Тем временем. Квартира №12.

Петр приехал вместе с Таней на вечерней электричке.

Они шли по неасфальтированной улочке частного сектора. Птицы, много птиц на ветвях, красивых, похожих на попугаев в прериях. Но кругом кричали только вороны. Много пахучей зелени, листва создавала арки с тенистыми проходами, и тогда жара уходила. Местами вдоль заборов изнывали в пыли сонные собаки без поводков. Они не лаяли, только изредка поднимали ленивый взгляд на проходящую пару. Дышалось, кстати, легко – это всегда так, когда городской человек вдруг оказывается в деревенской первозданности. Всё обретает краски, непонятный, но притягивающий смысл простоты, в душе клокочет предчувствие двери в детство. Скоро будет речка (какая же деревня без реки?), и тогда детство вернётся: солнце, радуга, брызги вкусной воды, шустрая речная рыба, серьезное копошение раков в иле, опасные и мерзкие пиявки, смешные лягушки. Зелёно-коричневые лягушки с пупырышками тоже опасны – от них появляются бородавки. Но если удастся найти жёлтую, всунуть ей в попу соломинку и надуть, то лягушка лопнет и начнётся грибной дождь.