Дом Кобылина

Кобылин перекрестился, натянул глубже низенькую треугольную шляпу и своротив налево, пошел в сторону Русской слободы. Тут его догнал всё тот же знакомый плотник. Они пошли вдоль берега, который укреплён уже был длинными сваями, а в некоторых местах неровным откосом спускался к реке зигзагом. Звонили колокола. Где-то пробило семь часов.

– Ну и шуму, звону всякого сегодня! – сказал «плутишка» плотник. – Часы звонят, колокола бьют, ничего не счесть, ничего не понять.

Кобылин вынул свои немецкие серебряные часы из камзола, показал их другу плотнику.

– Да тут как понять это! Что у тебя за диковина?

– Вот ты серьёзный плотник, а часов не различаешь… часы брат надо понимать, – засмеялся Кобылин. – Семь било. То-то.

Фёдор вспомнил, что когда Петр Алексеевич велел волонтерам посольства присмотреться к голландским новинкам, то как-то вечером в Амстердаме он видел, что местные купцы иногда достают из карманов небольшие часы и показывают друг другу. Сей прибор его заинтересовал. И когда один голландец тряс перед ним своими часами и всё время подносил их к уху, Кобылин подошел вплотную к этому человеку и попросил показать часы, а потом купил. Местные плотники сказали, что часы не рабочие, но чинить наверное можно. И в один из редких выходных вечеров Фёдор нашёл мастера, взявшегося посмотреть его часы. Мастер открыл заднюю крышку, потрогал детальки часов, сказал: – Надо чистить. Договорились недорого. После чистки часы вдруг пошли и оказались вполне работоспособными. Подумал теперь, что перед кончиною своей обязательно отдаст часы сыну. Пусть ценит. В них ход времени. Опять вспомнил науки и приказы Петра Алексеевича. Велик, велик государь. Прозорлив он и умом острейший, и рукой трудится умело; а искусные древоделов руки производят сильные врагам нашим муки, как грибы растут суды всех родов, и флот уже страшный многим. Оттоль вверх, в пряму черту, вельмож непресечны пространны зрятся дворы; где же скоротечны вторицей в граде струи Нева искривляет, делятся в два рамена, тут Пётр обитает: не пространно жилище, довольно и покою – что внешняя пышность тому, кто велик душою? Так думал Фёдор, шегая по Петербургу, поняв вдруг, что мысли свои облёк стихом: был бы я пиитом, описал бы на бумаге всю теперешнюю красоту и силу воздействия всего нового.

ГЛАВА 15 Череда неприятных событий

Вскоре произошла череда весьма неприятных событий для семьи Кобылиных.

– Екатерина не русская, – говорил в 1724 году своим приятелям отставной капрал Ингерманландского полка Василий Кобылин, участник взятия Мариенбурга, – и знаем мы, как она в плен была взята и приведена к знамени в одной рубашке, и отдана под караул, и наш караульный офицер надел на нее кафтан. Она с князем Меншиковым Его Величество Петра Великого кореньем обвела». Среди приятелей Кобылина оказался наушник, дьячок, который донёс на товарища в Тайную канцелярию. Слух об этом долго жил в среде простого народа. Узнав об этом Фёдор страшно испугался за сына, но вдруг сравнив теперешние обстоятельства, что сын его пока не в отставке, что никогда не служил в Ингерманландском полку, решил искать встречи со своим Василием и во всём разобраться самому. – Кто этот полный тёзка, какое отношение он имеет к нашей семье? – задавал себе бесконечно одни и те же вопросы Фёдор Кобылин, стремглав нося свои старые ноги по Петербургу в поисках сына. К тому времени он уже обзавёлся полезными связями в этом городе. Фёдор узнал, что было сказано о возвращении городка Волмара 20 августа 1702 года фон Верденом: «А между тем временем во всех бригадах у Мариенбурха чрез озеро плоты для штурму уже были приготовлены. Тогда неприятель учинил акорт, чтоб завтрее город принять, а людей отпустить». Однако взрыв в цитадели был воспринят Борисом Петровичем Шереметевым как нарушение соглашения о сдаче и город был отдан на поток, то есть на разграбление, как это бывало после штурма. Согласно «Уставу прежних лет» – военному закону того времени, город, жители, их имущество в таком случае становятся военной добычей, а пленные – частной собственностью военных. Именно тогда из-за нелепого поступка капитана Вульфа в полонное рабство к солдатам и офицерам попала Марта Скавронская, а также пробст Эрнст Глюк и его семья. И было донесение Юста Юля, и следственное дело в Тайной канцелярии завели. И как донёс на отставного капрала Ингерманландского полка Василия Кобылина дьячок Василий Федоров, капрал говорил как очевидец о Екатерине: «… она не природная и не русская, и ведаем мы, как она в полон взята и приведена под знамя в одной рубахе и отдана под караул и караульный-де наш офицер одел на нее кафтан»… Что же это за человек, кто бы это мог быть в нашем роду, размышлял Фёдор. Брата моего – Иваном звать, дети его Иваны. Никто из них в этих событиях не участвовал. Иван Меньшой сейчас в Туле мастером по оружейному делу и ремесло его там в почёте. Любопытно, что же в доносе на Василия Кобылина сказано, что де капрал говорил о Петре: «… он некий сулим и недоброй человек, да и глаза де у него воровские, что ходит потупясь, глядит в землю». Дело было серьезное и тут что-то нечисто, крепко пахнет оговором… Василий Кобылин был арестован, пытан и казнен, а имение его отписано в казну. Фёдор понял, что этот человек мог быть какой-то их дальний родич; также он знал, что Пётр Алексеевич, действительно, не терпел, когда к нему приближались незнакомые подлые люди или кто-то смотрел пристально ему в глаза. Фёдор решил рассказать всё сыну при встрече и предостеречь его от подобных роковых поступков.

7 мая 1724 года наступил звездный час лифляндской полонянки – она была коронована императорской короной. Это было чрезвычайно красочное, торжественное и новое для России зрелище. К нему готовились долго. Петр учредил даже особую воинскую часть – конную роту кавалергардов. В нее взяли из армии самых рослых и видных красавцев. Им сшили роскошную униформу зелено-красного цвета с широкими золотыми галунами и вышитыми на плечах золотыми гербами. Капитаном этой придворной роты царь назначил Павла Ягужинского.

Встреча Фёдора Кобылина с сыном произошла 30 августа 1724 года во время празднества по случаю «перенесения мощей Святаго благовернаго Великаго князя Александра Невскаго и воспоминания заключеннаго мира между Империею Россиискою и Короною Свеискою». Торжественная церемония перенесения мощей Александра Невского также проходила по «водному пути» и часть гренадеров Преображенского полка была отправлена на левый берег Невы, следить за проведением пушечных салютов и за пуском фейерверков. Согласно подготовленному церемониалу ранним утром Невский флот в полном составе направился к Шлиссельбургу. В составе флотилии был и ботик Петра. Сам император прибыл на галере к устью Ижоры, где, по преданию, в 1240 году была одержана победа Александра Невского над шведами. Здесь ковчег с мощами был перенесен на галеру Петра, и император встал у руля, повелев сановникам, сопровождавшим его, взяться за весла. На берегу тем временем, подошедший заблаговременно Фёдор Кобылин, старался обратить на себя внимание молодого капрала Василия, командующего выстрелами пушечного салюта. По окончании салюта Василий подошел к отцу.

– Здрав будь отец, ты сегодня искал со мной встречи?

– Да, сын. Как твоё здоровье, как служба? – поинтересовался Фёдор.

– Спасибо, отец. Я жив, здоров. Сегодня вышел без епанчи, камзол новый выдали в честь праздника. Сейчас салютуем простым пушечным выстрелом. Вечером же будет тако-о-й фейерверк! Приходи смотреть. Всего сказать не могу. Служу честно, всё идёт своим чередом.

– Хочу тебя предупредить, сын… Несгода была большая с твоим тёзкой Василием сыном Кобылиным. Слыхал.

– Слыхал, отец. Слух об этом был в нашем квартирном расположении. Как-то всё сошло на нет само собой. Ребята потом этот казус в шутку обернули, прости господи.

– Тёзке твоему уже не до смеха. Одно утешает. пожил в три разы больше твоего. Видишь сын, к чему приводит длинный язык. А пьяный язык тем паче зол. Смотри, впредь не делай таких же глупостей. Обещай мне. Божись теперь, я должен быть за тебя спокоен.

– Батюшка, вот те крест! – Василий осенил себя крестным знамением. – Таких проступков не допущу никогда. …Тёзка! А кто он нам? … Когда везде любопытные глаза и наушничают, доносят, умею я свести беседу к пустому, слежу за речью тщательно.

– То-то же. Молодца. Я не знаю кто он. Сказаться может очень дальняя родня. Ни у кого из нас, детей, не было второго имени. Нам повезло, что у нас вообще было какое-то имя. К тому времени, как моя матушка созрела для того, чтобы назвать одного, уже был на подходе другой.… Держи вот это, – Фёдор протянул сыну свои серебряные часы. – Носи, помни старика; мне уже они ни к чему.

– Да что ты, отец, – растрогался Василий, – рано тебе ещё звать костлявую. Василий не знал, что и ответить. Согласиться со словами отца? Но как? Он не хотел даже в мыслях этого допускать.

– Стар я стал, сын. Недолго мне осталось. Носи часы, вспоминай меня чаще, когда и ты состаришься, передай их потомку, да помни мои наказы.

Василий обнял отца, глубоко вдохнул влажный невский воздух и пошёл к своим солдатам, проталкиваясь сквозь толпу народа, собравшуюся на набережной.

ГЛАВА 16 Кончина Петра Великого

На галере, управляемой лично Петром, «при пушечных салютах и колокольном звоне» святые мощи были доставлены в Александро-Невский монастырь, в новую церковь Св. Александра Невского, освященную в тот же день. После этого на Неве была устроена богатая иллюминация.

В 1725 г. в Петербурге был устроен последний новогодний фейерверк эпохи царствования Петра Великого. На центральном щите был изображен «летящий Сатурн с крылатыми часами на голове, косой в левой руке и рогом изобилия в правой». Надпись гласила: «Боже благослови. Генваря 1. 1725». Пётр Великий скончался 28 января 1725 года. Кроме Екатерины и ее дочерей, оставались разведенная жена Евдокия и дети царевича Алексея, Петр и Наталья; живы были также дочери его брата Иоанна, Екатерина, Анна и Прасковья. Незадолго до смерти Петр попросил бумаги и написал только: "отдайте всё…"; потом он велел позвать дочь свою Анну Петровну, чтобы она писала под его диктовку; но когда она подошла к нему, он уже не мог говорить. В ночь с 27 на 28 во дворце собрались сановники, князья Репнин, Голицын, Долгорукий стояли за право внука, то есть за сына царевича Алексея; Меншиков, Толстой – за Екатерину; их сторону взяли Бутурлин и Апраксин. Сторону Екатерины держали и влиятельные члены синода, Феодосий Псковский и Феофан Новгородский. Перед рассветом в углу залы оказались офицеры гвардейских полков, сторонники Екатерины. Барабанный бой обоих полков гвардии, собравшихся вокруг дворца, заставил прекратить спор. Екатерина признана была императрицей, в силу двух актов 1722 и 1724 годов. В 1722 году издан был закон «Правда воли монаршей», по которому назначение наследника зависело от воли императора; в 1724 году Екатерина, как сказано в совокупном манифесте сената и синода, удостоена была короной и помазанием за её «к Российскому государству мужественные труды». Жизнь, тем временем, шла своим чередом. В 1725 году императрица Екатерина I отправила чрезвычайным послом в Китай иллирийского графа Савву Владиславовича Рагузинского, заключившего в том же году Буринский договор, а уже в следующем, измененный и ратифицированный под именем Кяхтинского, в котором среди прочего было прописано в 10 статье правило «…касательно пограничных споров и грабежей» на приграничных территориях. Вызванные из-за границы, по велению Её Императорского Величества академики не застали уже в живых императора Петра I, и академия открылась, под президентством Блументроста. Первое заседание было 12 ноября 1725 года, а 27 декабря того же года состоялось торжественное заседание в присутствии императрицы Екатерины I Алексеевны. Императрица оказывала особенное покровительство академии; сверх назначенного Петром штата отвела помещения, нередко посещала заседания академии. В том же году, по указке светлейшего князя Меншикова, Екатерина Алексеевна подписала указ, устанавливающий последовательность в наследовании боковых линий и в котором было отвергнуто право представления: если старший сын умирал ранее отца, оставляя, в свою очередь, сына, наследником делался не этот последний, а его старший дядя, сын его деда; то же самое правило применено было и к дочерям. Многие указы того времени были писаны Екатериной под диктовку светлейшего князя Александра Даниловича. Действительно, на всю жизнь Екатерина и Меншиков сохранили тесную дружбу. Их объединяла общность судьбы. Оба они, выходцы из низов, презираемые и осуждаемые завистливой знатью, могли уцелеть, лишь поддерживая друг друга. И эта дружеская, доверительная связь сообщников, собратьев по судьбе была прочнее и долговечней иной интимной близости.

После внезапной кончины Петра I многие его начинания получили продолжение, но скорее по инерции, потому что Екатерина Алексеевна, светлейший князь Меншиков, фельдцехмейстер Миних всецело были захвачены борьбой за власть и мало внимания уделяли развитию русской промышленности и оружейного дела. При Екатерине I учреждена была кавалергардия, и, кроме того, к составу гвардии причислен лейб-гвардии батальон, находившийся в Москве и составленный из неспособных к службе чинов гвардейских полков. До середины тридцатых годов практически ничего не было сделано для расширения оружейного завода в Туле, не было улучшения станков и механизмов, не было и увеличения их количества.