Дом людей и зверей

В самом деле, унести её, что ли, вот в этой банке, пока дочка не пришла? И дочка ни о чём не узнает.

Мама втолковывает Крыске:

— Ведь ты только ешь — и всё. И убирай за тобой. И ещё кусаешься. Никакой радости от тебя.

«Это я — Радость!» Крыска громко пищит.

Она забыла уже, как кусалась. Забыла свою ненависть к маме и дочке. Они разлучили её с Крысом, как прежде какие-то люди разлучили с Самой Большой Радостью.

Она привыкла — когда уходишь откуда-нибудь, назад уже не вернуться. Тебе могут только показать твой прежний мир издалека, чтобы у тебя сердце сжалось… И у тех, кого ты оставила — тоже.

И вдруг её путь пошёл в обратную сторону! Она опять в этом доме, где пахнет вот этим домом, уютом. Каждый человек пахнет по-своему, и оказывается, запах можно узнать и понять, что соскучилась по нему! Здесь она когда-то поняла, что стала Большой Радостью… Так, глядишь, и к Крысу она когда-нибудь вернётся, и к своей Самой Большой Радости…

Крыска чувствует, как любит их всех — и эту огромную тоже…

Она подтягивается на лапах и вылезает из банки, пищит:

— Ну возьми же меня на руки! Видишь, мы встретились…

Передними лапками в воздухе опору ищет. Сейчас соскользнёт с банки.

Мама ищет, чем бы её взять… Вот, полотенце. Потом постирать его, не забыть… Вот ведь — забот не было.

Все неприятности мама встречает как новые задачки. Пришла задачка — её решать надо.

Но про крысу — это сейчас не главная задачка. Главное то, что дочкин класс едет на экскурсию, в соседний город. Там будет дельфинарий и аквапарк. Деньги в понедельник надо принести… И мама не представляет, где их взять.

Должно быть, она так и скажет дочке. Предложит: «Давай лучше прогуляемся по городу. У нас тоже интересно! Сходим в зоопарк, вот как раз повод — крысу отнесём…»

Мама думает: сколько угодно людей и в самом деле взяли бы и отнесли Крыску в зоопарк! А значит… Значит, ничего в этом такого нет. И дочка ведь не знает, что маме директор говорил. Кто ей расскажет? Директор обещал молчать, и мама не скажет ни за что на свете.

Решено — она покормит дочку обедом, а потом Крыску прямо в этой банке… Дочка попросит нести сама. И будет идти вприпрыжку, и делать вид, что ехать с классом ей совсем не хочется. Достаточно городского зоопарка.

У мамы добрая девочка. И мама от этого виноватой себя чувствует. Если бы дочка кричала, что она не хуже остальных, что она хочет ездить, путешествовать — можно было бы спросить: а деньги я, что, с неба достану…

Про Крыску мама бы совсем забыла в этой ссоре. А про дочку думала бы: ишь ты, эгоистка.

Бывают ведь такие девочки, которые ничего не желают понимать. Должно быть, с ними проще. Меньше чувствуешь свою вину.

Когда мама думает о дочке, от неё во все стороны по кухне идут волны… Как от Большой Радости шли.

Крыске от этих волн делается не по себе. Она не удерживается на банке, скользит вниз по стеклу. Мама машинально подставляет руку, забыв про полотенце. Запоздало думает: «Ну я и дурочка…», и морщится, ещё не дождавшись укуса острых Крыскиных зубок. Вот, сейчас…

Крыска осторожно ступает лапками на мамину ладонь, пальцы нюхает. Щекотно…

Танец ветра сирокко

«Катя, я люблю тебя», — написано на хозяйственной будке — той, где лопаты и мётлы. Какая-то особая краска, буквы светятся. Они кривые, с разным наклоном, и вся строчка съезжает вниз, к самой земле. А там, где буквы ещё высоко, под «Катя», приписано — «из 7В».

Будка стоит как раз напротив крыльца. У 7В на эту сторону окна выходят на математике, физике и английском. И всем просто необходимо ещё раз взглянуть в окно, убедиться, что буквы всё ещё там — даже тем, кто не у окна сидит. Катя Ануфриева и Катя Замятина поглядывают на всех чуть смущённо. Ира, Маша, две Насти, Анжелика и другие девочки шепчутся: «Подумаешь… Чтобы расписать будку, большого ума не надо!»

И третья Катя, Полковникова, им поддакивает:

— Испортить легко. А люди старались, красили…

Так классная руководитель сказала, Марина Андреевна. А ей сказала директор, Анна Михайловна.

— Гостей ждём, — объявила она учителям. — В среду к нам приезжают директора со всего города, знакомиться с нашей школой. И классы будем показывать, и всю территорию. А значит, везде должен быть порядок…

За порядкам только и глаз… На газонах бумажки, и, мало того, кто-то притащил с улицы ящик от бутылок — теперь он валяется на дорожке. А главное — эта надпись.

Не будь Анна Михайловна директором, она, может, глядела бы на кривые буквы и улыбалась: вон как сияют на солнышке. Когда она училась в этой школе, ей тоже однажды написали «Аннушка, я тебя люблю!». Но только не на стене — на асфальте, мелом. У самого крыльца. И она так и не узнала, кто писал… А толстые буквы постепенно темнели и стирались под ногами, и до чего ей жалко было. Хотя она и виду не показывала…

— Будку сегодня же отмыть! — скомандовала она учителям. — Вот вам задание: найти, кто это сделал! А потом — тряпку в руки…

А кому тряпку-то? Классная повторяет:

— Я в последний раз спрашиваю: кто это писал?

И снова:

— Я в последний раз…

И тут она, видно, тоже что-то вспоминает. Хлопает себя по лбу:

— Я понимаю, перед всем классом никто не признается! Вы можете подойти ко мне, тихонько…

— А будку потом тоже мыть тихонько? — хихикает кто-то.

И она не может разобрать, кто, и даже не понимает, мальчик или девчонка. А кто-то ещё замечает:

— Может, это кто-то не наш написал!

И ей нечего возразить.

Скоро звонок, а они ещё не обсудили осенний бал, до которого — всего одна неделя! Вначале будет маленький концерт, и надо распределить стихи и выбрать, кто покажет танец…

И о поведении на математике не поговорили. Максимов с Пахомовым пускали самолётики, и ей завуч сказала по слогам: «Вы должны от-реа-ги-ро-вать!». И она думала — ну ладно, о математике совсем чуть-чуть. Не глупые же Максимов с Пахомовым. Может, подзабыли, что надо учиться — она им быстренько напомнит, а после объявит:

— Всем внимание! Это будет ваш первый школьный бал, — и дальше расскажет, какие в старые времена были балы у гимназистов, и как готовились к ним, и как она сама готовилась к первому школьному балу.

Но нет, куда там. Они ещё и про будку ничего не решили. Надо же кому-то было расписать её именно сейчас…

— Решено, — говорит Марина Андреевна. — Будку моют Замятина и Ануфриева!

— А чего это… — встаёт Катя Замятина, и слышит со всех сторон шёпот:

— Вы же Кати! Вам написали…