Дом дервиша

Аднан Сариоглу протягивает руку и двигает экраны с транзакциями вокруг ветвей Денежного дерева. Он открывает новые таблицы с ценами, некоторые увеличивает, другие отодвигает в глубь центрального дерева. Для виртуального взора трейдера Озера информационный столб в центре густо порос информационными листьями, почти непроходимыми в общей листве мировых рынков. Торговые площадки, на которых раньше громко выкрикивали заявки и цены, стали молчаливыми, словно монастыри дервишей, поскольку теперь всю информацию по торгам в виде луча направляют в глазное яблоко, а программы-помощники нашептывают подсказки во внутреннее ухо. Аднан познакомился со старой торговой площадкой, будучи стажером в красном пиджаке, но вопли трейдеров, который орали друг другу в лицо, сотрясли его кровеносные сосуды и эхом отозвались в желудочках сердца. Когда прозвонил звонок, и торги закрылись, а он вошел в кабинет, тишина буквально сбила с ног, словно прибойная волна. Теперь единственное место, где он сталкивается с нарушением тишины, это трибуны стадиона Аслантепе.

На новой фондовой бирже вся суета стала визуальной. Аднан двигается через вихри информации, экранов и панелей, которые кружат вокруг него, словно скворцы зимним вечером. Трейдеры разодеты, как павлины, разительно отличаясь от одетых в строгие цвета дилеров и офисных работников вспомогательных подразделений. Некоторые трейдеры вшивают в пиджаки полоски наноткани или целиком шьют их из ткани-«хамелеона». В моде мерцающие огоньки на манжетах, по подолу и на лацканах. Другие навешивали на себя атрибутику хеви-металл, ревущих динозавров, вращающиеся значки «евро», фигурки обнаженных красоток или логотипы футбольных команд. А команда трейдеров Онур-бея взяла на вооружение рисунок в виде тюльпана, распространенный в Эпоху Тюльпанов. [49] Аднану кажется, что это не по-мужски, да и вообще декадентство. Сам он носит пиджак с красными и серебряными вставками — это цвета Озер. Просто, четко и естественно, как и подобает мужчине. Единственное отступление от естественности — нашивка с крупными буквами ДРК, которые означают «Драксор»: некогда ультралорд Вселенной, навеки ультралорд Вселенной.

49

Последние двенадцать лет, правления первого «европейски ориентированного» султана Ахмеда III (1718–1730 гг.).

Аднан протягивает руку и кликает по одному из экранов из плотного потока вокруг него. Через десять минут сигнал оповестит о закрытии биржи в Баку, этом крупном газовом рынке в Центральной Азии. На грани закрытия появляется разница курсов между Баку и Стамбулом. В те несколько секунд, пока рынок реагирует, дилеры типа Аднана Сариоглу могут заработать деньги. Главное здесь — спекуляции на разнице курсов. Представитель Озера в Баку — Толстый Али. Аднан встречался с ним на корпоративном мотопробеге в Каппадокии. Аднан не особенно хорошо ездил на мотоцикле. Как и Толстый Али. Оба предпочитали машины, так что оставили коллег наедине с их кожаным шмотьем и пылью дорог, а сами провели день, попивая вино на террасе на крыше отеля и размышляя, хорошим ли вложением станет покупка винодельни. Они тогда много выпили. Помимо любви к машинам и вину их объединяла любовь к родному футбольному клубу. Короче, они поладили. Но Толстый Али не был ультралордом.

Глаза Аднана перескакивают с экрана на экран, со второго на третий. Каждые две секунды Аднан проверяет цены на июньские поставки в Баку. Наночастицы в голове поддерживают необходимый уровень концентрации.

— Четыреста сорок шесть, процесс идет вяло, — говорит Аднан. — Вы там живы вообще? Давай, Али, кто-то из ваших любителей верблюдов должен начать покупать опционы.

Ангел спекуляции — это ангел разницы. Программы-помощники могут среагировать быстрее любого человека, но когда они пытаются подтолкнуть рынок, то любой мало-мальски разумный человек увидит, что они прут, как поезд. Некоторые дилеры во многом полагаются на помощников. Аднан доверяет своему чутью и способности увидеть процесс за несколько секунд до того, как цифры появятся на экране. Приди ко мне, о ангел разницы.

— Четыреста сорок семь, торговля вялая, — вторит Толстый Али в Баку.

Но в какой-то момент, когда часы начинают отсчитывать секунды до окончания торгов, найдется какой-нибудь местный трейдер, который закупается в Баку, но не имеет представителя на центральной стамбульской бирже и не может вести здесь торги. Цена уйдет в Баку, и за те несколько секунд, пока рынок в Стамбуле не дернулся, Аднан Сариоглу и Толстый Али успеют заработать.

— Что там делает «Бранобель»? [50]

50

Аллюзия на реально существовавшую российскую нефтяную компанию — «Товарищество нефтяного производства братьев Нобель», которая вела нефтедобычу и нефтепереработку в Баку.

— Сидит ровно.

Экран из Баку замирает перед Аднаном.

— Ага, у нас четыреста сорок пять.

Вот она, разница. Теперь все что нужно — воспользоваться ею. Аднан крутит экраны вокруг себя. Кто-то хочет продать по-крупному. Давай же, ублюдок, я тебя чую.

— Высунется, и мы его застрелим.

Аднан двигает руками — это танец, это код. Новое предложение растекается от него по многим экранам на Денежном дереве, словно ветер, который треплет листву. Мгновенно реагируют программы-помощники. Сейчас мы тебя спугнем, думает Аднан. Где-то тут есть дилер с ограничением на ежедневное понижение цен на свои контракты. Аднан резко снизил цену, чтобы посмотреть, пойдет ли рынок и дальше вниз. Столкнувшись с перспективой неограниченных убытков, тот трейдер вынужден будет продавать. Ага, вот оно. Одна звездочка горит ярче других на задней стенке сетчатки глаза Аднана. Стоп-лосс. [51] Аднан покупает две сотни. В то же время Толстый Али продает все те же две сотни, играя на разнице курсов в Баку. Куплены в Стамбуле по четыре сорок пять, проданы в Баку по четыре сорок семь. Две секунды работы и сорок тысяч евро прибыли. Еще через две секунды рынок выравнивается и закрывает разницу. Ангел разницы летит дальше. Ни за что на свете никто не должен унюхать газ, который купил Аднан. Это было бы ужасной ошибкой. Это секрет Товарно-газовой биржи Озер: никогда не оставляй у себя никакого газа, никогда ничего не запасай, и тогда не придется отдуваться. Обещания и опционы — вот здешняя валюта.

51

Биржевая заявка, выставленная трейдером с целью ограничить свои убытки при достижении ценой заранее определенного уровня.

Программа-помощник Аднана фиксирует сделку и перебрасывает в офис Кемалю. Сорок тысяч евро. По его деньгам волнами проходит запах неопрена, выцветшего под солнцем и согретого женским телом. Замечательная сделка, и мало кто смог бы разыграть все лучше, чем Аднан Сариоглу и Толстый Али, но не здесь сокрыты настоящие деньги.

Товарные деньги всегда будут быстрыми, эти деньги приходится подманивать к себе лестью, они хитрые и стремительные. Если ты их заработал, значит, кто-то другой потерял. Это закрытая система. В Озере не бывает ничьей. А вот Бирюзовая площадка — совсем другое дело, там настоящие деньги. Деньги, которых хватит, чтобы прекратить кого-то обманывать и барыжить коврами. Там волшебные деньги, возникающие из ниоткуда. Пять минут до закрытия в Баку, час до сигнала в Стамбуле. Аднан Сариоглу взмахивает руками, раскрывая перед лицом экран со спотовыми ценами на двадцать четыре часа. Что-то есть, какая-то тень динамики, словно водяной знак на банкноте. Как я смогу здесь заработать?

Лейла на Нанобазаре. Эти бизнес-ячейки, отделенные стенами из прессованного углеводородного волокна, — караван-сарай, где торгуют на наноуровне. Баннеры и указатели делят крышу «Бигбокса» с турецким полумесяцем и звездами на флаге Европейского союза. Стену, выходящую на улицу, украшает огромная фреска, изображающая порядок величин во Вселенной, начиная с космологических слева до квантовых справа, на самом краю, выложенных в виде растительных орнаментов керамической плиткой из Изника. В центре, где прорублены ворота, напоминающие вход в покои хана, дан масштаб человеческого роста. Пока Лейла рассматривает стену Нанобазара, подъезжает и отъезжает с десяток грузовиков, автобусов и долмушей, а вокруг нее снуют мопеды, желтые такси и маленькие трехколесные ситикары. Сердце Лейлы выпрыгивает из груди.

Она всегда-всегда мечтала оказаться на таком базаре. В Демре, с гордостью заявляющем о себе как о родине Санты, к сожалению, наблюдалось полное отсутствие лавок чудес. Маленькие магазинчики, полупустые сетевые супермаркеты, постоянно балансирующие на краю разорения, огромные торговые центры, обслуживающие фермы и отели, втиснулись между пластиковым небом и галечным берегом. Русские прилетали сюда чартерными рейсами погреться на солнышке и напиться до потери пульса. Ирригационное оборудование и импортная водка — типичная для Демре комбинация. Но в Стамбуле все иначе. Стамбул — волшебный город. Вдали от дома, вдали от влажной клаустрофобии теплиц, простиравшихся на гектары вокруг, можно стать безымянной песчинкой в самом большом городе Европы. При этом благодаря анонимности появляется свобода быть глупой, фривольной, жить фантазиями. Гранд-базар! Само имя чудесно. Гектары китайских шелков и ташкентских ковров, рулоны дамаста и муслина, медь, серебро, золото и редкие специи, наполняющие воздух пьянящим ароматом. Купцы, торговцы и караванщики. Рог изобилия, куда доставлялись в итоге грузы по Шелковому пути. Гранд-базар в Стамбуле оказался дерьмом, полным мошенников. Всякая ерунда для туристов по бешеным ценам, дешевая и блестящая. Покупай, покупай, покупай. Египетский базар оказался точно таким же. За этот сезон Лейла посетила все старые рынки в Султанахмете и Бей-оглу. Магии там не было.

А тут чувствовалась магия. Опасная, как и положено настоящей магии. Это была новая конечная станция Шелкового пути, сюда стекались со всей Центральной Азии инженеры и нанопрораммисты, купцы и караванщики, творящие Третью промышленную революции. Лейла смело вошла в ворота.

Воздух на Нанобазаре тяжелый, каждый вдох — новая эмоция. Радостная эйфория сменяется нервной паранойей, а через несколько шагов и ужасом. Перед ней кружится пыль, поблескивая в тонких солнечных лучах, которые пробиваются через покрытый пятнами пластиковый навес. Пыль собирается в призрачное отражение ее лица. Оно хмурится, шевелит губами, словно желая что-то сказать, а потом исчезает во вспышке света. Крошечные крысоботы стремительно огибают ее каблуки. На окнах нефтяной пленкой мерцает телевизионная картинка, вместе с жалюзи раскатываются огромные логотипы брендов, все те замечательные марки, которыми она насладится, когда получит приличные деньги за работу маркетолога. Пузыри стремительно летят ей в лицо, девушка отшатывается, когда они лопаются, но затем радостно охает, поскольку каждый маленький взрыв сопровождается отрывком из хита прошлого лета певицы Гюльшен. Птички, которые выглядывают, сидя на желобах отдельных отсеков, вовсе не птицы. А лицо Ататюрка на футболке проходящего мимо парня внезапно бросает на нее взгляд и хмурится. Лейле хочется захлопать в ладоши от изумления.

— Отсек двести двадцать девять? — спрашивает Лейла у бородатого мужчины с кудрявой шевелюрой.

Он наклонился над мотором маленькой трехколесной транспортной тележки, на боку которой написано «Бекшир. Борщ и блины». Лейла слышала, что русская еда очень модна среди технарей. Водка замораживается в камерах охлаждения реактора. Парень хмурится, глядя на нее, и что-то ворчит по-русски. Она так часто слышала эту речь от пьяных туристов. По сравнению с музыкой турецкого русский кажется ей гортанным и грубым, но сейчас он звучит волнующе, пикантно, экзотично. Два десятка разных языков звенят в воздухе вокруг этой бывшей военной авиационной базы в дешевом квартале района Фенербахче.