Дом моделей

А сам-то, сам все же что собираешься делать? – не отставал зануда. – Никто тебя никем и нигде не возьмет. Только здесь у тебя есть какой-никакой выбор, здесь тебя знают, в крайнем случае сменишь службу на другую такую же, покряхтишь-покряхтишь – и напишешь чего-нибудь, не сейчас, так позже, и издашь... Вот и все твое будущее, и никуда ты из него не выпрыгнешь, не выдумывай.

Да и зачем выпрыгивать? Не получается сочинение? Авось... Не первое, слава Богу, а последнее ли – видно будет. Потерпеть, потянуть, а там, глядишь, подступит... Вот-вот прорвется, уже течет холодный пот по хребту – есть, попал. Разве раньше не так бывало? Тупые, однообразные усилия, наработанная техника, холодный взгляд на себя со стороны – и вдруг начинает забирать, появляется чувствительность кожи – значит, вот-вот... Два главных в моей жизни процесса, как известно, благодаря старому венскому доктору, здорово похожи, и, соответственно, и в том и в другом случае самое опасное – боязнь неудачи. Значит, нечего паниковать и черт его знает кого слушать, а вот с пьянкой притормозить – это действительно было бы неплохо...

Давно замечено: нет ничего опаснее, чем решение начать борьбу со слабостями или, если угодно, с пороками. Сколько раз решал не пить – столько раз немедленно после этого чудовищно напивался; сколько было твердых сроков расставания с какой-нибудь совсем уж непотребной дамой – тем круче все заворачивалось именно после срока; каких только не было твердых намерений вообще с беспутством покончить – после того как намерения эти возникали, самое безобразие и начиналось...

Вот и сейчас: стоило только мелькнуть мысли о борьбе с пьянством, как я, будто лунатик, встал и отправился к стойке...

Чем больше времени проходит с того вечера, тем труднее вспомнить последовательность происходившего. То ли сказывается выпитое тогда, а выпито уже было немало, то ли вообще память ослабела за последнее время – опять же из-за пьянства... Не знаю. Знаю только, что теперь могу описать все лишь весьма приблизительно. Будто вспышками высвечиваются отдельные картинки, а их очередность приходится восстанавливать по логике.

Но кто знает, по логике ли они выстраивались одна за другой в действительности? Логика ли управляет нами, когда жизнь ломается, летит в тартарары, поворачивается резко и вдруг? Логикой ли руководствуется Создатель и Господин наш?

Она появилась из кухни, отодвинула оцепеневшую за стойкой буфетчицу, без звука, губами, сказала: «Сюда, иди сюда!»

Я помедлил секунду, оглянулся на треск распахивающихся дверей и увидел входящих.

Это и были пацаны.

В тренировочных жутких костюмах, бритоголовые, тяжелые, без лиц, они протискивались в узкий вход.

Того, серого, я заметить не успел.

Но и они не успели заметить меня – они глядели прямо, им не хватало нервных клеток и возбуждения, чтобы улавливать все окружающее.

Не профессионалы они были, просто много мяса.

Я уже оказался за стойкой – не помню, как я туда попал, кажется, обошел справа.

В кухне было пусто и мертво, все выключено, повара, видимо, ушли.

В проеме черного хода небо светилось ярко-синим, уже почти стемнело.

Во дворе громоздились пластмассовые ящики изпод бутылок, в арке стоял пикап, перекрывая вид на улицу.

«Пойдем», – она взяла меня за руку.

Из кафе донесся грохот, голосов слышно не было – только рушилась мебель.

Мы прошли в глубь двора, там оказалась еще одна арка, и в ней тоже стояла машина, кажется, черная или темно-синяя, кажется, «Волга», а может, какая-то неновая иностранная, темно было, да и не до разглядывания, мотор тихо ныл, за рулем сидел человек, которого я не запомнил абсолютно.

Мы, с трудом приоткрыв в арке дверцы, протиснулись.

Машина задним ходом выехала в смежный двор, развернулась и, проскочив в промежуток между домами, попала на улицу, перпендикулярную той, на которой был вход в проклятую забегаловку.

О чем мы говорили в машине, я не помню, кажется, вообще молчали.

Остановились в квартале от моего дома, я написал на листке из записной книжки: «Не волнуйся, пожалуйста, прости, я дам знать о себе», приложил к этому все деньги, остававшиеся в бумажнике, дал ей и ключи, объяснил, как открыть и закрыть замки, кажется, сказал: «Не выпусти кошек».

Она исчезла, только после этого я сообразил, что с таким же успехом мог бы сходить и сам, впрочем, жена должна появиться только завтра утром, а прощаться с кошками я не хотел – и без того жутковато было...

Может, вернусь еще, подумал я тогда – точно помню, что мелькнула эта мысль и не до конца растворилась, только будто притаилась.

Водитель сидел не оглядываясь.

«На вокзал, Виктор Иванович», – сказала она, влезая и с силой захлопывая дверцу.

Я молчал.

Молчал я до тех пор, пока перрон Казанского вокзала не уехал назад, в желтый свет фонарей, пока не перестали вспыхивать огненные пригоршни пригородов и за окнами не налилась тьмой пустота дорожного пространства. Только тогда я спросил: «Денег-то у тебя на сколько хватит?»

«Посмотрим», – ответила она так же коротко, будто и у нее горло перехватывало спазмами.

И мы уехали.

Собственно, мы и до сих пор молчим.

Да, совсем забыл: я ведь обещал объяснить, откуда взялось название романа о Юрии Матвеевиче Шацком и его странных приключениях в Москве.

Есть такая классическая джазовая тема с латиноамериканским привкусом, называется Manha de carnaval, написал ее Luiz Bonfa. Но есть у нее и другое название, английское – А Day in The Life of A Fool. Между прочим, точно ложится на мелодию. По-русски – «День из жизни глупца». Хотя, конечно, резоннее было бы переводить нам с испанского: у них – день карнавала, у англосаксов – день из жизни глупца... Пожалуй, наше соответствие – стакан с утра, и весь день свободен...

Да вы этот стандарт наверняка знаете, только название не помните. А Юрий Матвеевич название помнил и знал множество исполнений, потому что еще со студенческих времен, как я уж упоминал, очень любил джаз, сначала, конечно, боп, а потом увлекся босановой, пластинки всю жизнь собирал...

И всякий раз, как ставил знаменитый концерт трио Питерсона в Париже, пятого октября семьдесят восьмого года, с Джо Пассом на гитаре и Нильсом Педерсеном на басе, и доходило до этой медленной и очень грустной темы, так глаза у него оказывались на мокром месте.

Потому что все, что происходит с нами от рождения и до смерти, с нами со всеми, – не день ли это из жизни глупца? Один лишь день из жизни глупца, вот и все.

Я тоже эту музыку люблю и тоже так считаю.

Поезд стучит, припадает к рельсам на сильной доле, пробрасывает брэйки... Та-та, та-та-та, та-та-та... Тата, та-та-та, та-та-та... Ту-да, да-ту-да... Туда, да-ту-да...

Туда, да-да-да, да, туда.

Именно туда, да, туда. Пора, день кончается.

День из жизни глупца.