Дом на городской окраине
Шрифт:
— Отстаньте, — презрительно воскликнула женщина. — Песенки — это не для меня…
И она направилась к выходу, жестами показывая пани Сыровой, что лавочник сегодня явно под мухой.
Оставшись в одиночестве, лавочник отер пот со лба и простонал: — Проклятые бабы! Вечно перемывают косточки этому полицаю. Вы что, в другом месте не можете о нем говорить! Еще подведут меня под монастырь, а ведь я вообще не причем…
Говорят, чему быть, — того не миновать. Утром лавочник нес жене полицейского кринку молока, что входило в его ежедневные обязанности. Во дворе дома, где жил полицейский, глазам его предстала такая
— Тоже мне инженерша! Тоже мне домовладелица! — визжала супружница полицейского. — Да я вас ни в грош не ставлю!
Но по части красноречия пани домовладелица нисколько не уступала жене полицейского. Это была старая мегера, закаленная в непрестанных стычках с жильцами дома на улице Гаранта. Тщедушная, с крючковатым, как у совы, носом, она с поразительным бесстрашием кидалась в бой, сражаясь за свое верховенство со всем сонмищем беспокойных обитателей своего огромного дома.
— Тоже мне полицейша! — бросала она в ответ. — Вам следовало бы самой заботиться о порядке в доме, а не подначивать других безобразничать!
— Я — безобразничаю? — полицейша повысила голос на целую квинту. — Повторите, что вы сказали!
— Безобразничаете! — повторила домовладелица, обводя взглядом собравшихся и ища в них моральной поддержки. — Вместо того, чтобы учить своих сорванцов хорошему, вы подговариваете их плевать на мое окно…
— Как вы смеете называть моих деток сорванцами, — взвизгнула жена полицейского. — Ах вы, ах вы!..
— Что — я? — с вызовом вопросила пани домовладелица.
— Сами знаете, — ответила пани полицейша.
— Что я сама знаю? — спросила пани домовладелица.
— Всем известно, что вы за птица, — и жена полицейского обвела глазами ротозеев, тоже ища их поддержки. Но собравшиеся оставались безучастными, ничем не выражая своего предпочтения той или другой стороне: ни пани домовладелица, ни пани полицейша не пользовались симпатией обитателей дома.
Борьба ожесточалась. Страсти накалялись.
— Вы… Вы… — пыхтела пани домовладелица. — Вы бесстыжая, тьфу, тьфу, тьфу!..
— Как вы смеете? — заорала пани полицейша. — Вы… Называете себя инженершей, а сами торговали на барахолке. Горшки продавали на Кампе. Мы все о вас знаем. Нас на мякине не проведешь. Нечего нос задирать!..
— Это неслыханно! — ужаснулась пани домовладелица. — Такая подлянка, а еще осмеливается… Вы… не доводите меня… Не то я за себя не ручаюсь… Я не настолько вульгарна, чтобы вступать с вами… ах вы, кляча эдакая…
— Что? Вы обозвали меня клячей? Хорошо же… Пан Мейстршик, вы свидетель!
— А вы обозвали меня торговкой с барахолки. Пан Мейстршик — свидетель.
— Вы свидетель!
— Вы свидетель!
Соперницы принялись тыкать в пана Мейстршика указательными пальцами, как это делают дети, декламируя считалку.
У бедного лавочника потемнело в глазах.
— Я… — залепетал он, — я принес молоко…
— Вы свидетель, что она обозвала меня клячей, — взвизгнула жена полицейского.
— Вы свидетель, что она меня оскорбила, — прокаркала пани домовладелица.
— Я молоко принес… — забормотал пан Мейстршик. — Отличное молоко, высшего качества, у меня всегда все свежее, извольте посетить мое заведение…
В этот момент появился возвращавшийся с работы полицейский. Учуяв неладное, он ощутил, как в нем шевельнулся начальственный инстинкт.
— Разойдись! — скомандовал он. — Не скапливаться
в одном месте! Живо, живо, не то накажу!Собравшиеся зашумели, как сосновый бор, и начали расходиться, наперебой обсуждая случившееся.
— Накажите лучше свою жену, — закаркала пани домовладелица. — Арестуйте ее, если вы такой справедливый! Она во всем виновата.
— Молчать! — гаркнул полицейский. — Слышать ничего не желаю! Все по свои местам! Пани Мандаусова, именем закона призываю вас удалиться в свою квартиру!
— Я вам никакая не пани Мандаусова, — запротестовала старая мегера. — Я ваша домохозяйка! А если вам это не по нутру, съезжайте! Буду только рада.
— Молчать! Что вы такое говорите? Я арестую вас за то, что вы мешаете мне исполнять служебные обязанности! Расходиться в разные стороны. Анастазия налево, пани Мандаусова направо…
— Вы здесь не распоряжайтесь! Не вы здесь начальник! Я хозяйка этого дома, а вы — всего лишь квартиросъемщик. Она посмела обзывать меня. За эту наглость я подам на вас в суд!
— Ха-ха! Сделайте одолжение, обратитесь к правосудию, ежели думаете, что чего-нибудь добьетесь! Сделайте одолжение… Я и суды — это одно и то же. Я представлю суду доказательства, что вы силком выставляете нас. Там вам объяснят, что такое права квартиросъемщика…
— Позвольте… — вмешался в разговор молодой человек с крысиным лицом, — должен вам сказать, что пани Мандаусовой нанесена незаслуженная обида. Ваша супруга заявила, что она не инженерша, а торговка… Если вы человек справедливый, то и рассудите по справедливости. Всем известно, что покойный муж пани Мандаусовой был инженером, а посему…
— Вас не спрашивают, — ощерился полицейский, бросив на молодого человека с крысиным лицом испепеляющий взгляд. — А коли не спрашивают, то и ступайте своей дорогой….
— Это мой будущий зять, — заверещала пани Мандаусова, — и он имеет право вступаться за меня. Или, может, уже и говорить нельзя?
— Ха-ха, зять! — ехидно засмеялась пани полицейша. — Таких зятьев… Когда девка себя не соблюдает, то хоть полсотни зятьев сыщется…
— Что вы хотите этим сказать? — проскрежетала пани Мандаусова. — Кажется, я вас… Пан Мейстршик свидетель, что вы задели честь моей дочери…
— Пан Мейстршик — мой свидетель и на суде скажет все, как было.
— Свидетель! — простонал пан Мейстршик. — Я ничего не знаю… Я принес молоко… Я тут не причем… Я старый человек и не понимаю, о чем идет речь…
— Встретимся в суде! — воскликнула пани домовладелица.
— Пожалуйста! — насмешливо отвесила поклон жена полицейского.
— Пойдемте домой, пани Мандаусова, — увещевал молодой человек с крысиным лицом, таща пани домовладелицу за юбку, — на суде выяснится все. И будет установлено, кто является виновником таких вот безобразий…
«Ах, Господи на небеси! — стенал лавочник по дороге домой. — Вот ты и получил, Мейстршик, свое. Будешь, говорят, свидетелем на суде. Они даже не спрашивают, хочешь ты этого или нет… Какой из меня свидетель, Боже ж ты мой! Простите, я ничего не знаю. Говорите со мной по-ангельски или по-сатанински, я ничего не слышал и ничего не видел, потому как мой старый котелок уже не варит… Досточтимый суд, разумеется, я хочу говорить чистую правду… Но если вы хотите что-то узнать, соблаговолите вызвать кого-нибудь другого, ведь там было полно людей, что сельдей в бочке, если можно так выразиться. А что толку от меня, старого дурака. Кто-нибудь из молодых обо всем расскажет вам толково и складно.