Дом Кёко

— Слышала, Сюн-тян будет бороться за титул чемпиона? — спросила Тамико.

Кёко ответила, что не знает. Они договорились, если он пришлёт билеты, пойти на матч вместе. А если билетов не пришлёт, то Кёко, скорей всего, не пойдёт. Этот мир раскалённой силы сейчас не годился для её душевного настроя. И потом, ей нравились следы боя на лице Сюнкити, а не сам бой. По лицу Сюнкити всегда бродили чувства, навевавшие образ свежей чёрной земли кострища. Чувства, напоминавшие о свежих, промытых ливнем руинах. Если подумать, Кёко больше любила его, когда он не дрался. Другими словами, его руины.

— Пойду, — внезапно сказала Кёко.

— Постой. Не станем ждать до закрытия. Сейчас я как-нибудь отделаюсь от посетителя, с которым договаривались. Может, спокойно выпьем этим вечером? Можно позвать мальчиков и поехать в ночной клуб. У Мануэля со вчерашнего дня выступает индийский фокусник, говорят, безумно интересно.

Кёко отказалась, не дослушав до конца. Когда Тамико вышла с ней на улицу, на дороге раздался страшный шум. От ветра упала вывеска соседнего кабаре. Под ногами опять летал бумажный мусор, пустые конфетные обёртки. Тамико предлагала её проводить, но Кёко покачала головой:

— Ты ведь не знаешь, сможешь ли сразу поймать такси.

Кёко отстранённо улыбнулась. Её радовала мысль, что она в одиночестве будет шагать навстречу порывистому ночному ветру.

* * *

Сюнкити, не сняв пояс чемпиона, вернулся в комнату ожидания.

Пока рефери объявлял о присвоении Сюнкити титула чемпиона Японии, зрители, отвернувшись от ринга, быстро расходились. Вовсе не потому, что Сюнкити им не нравился. Победа одержана, теперь, когда очередной чемпион назван, люди хотели скорей вернуться к мирному домашнему очагу. Здесь, можно сказать, публичный дом, где торговали силой, а они были толпой гуляк, которые сделали своё дело и не оглядываясь уходят из увеселительного заведения.

Сюнкити ещё не приходилось спокойно, не спеша, рассматривать чемпионский пояс. Вещица блестела, но пока он просто чувствовал на талии что-то тяжёлое и грубое. Вспышки фотоаппаратов ослепляли светом его стянутую поясом фигуру, а между тем Сюнкити непрерывно думал об этом поясе. Это было самое близкое его телу понятие.

По пути к комнате ожидания он чувствовал взгляды самых преданных болельщиков, оставшихся в зале, слышал их шёпот: «Ой, смотри, это чемпионский пояс!» Но Сюнкити не хватало смелости, чтобы спрятать его под накинутый на плечи халат или снять и рассмотреть. Его поддерживали лишь неясная, огненная боль и восхищение поклонников. Верхняя часть пряжки холодила кожу на животе. Золотое прикосновение славы… И опять-таки, чемпионский пояс просто плотно облегал тело, он казался отдельным, прочным, чужеродным объектом.

«Вот вернусь в комнату, сниму и хорошенько рассмотрю», — подумал Сюнкити.

Но стоило ему войти в дверь, как на него налетел Ханаока, обхватил за талию и содрал пояс. Он был донельзя возбуждён и неуправляем.

— Взяли! Взяли! Наконец-то взяли! — кричал Ханаока, убеждая каждого, что у него «верный глаз».

Он заявил, что хочет сам в этом поясе сфотографироваться вместе с Сюнкити. На животе, который только и выдавался на его хилом, маленьком теле, пояс не сходился, и Мацуката помог ему увеличить размер. Сюнкити заключил, что в руках этих людей ореол славы данной вещи поблёк и большая, золотого цвета пряжка, издевательски поблёскивая, развивает собственную бурную деятельность. Наконец буйство Ханаоки поутихло, пояс с него сняли, и он перешёл в руки Мацукаты.

— Я не видел его год, — сказал Мацуката. — Слышишь, Сюн, он целый год отсутствовал и опять вернулся в наши руки.

Это «в наши руки» прозвучало очень по-мужски и растрогало Сюнкити. Мацуката в прошлом году потерял титул чемпиона и на Сюнкити, от которого титул уже не уйдёт, смотрел с истинно братским чувством.

Чемпионский пояс был непостоянной золотой птицей. Он переходил в руки очередного победителя, а прежнего владельца легко выбрасывали на свалку памяти. Но привлекательность этой птицы, точно так же как очарование неблагодарных женщин, родилась из её неблагодарности.

В комнате ожидания людская волна не спадала. Газетчики и спонсоры клуба, завзятые болельщики, молодые помощники председателя Хатидай в модных пиджаках. Молодые журналисты, которые считали Сюнкити приятелем, несколько раз порывались пожать ему руку, не обращая внимания на хмурившихся, более спокойных спортивных комментаторов. Ведь именно их он должен был гордо, объективно, с достоинством благодарить за труд в поддержку спортсменов.

Кавамата с видом инспектора ходил среди всей этой праздничной суматохи, вдыхая так нелюбимый им запах беспорядка. Он один представлял здесь суровые законы спорта. Видел своё предназначение в том, чтобы контролировать чувства, которые спорт легко приводил в возбуждение. Поэтому совсем тихо, чтобы эта клубная компания не сочла его слова неуместными, прошептал Сюнкити на ухо:

— Ты что делаешь?! Скорее переодевайся. Что будет, если переохладишься!

Сюнкити был только рад сбежать от пытки поклонами и ответами на поздравления каждому журналисту, спонсору, болельщику. Он уже хотел скрыться в раздевалке, но его остановил председатель Хатидай. Этот элегантный, загадочный, всегда мрачный мужчина затянул себя в двубортный пиджак из превосходной ткани, а его длинный сигаретный мундштук был окольцован изумрудной вставкой.

— До твоего ухода я присмотрю за чемпионским поясом. Да, и пообщайся со мной и Ханаокой сегодня. Завтра у нас встречи, а вечером торжество по случаю победы.

Потом, крепко сжимая в руке пояс, приобнял Сюнкити за плечи в халате и объявил всем:

— Господа, торжество по случаю победы завтра вечером. На сегодняшний вечер я забираю чемпиона.

Молодая команда председателя почтительно расступилась, давая дорогу Сюнкити, который надел пиджак. Пока он шёл по этому живому коридору, ему опять пришлось кланяться и благодарить.

— Здорово ты его сделал!

— Большое спасибо.

— Молодец! В следующий раз завоюешь для нас звание чемпиона мира.

— Большое спасибо.

На улице его ждали председатель Хатидай и Ханаока. Сюнкити обычно занимал откидное сиденье, но сейчас его посадили на место сзади. Такое радушное обхождение и забота западали в душу. Надо же, Хатидай распорядился, чтобы кто-нибудь из новичков клуба нёс саквояж Сюнкити. Когда машина тронулась, председатель бережно уложил мешочек с поясом в саквояж и поставил его себе на колени.

— Сегодня вечером я буду твоим личным секретарём, — произнёс он.

Сюнкити смутился. Председатель и Ханаока повезли его в кабаре, куда часто ходили сами, представили тамошним женщинам как нового чемпиона Японии. Среди посетителей были болельщики, возвращавшиеся с сегодняшнего матча. Они подходили вместе выпить, присаживались рядом пожать руку. Ханаока очень этому радовался, но председатель Хатидай молчал, показывая всем видом, что они мешают. Зацепив взглядом его надменный холодный профиль, какой-то гуляка, будто внезапно протрезвев, вскочил с места.

— Я, конечно, понимаю, как важны болельщики, но… — обратился председатель к Сюнкити. — Терпеть не могу надоедливых людей. Ты мне не подражай.

В его глазах промелькнула странная смесь бешенства и доброты. Это не было проявлением любви, но Сюнкити в такие мгновения председатель даже нравился. По сравнению с ним накал чувств, переполнявших Ханаоку, раздражал, от него прямо-таки разило наполовину растопленным прогорклым маслом.

Внимание, которым женщины окружили Сюнкити, отличалось от обычного поклонения герою, он привлекал уже одной «мужественностью». Но не только это. Поклонение герою сближало с ним, к нему, как к товарищу, можно обратиться за помощью. А всё потому, что каким-то удивительным чутьём этот герой проникался проблемами окружающих как своими собственными.