Дом лжи

Джейн поднимает глаза на напарника:

– Это что… Мрачный Жнец?

– Джейн, тебя зовут.

Джейн возвращается в дом. Там, на лестничной площадке между первым и вторым этажом, стоит Риа Пераино, техник-криминалист центра по расследованию особо тяжких преступлений западных пригородов Чикаго. Джейн работала с Риа по делу о сексуальном насилии два года назад и с тех пор всегда радовалась встрече с ней.

– А мы нашли что-то интересненькое, – говорит Риа нараспев.

Джейн осторожно поднимается по лестнице, Энди Тейт – за ней. У верхней ступеньки Риа делает обоим знак остановиться.

– Всем стоять, здесь хожу только я, – говорит она. – У нас брызги крови по всей лестнице.

– Вас поняли, – говорит Джейн.

Риа, осторожно ступая между отметками на полу, подходит к дальней стене. Там, под многоцветным импрессионистическим полотном, которое ничуть не пострадало, лежит опрокинутый старинный столик цвета теплого какао – наверняка такой цвет называется как-то по-особому, например капучино, – с изогнутыми ножками и пустой полочкой для мелочей. Раньше на нем стояла ваза с цветами (осколки лежат на полу рядом) и рамка с фото Конрада и Лорен Бетанкур (лежит на полу стеклом вниз).

Риа оборачивается, сияя, словно ведущая телешоу, готовая объявить сумму огромного приза. Движением фокусника она поднимает столик и показывает на предмет, который лежит за ним, у самой стены.

– Телефон, – бормочет Джейн.

Ярко-розовый телефон.

– Энди, набери-ка еще разок мобильный номер Лорен, – говорит Джейн. – Тот, который зарегистрирован на Виллидж.

Из мешка с уликами доносится гудение – это вибрирует мобильник, зарегистрированный на имя Лорен Бетанкур, который они нашли на столе в кухне.

– А это тогда чей?

– Одноразовый, как пить дать, – отвечает Энди. – Это не «Айфон» и даже не «Самсунг» из тех, какими пользуются богатые дамочки. Отсюда вывод – это, девочки мои, особый телефон для разговоров с любовником.

До Хэллоуина Август 18. Саймон

– Вызывали, декан? – спрашиваю я.

– О, Саймон… Хорошо, что пришел. Заходи, садись. – Сегодня декан Комсток в фиолетовой бабочке. Фиолетовый – цвет нашей школы. Я терпеть не могу бабочки. В жизни их не носил.

Он мог бы и сам зайти ко мне, ничего с ним не случилось бы. Но это поменяло бы динамику отношений между нами. Хотя, какого черта, у него и так довольно надо мной власти…

– Я надеюсь, у тебя было время обдумать то, о чем мы с тобой говорили.

А говорили мы о том, чтобы я тихо забрал заявление и не отсвечивал, когда Рейд Саутерн, сынок твоего благодетеля, займет единственную вакантную должность профессора нашей школы.

– Да, я обещал, что хорошо над этим подумаю. И я подумал.

Но свою кандидатуру так и не отозвал. Правда, я еще не все документы оформил, не послал материалы, но сделать это еще не поздно. Последний срок наступает через пару недель.

Почему я так ничего и не сделал, это, конечно, вопрос. Наверное, это мой пассивно-агрессивный протест против давления декана, способ заставить его понервничать – а вдруг я все же брошу ему открытый вызов и пошлю материалы в последний момент?

А может, я и впрямь их пошлю… Вики ясно дала понять, что она думает об этом, а ее мнение для меня зачастую решающее.

Такого декан явно не ожидал. Наверняка он считал, что после того нашего разговора я еще до каникул пойду и, как пай-мальчик, отзову свою кандидатуру. Кто знает, может, он обещал папашке Рейда Саутерна, мистеру Большие Баксы, что так и будет… Тогда получается, что я его вроде как подставил. А это уже никуда не годится, верно?

– Я надеюсь, ты понимаешь, что я действую сейчас в твоих же интересах, – заявляет Комсток.

Я только киваю – попытайся я облечь ответ, который просится у меня с языка, в социально-приемлемую форму, и меня просто стошнит.

– Саймон. – Декан откидывается на спинку массивного кожаного кресла. – Надеюсь, ты понимаешь, что в наше время любая юридическая школа должна проявлять особенную щепетильность в подборе профессорско-преподавательского состава.

Вот как? Тогда что ты здесь делаешь, декан?

– Разумеется.

– Более того, в наше время приходится учитывать не только профессиональные и иные компетенции преподавателей, но и… тщательно рассматривать их прошлое.

Я хлопаю глазами. И медленно заливаюсь краской под его взглядом.

– За последнее время мы не раз становились свидетелями того, как выдающиеся люди теряли влияние и положение в обществе за проступки, совершенные ими двенадцать, а то и пятнадцать лет назад.

Двенадцать лет назад. Пятнадцать лет назад. Эти цифры не с потолка взяты. Ты славно поработал, декан…

– А когда соперничающие кандидаты идут практически голова к голове, как ты и Рейд, то любая мелочь может оказаться решающей.

Он улыбается. Доволен своей победой.

– Разумеется, когда выбирать не из кого, как, возможно, будет в следующий раз, когда ты выдвинешь свою кандидатуру, – продолжает Комсток, глядя на меня снисходительно-задумчиво, – то никто не станет копать так глубоко. В самом деле, зачем кому-то задаваться вопросом, что человек делал лет, скажем, двенадцать тому назад, в молодости…

Лет двенадцать назад. Лет двенадцать назад.

– Однако в данной ситуации выбор есть… – начинаю я, стараясь контролировать голос, чтобы он не дрожал.

Он разводит руками:

– И мы, разумеется, ищем способ избежать конфликта. Поэтому глубоко копаем. Рассматриваем всю биографию кандидата. Включая и такие детали, о которых сам он забыл упомянуть, поступая к нам на работу.

Я так стискиваю зубы, что челюстям становится больно. Перед глазами мелькают черные мушки.

– С меня никто не брал обязательств раскрывать всю свою подноготную.

– Понятно, Саймон, понятно. И презумпцию невиновности тоже никто не отменял. Ничего ведь не удалось доказать, так? Вот только интересно… что будет с твоей карьерой, если вся эта история выплывет наружу? Я имею в виду суд и все прочее.

Вот именно, суд и все прочее.

– Так что я повторяю: предлагая тебе снять свою кандидатуру на этот раз, я действую в твоих же интересах.

Я медленно поднимаю глаза. Наши взгляды скрещиваются. К его чести, декан смотрит на меня в упор. Правда, льстивая ухмылка так и не сходит с его лица, но взгляд он все-таки не отводит.