Дом на берегу ночи

— Думаю, ты не могла предположить такое… И что?

— Он сразу набросился на меня, повалил на пол, зажал мне рот рукой, начал обзывать самыми гадкими словами… Я так поняла, что у него были люди из полиции, задавали ему вопросы… Что на него хотят повесить убийство, которого он не совершал, что это я решила его посадить, что я была в полиции и чего-то там про него наговорила… Я даже не успела ему ничего сказать, как он начал избивать меня! Сказал, что я… Словом, оскорблял меня, как только мог, сказал, что он узнал меня тогда, помнишь, я рассказывала? И что я достойна именно такого обращения, что я подстилка… Обещал рассказать все Стасу, сказал, что заставит его поверить в то, что я спала не только с ним, что у меня была куча любовников, пока Стас жил в деревне…

— Но что ему надо было?

— Он сказал, чтобы я держала рот на замке. И ничего не объяснил, как будто я должна что-то знать… Думаю, он решил, что я пошла в полицию и рассказала им о том дне, когда он пришел ко мне… А что еще? Я сказала, что не понимаю, о чем вообще идет речь! Что я не была в полиции… Думаю, что он в какой-то момент пришел в себя, отшвырнул меня, даже пнул ногой… Потом снова сказал, чтобы я молчала, о чем бы меня ни спрашивали… Он был не в себе.

— Вероятно, что такая волна пошла после смерти Власова… Хотя, откуда нам что знать… Но если он так забеспокоился, значит, у него рыльце в пуху… Господи, что же он с тобой сделал? И что, ты оставишь все вот так?

— А что мне делать? Если я пойду в полицию и все расскажу, да еще и принесу рубашку его в крови, и Павла будут допрашивать, а потом возьмут и отпустят, можешь себе представить, что он со мной сделает? К тому же, откуда я знаю, чья это кровь?

— Мы же с тобой уже говорили об этом… Эта девочка, Лика Черешнева, пропала, и в тот же день к тебе пришел Павел в окровавленной рубашке. Вот сейчас захоронение разрыли, сделают экспертизу… Послушай, Зоя, теперь самое время помочь следствию, принести им эту рубашку. Я понимаю, ты боишься, но я могу спрятать тебя у себя! И если выяснится, что твой Павел убийца, то его посадят, понимаешь?

— А потом выпустят по какой-нибудь амнистии, он вернется и убьет меня! Я боюсь!

— Ну, в полиции же есть программа защиты свидетелей…

— Да мне моя семья дороже всего!

— А ты представляешь себе, что испытывают сейчас родственники этой девочки? Думаешь, они не хотят возмездия? К тому же, может, это и не Павел вовсе ее убил, а Власов.

— Ох, Катя, не знаю я…

— Ты в зеркало на себя посмотри, и тогда решишь, что тебе сделать, — рискнула предложить Катя. Она закончила обрабатывать лицо Зои, подняла ее с дивана и подвела к зеркалу.

Несколько минут Зоя смотрела на себя в зеркало, слезы струились по ее разбитому лицу, по ранам, причиняя ей страдания.

— Она там, под ванной…

24. Оксана. 2014 г

— Люба!!!

Она слышала, как Люба вернулась, проводив нотариуса.

— Иду-иду, Оксана Дмитриевна! — Люба вошла в гостиную, запыхавшись. — Там дождь собирается… Ветер… Но все равно воздух — чудо!

— Пока ты пропалывала свои флоксы, в моей жизни все коренным образом переменилось, дорогая Любаша!

Люба была раздосадована тем, что вместо того, чтобы подслушать, о чем будут говорить незнакомый мужчина на дорогом автомобиле с хозяйкой, ей пришлось пропалывать флоксы. Конечно, она могла бы вернуться в дом, да только Оксана Дмитриевна накануне приезда этого господина вручила ей новенькие садовые перчатки, попросила прополоть цветы, собрать клубнику, так что вот так взять и вернуться в дом означало выдать свое желание подслушать.

— А кто это был-то?

— Нотариус, Любаша! — Оксана вся светилась. Вместо убитой горем вдовы, коей та была еще вчера, Люба видела перед собой помолодевшую, с блеском в глазах довольно-таки красивую женщину. — Это нотариус Власова. Он принес завещание. Поскольку я — единственная наследница, все-таки законная жена, все переходит в мою собственность. Вообще все! Так что я теперь, Любаша, богатенькая Буратина!

— Ну, поздравляю… Это дело надо сбрызнуть! А?

— Доставай, что у нас там есть… Коньяк, мартини… Господи, неужели все кончилось? Люба, я не понимаю, что со мной стало? И дело не только в завещании… Знаешь, я так боялась похорон, всей этой церемонии, этих взглядов… Да и Виктора в гробу не хотела видеть, думала, что не выдержу, что сердце разорвется… Ведь я до последней минуты любила его. И заботилась, как могла. Понимала, что он не любит меня, что у него другие женщины, что он элементарно не уважает меня! Знала, что за моей спиной все смеются, не понимая, почему я не развожусь с ним… Все это так унизительно, Люба! Но как им всем было объяснить, что я просто считала его родным человеком.

Деньги… Да, конечно, деньги играют в нашей жизни огромную роль. Но ведь я полностью отрабатывала их, помогая ему в выборных кампаниях, играя роль счастливой жены… К тому же Власов не сразу стал мэром, он жил насыщенной жизнью, много работал, но я-то всегда была рядом с ним, я ему помогала. Мы были молоды, и мы вместе все это зарабатывали. И я все бы ему так и прощала, и по-прежнему посылала бы в Сосновку пироги, зная, что он их или выбросит, или будет есть в компании какой-нибудь молодой и красивой шлюхи! Да все простила бы, кроме… убийства… Наливай!

— Значит, так, Любаша! Власова нет, мы его завтра похороним. По сути, он ведь и не убийца. Поскольку он ее просто оттолкнул от себя, она упала, ударилась и, скорее всего, потеряла сознание.

— Вы не представляете себе, Оксана Дмитриевна, что я пережила в эти минуты… И как это я еще не вскричала?!

— Тебя бог спас. Закричала бы — выдала себя. Они бы поняли, что ты дома… Ты пойми, Любаша, нет ничего в этой жизни случайного. Вот разве мог кто-нибудь из них предположить, что мы узнаем обо всем этом? Они думали, что вдвоем в доме, что ты уехала в город… Откуда им было знать, что у тебя поднялась температура и ты спала в своей комнате? Значит, так богу было угодно.

— Он, Виктор Владимирович, только головой так мотнул, — Люба повторила движение Власова, взглядом показавшего Павлу, на лежащий на столе кухонный нож, — и все! Больше он как бы ничего и не делал. Здесь, вот на этом столе, ананас лежал, и Павел все пытался его разрезать, матерился сильно…

— Да-да, ты рассказывала… — Оксана Дмитриевна сильно опьянела. Она теперь полулежала на диване с бокалом мартини, и вся комната кружилась у нее перед глазами, как если бы диван был частью карусели, вместо лошадки или слоника. — Коньяк не надо было пить, следовало ограничиться одним мартини… И что было дальше? Неужели этот жест, это движение головой он, мой муж, производил и раньше, и Павел знал, что оно означает? Неужели, Люба, мой Витюша и прежде отдавал такие вот команды, мол, «убрать это»! Как будто эта девочка была каким-то мусором! Отработанным материалом! А ведь она была просто запутавшаяся в этой жизни девочка, которой, быть может, просто льстило, что за ней ухаживает сам Власов, мэр города! Что он дарит ей подарки, а он это умел делать, он щедрый. Я знаю… Причем он любит делать подарки, вернее, любил… — Оксана громко икнула, вздохнула и залпом допила мартини. — Он был очень изобретательным в этом плане, вечно придумывал какие-то сюрпризы… Все это делалось под настроение, конечно, когда он был влюблен… Знаю, что он и секретаршам своим делал сумасшедшие подарки, думаю, что они благодарили его по-своему… Любвеобильный был мужчина… Люба, ты чего молчишь? Что дальше-то было?

— Я видела его со спины, Павла… Он взял нож, знаете, такой, японский, ему друг прислал, острейший… Я видела, как он два раза дернулся, наклонившись над Ликой. Она, бедняжка, ничего не чувствовала, была, как вы правильно говорите, без сознания. Потом Павел поднялся, взял кухонное полотенце и вытер нож. Полотенце стало красным. «Крови много…» — сказал Виктор Владимирович.

Люба плеснула себе коньяку и выпила:

— Оксана Дмитриевна, зачем вы хотите, чтобы я еще раз вам все это рассказывала?