Дом на Монетной

С особым чувством они выбирали дом на Соборной улице. Здесь умер Чернышевский, возвратившись из изгнания. Вернее, дом выбирала Мария Петровна. Условие одно — дом должен иметь два выхода. Василий Семенович сразу понял его назначение. Он искал покоя, тишины, она — борьбы, бури. Он возлагал надежды на земцев, на легальные формы, она — на революцию, на партию. Так разошлись их пути? Где? Когда? Он не смог бы ответить. В сердце его поселилась тревога.

Мысли о жене… Мысли о детях… Его девочки. Леля и Катя… Долгими ночами, работая в кабинете, заходил в их комнату поправить одеяла, послушать сонное дыхание. Они живы, они счастливы. А первая… Смерти ее забыть Василий Семенович не мог. Несчастье случилось в первый год женитьбы. После ссылки в Усть-Удинске он получил проходное свидетельство, смог возвратиться в Россию. В Петербурге, откуда он родом, поселиться не разрешили. Поехал в Смоленск, где находился Заичневский, также отбывший ссылку. Оттуда написал Марии Петровне. Майским днем с волнением подходил к номерам Алтухина, в котором остановилась приехавшая из Саратова Мария Петровна. Лицо охлаждала влажная сирень. Душистые белые грозди напоминали свадебный букет. Май! Воздух опьянял ароматом распускавшихся деревьев, первых цветов. Мария Петровна открыла дверь и замерла на пороге. Беспомощно прижал руки к груди. Серое платье оттеняло глаза. Огромные. Глубокие. Поняла, что пришел навсегда…

Такой и запомнил ее, такой и берег в своем сердце. Жить в Смоленске оказалось трудно. Квартиру сняли на Петропавловской улице. Полуподвал при городской больнице. Василий Семенович устроился фельдшером. Платили гроши. Бедствовали, голодали. Уроков Марии Петровне достать не удалось ввиду политической неблагонадежности. Но всего тяжелее — надзор полиции. Постоянный. Ежечасный.

Однажды опасно заболела мать. Получив телеграмму, выехал в Петербург. И сразу его взяли в клещи филеры, наглые, жадные. Сопровождали открыто, передавая от одного к другому словно вещь. Поездка превратилась в пытку. Он стоял у постели больной матери, а в дверь ломились жандармы с понятыми. Проверили документы, потащили в участок, предложив покинуть столицу в двадцать четыре часа.

В Смоленске на перроне встретила Мария Петровна. Она ждала ребенка! И опять наглые, откровенные взгляды филеров! Можно прийти в отчаяние! Девочку спасти не удалось, умерла от менингита…

Теперь они в Саратове. Удалось достигнуть известного положения: служба в земской управе, литературная слава. А покоя нет. Мария Петровна член комитета РСДРП, на ее руках связи, явки, транспортировка нелегальщины. Конечно, о многом она не говорит, но он догадывается… И отсюда вечный страх — потерять жену, потерять жизнь!

От раздумий Василия Семеновича отвлек звонок. Взглянул на часы. Три. Кто в такой поздний час? Кто?! Сердце заколотилось, выступил липкий, холодный пот. Он подошел к окну. Сквозь ставни ничего не смог разглядеть. Но услышал, как по мокрому от дождя листу прошуршала пролетка, осторожное покашливание. Ясно, что у парадного притаились люди. Бесшумно открылась дверь. Мария Петровна, накинув шаль на ночную рубаху, прошла в детскую. Под шалью нарядная кукла, сверток… Василий Семенович болезненно поморщился, не ответил на ее улыбку.

Звонок дрожал от яростного напряжения. Проснулась кухарка. Полураздетая заглянула в кабинет, испуганно крестясь.

— Марфуша! Откройте дверь… Узнайте, кому понадобилось ломиться ночью? — проговорила Мария Петровна, отсчитывая в рюмку сердечные капли Василию Семеновичу. — Ты полежи на диване… Обойдется!

Василий Семенович глядел на нее тоскующими глазами. Боже! А если не обойдется?! Если ее увезут?! Что будет с девочками?! Что будет с ним?!

— Обыск, Мария Петровна! — простонала кухарка. Василий Семенович замер. Ждал. Дверь распахнулась, и жандармский ротмистр, похрустывая ремнями, переступил порог.

— По постановлению полицмейстера вынуждены произвести обыск! — Ротмистр поднес руку к козырьку фуражки.

Покажите ордер! — потребовала Мария Петровна, закрывая грудь шалью. — Болен муж… Вы явились в три часа ночи. Застали нас в постели… К сожалению, я не одета!

Мария Петровна уложила мужа на диван, сделала холодный компресс на сердце. Торопливо поднялась и пошла мимо оторопевшего ротмистра. Вернулась скоро в зеленом капоте и кружевном чепце, с забранными русыми волосами. Ротмистр нерешительно переминался. Действительно, обыски в доме Голубевых участились… Человек уважаемый, семейный. Поговаривают, правда, что все зло в жене.

— Приступайте! Но прошу помнить: муж сердечник, а рядом — детская… Одной — четыре, другой — шесть! Могут испугаться ночного переполоха, — заметила Мария Петровна. Ротмистр пожал плечами, коротко бросил:

— Начинайте! Прежде всего — кабинет!

На середину комнаты ротмистр выставил стул, положил фуражку. Начал осматриваться. Три книжных шкафа. Хватит перебирать до утра. Книги перебирал неохотно. Немецкие… Английские… Французские… Энциклопедия Брокгауза… Справочники… Земские сборники… В большинстве книг закладки, выписки, подчеркнутые абзацы. Брови ротмистра удивленно взлетели вверх. Бельтов «Французская драматическая литература и французская живопись XVIII века с точки зрения социологии».

— Бельтов?! — переспросил ротмистр. — Бельтов?! Сердце Василия Семеновича дрогнуло. Бельтов — псевдоним Плеханова! Хранение запрещенной литературы! Как это он недоглядел? Да, в корешок еще заделал прокламацию о Балмашеве…

— Бельтов — известный исследователь в области искусства и религии. Книги его имеют широкое обращение среди интеллигентов, — вступилась Мария Петровна. — Ты взял из библиотеки Народной аудитории?! Знаю, наверняка просрочил… Нужно утром вернуть.

Ротмистр повернул книгу, угрюмо поставил на полку. Василий Семенович облегченно вздохнул. Пронесло! И опять руки ротмистра перебирали шкаф. Росла на полу гора книг. Мария Петровна не выдержала:

— Может быть, целесообразнее ставить просмотренные книги на прежнее место? Тем более, что ничего предосудительного они не содержат… Вы же образованный человек и знаете, как трудно приводить библиотеку в порядок. К тому же Василий Семенович — педант!

Ротмистр кивнул. Городовые начали рассовывать книги по полкам. Ставили косо, переворачивая корешки и путая авторов. Василий Семенович морщился, Мария Петровна презрительно щурила глаза. Обыск продолжался. Выдвинули ящик письменного стола. Шуршали бумагами тонкие пальцы ротмистра.

— Ради бога! Осторожнее — мои записи… Тезисы… Я по том год не разберусь… Статьи по земским вопросам. — Василий Семенович умолял.

Ротмистр звучно захлопнул крышку. От удара выпал ключ, звякнул о пол. Ротмистр поднялся, хрустнул пальцами. С кабинетом закончено. Нужно переходить в детскую комнату. Василий Семенович приподнялся на локти. Жандармы в детскую! Разбудят Лелю и Катю! Испугают! Мария Петровна стояла с серым лицом. Не вытерпела, шагнула наперерез.

— Неужели начнете тормошить девочек? — Голос ее задрожал от возмущения.

— К сожалению, вынужден! — отрезал ротмистр, отстранив ее от двери.

В детской тихо горел ночник. Сказочный гном колпачком прикрыл горящую свечу. Чуть слышно бормотала спящая Катя. Положив розовую ладонь под пухлую щеку, сладко всхрапывала Леля. Старшая. Няня, молоденькая девушка, недавно приехавшая из деревни, боязливо натянула на глаза байковое одеяло.

Ротмистр взмахнул рукой. Щупленький жандарм внес зажженную лампу. Уронил колпачок сказочный гном. Леля привстала, испуганно смотрела на чужих людей. На подушке рядышком лежала кукла. Большая. Нарядная. С закрытыми глазами. Леля хорошо помнила, что спать ее укладывали без куклы. Значит, принесла мама. Да, конечно. Мама ее всегда хвалила, долго целовала, если она, разбуженная ночью, брала куклу на руки. А сегодня?! Леля вопросительно поглядела на маму, встревоженную, непривычно серьезную. Придвинула куклу поближе, не понимая, что происходит вокруг. Чужие люди выкидывали белье из пузатого шкафа, перекладывали вещи нянюшки. Кто-то толкнул красный мяч, он покатился, путаясь под ногами. Разрушили горку из игрушек, за которой так следила мама. Лишь один ванька-встанька улыбался нарисованным ртом. Нянюшка, открыв обитый железом сундук, торопливо выбрасывала ситцевые кофты, хрустящие юбки в оборках. Леле стало страшно от чужих и неприветливых людей, от грубых рук и разбросанных игрушек. Почему же мама, всесильная мама, не выгонит их из спальни?! Шум разбудил и Катю. Обычно улыбчивое лицо удивленно вытянулось. Катя начала плакать слезами-горошинками. Мама не подошла к Кате, а молча стояла у косяка двери. Леле стало еще страшнее. Вот так же возьмут ее куклу, которую она даже Кате не доверяет, возьмут и бросят… На полу лежал плюшевый мишка, матрешка, цветные кубики. Нянюшкину постель раскидывали жадные руки. Вот они уже на Катиной кровати. Сдернули кружевные занавески, перевернули матрац. Катя отчаянно закричала. Няня взяла девочку, сердито оттолкнула жандарма. Леля боялась этих жадных рук. Она поднялась, держась за деревянную спинку. Опустила ноги на холодный пол, подумала и взяла куклу. К Лелиной постели подошел ротмистр. Девочка стиснула куклу и сердито посмотрела.