Дом обреченных

Мой взгляд спустился ниже, к словам «нет ничего эпидемиологического». Поменяв положение в кресле, я поднесла книгу ближе к глазам и продолжала читать медленнее.

«…Когда такая лихорадка только начинается — это что-то, похожее на гнилостный synochus; но излечить ее невозможно, и она всегда фатальна. Эта лихорадка, которую мы называем болезнью мозга, может развиться постепенно со вспышкой чрезвычайно опасных симптомов, их история связана с отдельными семействами. В частности, одно наблюдение, которое я сделал, неподалеку от Саммер Солстейс, касалось сына сэра Джеффри из Пембер-тауна в Пэрише, что к югу от Лондона. История гласит, что почтенный сэр Джеффри пострадал от того же жребия, что и его сын, которого теперь беспокоили симптомы лихорадки. Среди них были бред, сумасшествие, неистовство, помрачение сознания, сонливость, головокружение, тремор, конвульсии и разные другие расстройства головы, и они нанесли великий вред мозгу и нервам. После смерти сына и отца я имел возможность взглянуть на мозги обоих; имея позволение семьи исследовать природу Пембертаунской болезни, я нашел Пойсоново яйцо, каковое название я дал опухоли, которая вросла в ткани мозга и повредила артерии, так что ни один аптекарь не мог помочь и жертвы не могли избавиться от наследственного недуга. В Херсте, где сэр Джеффри и его сын оказались поражены болезнью мозга, были и другие больные члены семьи, которых ожидает та же участь, поскольку по воле Божьей опухоль эта врожденная, и возможности врачей здесь сводятся к нулю, болезнь мозга (Пембертаунская лихорадка) не поддается практическому излечению…».

Я долго сидела, упершись взглядом в эти последние слова, распахнутая книга лежала на коленях. Кроме небольшой ссылки, написанной в 1674 году Томасом Уиллисом, больше ничего на этот счет не было сказано. Следующая страница начиналась со слов: «Не менее частым симптомом лихорадки является диарея, или кровавый понос…». Изложенное не имело ничего общего с болезнью Пембертонов. Краткий пример, как и остальные перед ним, был лаконичным и впечатляющим, доходчивым и не требующим дальнейшего развития. Доктор Томас Уиллис из Англии Кромвеля был авторитетом по лихорадкам и мозгу и был вызван для лечения семьи в Херсте. Не эпидемиологическая и не заразная, как чума или инфекции, болезнь Пембертонов была типичной для их семьи и проявляла характерные свойства по линии рода.

Со вздохом я опустила голову на спинку кресла и уставилась в потолок, слезы щипали мои глаза. Так значит… это была правда… Двести лет или больше мы были обреченными жертвами опухоли мозга, такой же наследственной, как гемофилия, и не поддающейся излечению. Пембертоны были обречены.

Я не знала, когда я наконец выползла из кресла, размяла ноги и добрела до кровати, но между гардинами пробивался серый свет, и особый холод, присущий раннему утру, заставлял меня дрожать. Я провела за чтением всю ночь. С ощущением пустоты я зарылась между простынями своей постели, двигаясь, как автомат, и оставалась там долгое время. Перед моими глазами плыло провидческое лицо Томаса Уиллиса, человека, который открыл и описал болезнь Пембертонов, и я не знала, проклинать ли его за это или благословлять. По крайней мере, из его архаичных слов я узнала причину истерии в этой семье и получила ответы, которые искала. Это действительно была болезнь Пембертонов, и злой рок должен привести любого потомка сэра Джеффри из Пембер-тауна к трагическому концу.

Так, значит, и мой отец оказался ее жертвой и в своем беспомощном бреду убил моего брата Томаса и себя. Опухоль убила моего двоюродного дедушку Майкла, дедушку сэра Джона и теперь завладела дядей Генри. Она заявила бы права и на отца Колина, если бы не безвременное происшествие с коляской.

Что ж, я хотела доказательств, и теперь они у меня были. Научные факты, которые наблюдал и изложил заслуживающий доверия человек. Вскрытия показывали болезнь Пембертонов с полной определенностью, и мы все должны иметь малейшие зародыши ее в наших мозгах.

Была ли она теперь в моей голове, маленькое семя смерти, лежащее в спячке до того времени, пока не прорастет и не разовьется в инструмент зла? Подошла ли опухоль моего собственного мозга к периоду созревания или она затаится на много лет, прежде чем поразить меня? И Марту тоже, и кузена Теодора. Сколько у них в запасе времени? Последуют ли они за братом сэра Джона Майклом, умерев в тридцать с лишним, или им будет около шестидесяти, как дяде Генри теперь? И Колин… Слезы навернулись на глаза. Боже милосердный, Колин тоже был обречен. Его мозг, хотя и грубый, и невоспитанный, также таил зачатки опухоли, которая рано или поздно приведет его к лихорадке и бреду.

Колин…

Глава 11

От глубокого сна без сновидений меня разбудила Гертруда. Погрузившись в чернейшую бездну, я не проснулась от ее стука в дверь и пришла в сознательное состояние лишь после того, как она мягко потрясла меня за плечи.

— Мисс Лейла, — пробормотала она, — семья спрашивала о вас. Они не видели вас за завтраком и интересуются, будете ли вы к ленчу.

— Ленч? А который час?

— Половина первого, мисс Лейла. Вы не заболели?

Теперь уже окончательно проснувшись, я приподнялась и оглядела свою постель. Она почти не смята, словно я все время спала в одном положении.

— Нет, я не больна.

Мое тело болело, шея не гнулась. Внутри была лишь болезненная пустота, как будто во мне угасла какая-то искра.

— Я спущусь вниз, Гертруда, благодарю вас.

Она медлила, склонившись надо мной в материнской заботе. В ее глазах сквозило беспокойство, похоже, что эта дородная домоправительница была скорее членом семьи, чем служанкой.

— Со мной все в порядке, правда. Так что, пожалуйста, проинформируйте мою семью, что я скоро спущусь.

— Да, мисс.

Когда она развернулась, чтобы уйти, ее старомодный кринолин издал свистящий звук. Мой взгляд упал на книгу, и я непроизвольно вздрогнула.

— Гертруда…

— Да, мисс Лейла.

— Как себя чувствует сегодня утром дядя Генри?

Ее руки метнулись к крепкой груди в жесте печали.

— Очень болен, очень болен.

— Понимаю, спасибо, что разбудили меня.

Я дождалась, пока дверь закроется и домоправительница удалится на приличное расстояние по коридору, прежде чем выскользнуть из постели и на цыпочках пробраться по холодной комнате к рукомойнику. Освежившись ледяной водой и насухо вытерев лицо, я случайно бросила взгляд на изящный флакончик с туалетной водой — подарок Эдварда в мой последний день рождения. Отчаянная боль охватила меня при мысли о бедном Эдварде и о том, что едва не свершилось. Но он поймет, должен понять, что наш брак невозможен. Вспомнились строки: «…мы называем болезнью мозга… относится к отдельным семьям… считается неизлечимой…».

Я поднесла флакон к носу и вдохнула нежный аромат. Принадлежность к роду Пембертонов — к этим особым людям, исключала возможность продолжения рода. Мне не суждено родить сына, чья судьба может оказаться такой же, как у моего бедного отца, или дочери, которой придется страдать. Все, что я должна была сделать, это найти способ рассказать Эдварду все о наследственной болезни и о том, как это жестоко — навязывать ее невинным детям: «…жертвы не могут освободиться от вирулентности болезни…».

Я представляла, как он воспримет эту новость — серьезно, озабоченно, но без особых эмоций. Эдвард гордился своей законченной «англизированностью», своими хорошими манерами, которые требовали сдержанности в проявлении всех чувств, и я знала, что он будет рассматривать меня с неподвижным выражением лица и кивнет со знанием дела, как будто одобряя новый архитектурный план.

Раньше я любила Эдварда за эти качества, восхищалась его абсолютной объективностью и отсутствием страстей. Он казался таким утонченным и хорошо воспитанным, таким вежливым с прекрасными манерами. Но сейчас, нюхая туалетную воду и вспоминая ту деловую манеру, в которой он просил моей руки, я видела Эдварда таким, каким он и был на самом деле — чопорным, сухим и чванливым.

Я поставила флакон на место, закончила умывание, затем хорошенько расчесала волосы, разделила их пробором по центру и заплела на макушке. Теперь все было позади, все мое прошлое до последней ночи, поскольку этим утром для меня началась новая эра. Я осознала, что принадлежу этому дому и не имею право быть частью реального мира.