Дом, который построим мы

– Вы думаете, это надолго? Они рано или поздно опять до нас доберутся.

– Нет!
– сказал Веселуха, одной рукой держась за ремень, а другой наливая еще, - никогда.

Все думали, что он скажет "пока я жив", но Ян Владиславович простодушным тоном добавил:

– Господин Тугин им не даст.

Так Веселуха отвлекал внимание от себя - на господина Тугина: хитер, ничего не скажешь, не хочет быть героем, пытается вниз вырасти. Так Алиса и сказала:

– Хитер, ничего не скажешь!

Но Веселуху было не сбить: уж если он хочет перевести разговор, то это надолго. Качнул головой, и волосы цвета спелого металла, как трава, все склонились на лоб.

– Господин Тугин, - произнес он мечтательно, - человек чести! А знаете, кто такой человек чести? Это тот, кто сделать ничего не может, но не перестает от этого быть великим человеком. (Черт! какой я стал демагог!)

– Да-а, господин Тугин, - повелась, поддалась Наталья Борисовна, - он мягкий и в то же время внутри, в нем, какой-то торчит железный штырь! Одним словом, он - прирожденный государь своих подданных.

Рябинин усмехнулся иронически:

– У меня свое мнение по поводу "прирожденных государей". Это в вас, уважаемая Наталья Борисовна, говорит почтение к силе. Мы не должны обольщаться по этому поводу. Хотя Тугин, конечно, наилучший из возможных вариантов. Странно, что его до сих пор не испортили кабинет-министры своим бездумным поклонением.

Веселуха довольно улыбнулся. Ему хотелось налить вино в кувшин не для того, чтобы кувшин был полон, а для того, чтобы послушать звук льющегося вина. И он налил:

– Может быть, - сказал он всем, но по преимуществу Алисе, - наше общество наконец перестанет любоваться пороками и бунтами, и начнет любоваться творчеством, тонкостью, добродетелью. Ведь это совершенно ужасно, когда хороших людей вынуждают к бунту долгими веками, и доходит до того, что в образе истинно великого человека непременно присутствует склонность к бунту, а послушание и смирение связывают с посредственностью! Разве более естественно для нас любоваться черным и прожженным, чем светлым и невинным? Разве хорошо воспринимать мир как попойку, драку и азартную игру? Нет! И господин Тугин, - Веселуха опять свалил свою идеологию на другого, господин Тугин это чувствует. Дом, который построим мы, - в нем будут все-таки некоторые вещи, над которыми никто не станет смеяться.

Веселуха наслушался своих речей, да и кувшин был полон, - директор замолчал. Это был как бы заочный спор с Джеком Мортарой, со всеми героями-ковбоями, игроками, циркачами и прочими авантюристами. Никто больше не заставит меня играть в ваши игры!
– так хотел сказать Ян Веселуха. Я достаточно врос в землю, чтобы расти выше облаков, не сходя с места!
– это хотел он сказать. Очень хотел! Но не мог, потому что знал: не перепрыгнув, не говори "гоп". А он еще не перепрыгнул. Он еще летел в кромешной глубине, раздвигая руками время, как воду.

– А что Тугин, - начал было Рябинин, и тут зазвонил телефон.

– Это тебя, Ян, - сказала Алиса, слушая и округляя глаза.
– Тебя! Кабинет-министр Ферг.

Веселуха взял трубку и некоторое время тоже слушал, округляя глаза в точности как Алиса. Потом Веселуха положил трубку. Он сдвинул брови и стал строг.

– Тихо!
– сказал Ян Владиславович.
– Я должен ехать - проститься со своим Президентом.

– Как?
– закричали соратники.
– Неужели Мортара задел его так сильно?!

– Если человек не хочет жить, - мрачно сказал Веселуха, надевая пальто, - ему не поможет ничто.

Веселуха взял шляпу и ушел в ночь; а соратники сидели еще некоторое время как громом пораженные, положив руки на стол.

– Да что за елки-палки!
– воскликнула расстроенная госпожа Денежкина. Не дадут человеку наукой заняться!

– Я так понял, - поднял голову Рябинин, - что наш Президент хочет помереть и вручить власть над страной Яну?

– Совершенно верно, - кивнул Паша Ненашев.
– Потому что для всего мира после этих спекуляций нет Российского государства, а есть Корпорация Россия, как есть Корпорация Америка. А Веселуха этого совершенно не хочет, он откажется, и вся Россия опять полетит к чертям собачьим, потому что Ян вот только что нам заявлял: "Пусть, кто желает, - а я избегаю", и сваливал всю политику на Тугина. Принять официальный чин Веселуху не заставят даже такие обстоятельства.

– А что же делать?
– всполошилась Денежкина.
– Кто у нас есть еще, чтобы предотвратить?

– Что делать, - передразнил Рябинин.
– В глазах его загорелся огонек, как в дупле, и сучковатые пальцы схватили ситуацию за горло.
– А не дать этим олигархам провернуть все впотай! Надо подключить к делу народ. В конце концов, по стране, да и в других странах, до хрена наших приборов!

– Но что?
– медленно спросил Паша, начиная понимать, к чему клонит истинный друг народа.

– Но то!
– вскричал Рябинин суворовским петухом - и прошелся, отбивая дробь.
– Пусть народ направит всю свою волю - все свое желание - на то, чтобы Тугин остался жив! Государственного переворота не было - Тугин президент!

– А как ты будешь объяснять Айн Раф и Мортаре, что Россия и Корпорация, которую они покупали - это две разные вещи?

– Это потом!
– отмахнулся Рябинин, снял с ржавого гвоздя китайскую куртку, прожженную во многих местах искрами, и пулей вылетел в ночь.

За ним, путаясь в рукавах, бежала госпожа Денежкина, отдыхиваясь и вспоминая очереди за колбасой. За госпожой Денежкиной стелил по земле менеджер по продажам Паша Ненашев. Его хвостик то метался, когда следовал поворот, то плавно плыл под сиреневыми небесами ранней весны. За Пашей, круша тонкими острыми копытцами хрупкую сухую траву прошлой осени, скакала Алиса. Они проскакали через мостик, потом по широкой улице, потом через Лиговку и мимо Мальцевского рынка, и в уютную редакцию журнала "Специалист". Специалисты не спали; они ругались; редактор, сияя нараспашку желтым брюхом, гневно критиковал Катю Руннову, а та истерично и язвительно отбивалась; здесь же скакали друг по другу вразброд фотограф Эннушкин, Петя Варвар и прочие достойные люди.

Подельники ворвались в редакцию, шмякнулись на пол, и Рябинин завопил:

– Пренеприятнейшее известие!

– Что, война?
– ужахнулся редактор, пытаясь упрятать пузо в штаны.

– Да! Война, революция, все сразу!
– выдал Рябинин, и только когда все в редакции замолчали, оставили свои дела и раскрыли рот, производственник поведал им, что происходит.

Редактор сглотнул, потер бородку и рассудительно сказал:

– Надо спешить. Надо спешить очень сильно. Все ко мне в машину - едем к моим друзьям на телецентр.