Дом одинокого молодого человека: Французские писатели о молодежи

Однако позже, когда он сидел перед камином и слушал по радио трансляцию футбольного матча, его разобрало любопытство. Что же это будут за сеансы? Неужели ему придется позировать голым? Ему было чуждо самолюбование, и ничего лестного для себя в предложении мадемуазель Фалльер он не увидел. Занятия боксом, которым он увлекался, упражняясь в одном из маленьких любительских залов Бельвиля, а также физкультура, которой он не пренебрегал даже в те месяцы, что провел в заключении, в сочетании с природной крепостью — вот в чем состоял секрет его превосходной мускулатуры, так восхитившей мадемуазель Фалльер.

Не отрывая глаз от огня, он вновь стал упрекать себя за то, что так необдуманно уступил старой сумасбродке, которая теперь будет красть у него свободные минуты. Но тут его осенила мысль, что тем самым ему предоставлялась возможность проникнуть в «замок» и встретиться там с Люсьенн.

VI

Очень скоро вся прислуга узнала о том, что механик Рагно позволил провести себя, согласившись на предложение мадемуазель Фалльер. Все посмеивались, но без особого злорадства. Ни с Жерменой, ни с Клемантиной — кухаркой, ни с Таверой — ее мужем, который вместе с ней принадлежал к числу слуг «замка», Люсьенн и словом не обмолвилась о своем визите к Марку. И если, несмотря на радостное волнение, охватившее ее в тот раз, она отказывалась от новых встреч — то не столько из робости, сколько из боязни впасть в немилость у этой ужасной старой дамы. Мадам де Сент-Ави и в самом деле знала обо всем, что происходит в ее владениях или в доме, и редко проявляла снисходительность. Жермена вместе с Таверой была самой ревностной ее осведомительницей, всегда все видела и слышала. Так, несколько месяцев назад именно она сообщила хозяйке, что в деревню повадился звонить какой-то неизвестный, он вызывает к телефону девушек и молодых женщин и спрашивает, как спи спят — в рубашке или без, что носят днем — трусики или панталоны, изведали уже любовь или только собираются приобщиться к этому таинству, ну и так далее. Все бы ничего, да только вот беда — малый вздумал беспокоить несчастных среди ночи, и хотя шутка стала тяготить всех, никому и в голову не пришло жаловаться. Ограничились тем, что высказали друг другу свои подозрения. Зато мадам де Сент-Ави, узнав обо всем от Жермены, тут же поставила в известность жандармов. Двух дней оказалось достаточно, чтобы те застали с поличным некоего Мартена Ла Бюри, подростка из добропорядочной семьи, которого трудное созревание подвигло на такие шалости. Мадам де Сен г-Ави почувствовала себя оскорбленной, узнав, что молодому человеку всего лишь пригрозили, пообещав «всыпать хорошенько», если тот не образумится.

Люсьенн (одна из всей прислуги) тоже получила тогда вызов к телефону, она отлично помнила, что незнакомый голос, нарочито медлительный, вкрадчивый, показался ей гораздо более бесстыдным, чем сами слова. С наступлением ночи, завершая туалет у себя в комнате, она взглянула в зеркало на свое отражение. Прежде ни один мужчина не говорил ей любезных слов. Так что первые похвалы в свой адрес (голос превозносил волнующие линии ее фигуры) она услыхала от призрака, который, выдумывая ее, пробуждал тем самым ее собственные чувства.

Известие, что Марк согласился позировать для мадемуазель, повергло Люсьенн в волнение, ибо она не сомневалась, что ей представится случай встретиться с ним или приблизиться к нему. Правда, и без того она не упускала возможности взглянуть на него, незаметно наблюдая из своей комнаты, из сушильни или из бельевой; ей хотелось удостовериться, что он быстро выздоравливает и что рана ничуть его не беспокоит.

В этот вечер она снова встала у окна. Голубой домик Марка явственно выделялся в лунном свете. Из трубы поднимался дымок, нарушая прозрачную ясность ночи. Ночная птица, раскинув крылья, кружила в небе, мерцали созвездия. Мир в этот миг не казался странным или непонятным, напротив, во тьме Люсьенн ощущала его живое биение, его чудесное соучастие.

VII

Мастерская мадемуазель занимала обширное помещение под самой крышей. Свет туда проникал с двух сторон через длинные слуховые окна, которые закрывались полотняными шторами. Копии работ античных мастеров, мраморные и гипсовые статуи стояли повсюду, но больше всего поражали воображение головы двух жирафов в натуральную величину; торчавшие, казалось, прямо из пола и едва не касавшиеся балок, они напоминали о том времени, когда мадемуазель Фалльер жила со своим скульптором-анималистом на Монпарнасе. В память о возлюбленном у нее сохранилась также маленькая бронзовая пантера, выгнувшая спину и готовая к прыжку; эта пантера из бронзы сразу же привлекла внимание Марка своим необычайно свирепым видом. Еще большее волнение охватило его, когда он увидел бюст девушки, лицом напоминавшей Люсьенн. Марк подумал было, что это и в самом деле Люсьенн, но мадемуазель разуверила его: целый месяц держала она натурщицу, эксцентричность которой, увы, вызвала гнев старшей сестры. Мадемуазель добавила еще несколько резких слов в адрес своей сестры, осудив узость ее взглядов. Талант мадемуазель ограничивался, по-видимому, чисто формальными навыками, что позволило мадам де Сент-Ави в минуту довольно жаркого спора сравнить его с талантом ремесленника, изготовляющего похоронные украшения. Мадемуазель не забыла этой колкости, однако ее утешало воспоминание о мраморной mater dolorosa, [5] подаренной ею деревенской церкви и впоследствии вместе с другими произведениями искусства похищенной грабителями. А такие типы — она в это свято верила — всегда действуют в интересах знаменитых коллекционеров и, стало быть, знают, что именно следует брать. Поэтому с течением лет кража эта приобрела в ее сознании особое значение и казалась ей не менее лестной, чем похвала какого-нибудь именитого критика.

5

Скорбящая мать (лат.) — традиционный в христианском искусстве образ богоматери.

Что же касается Марка, то, увидев его обнаженный торс, она решила его воспроизвести. Такое решение вполне устраивало Марка, который поначалу нервничал, опасаясь, как бы не пришлось демонстрировать что-нибудь другое столь достойной особе. И все-таки неясная тревога вновь овладела им, когда он заметил, что мадемуазель, наклонившись, чертит мелом круги возле своего помоста.

Во время работы мадемуазель заметила шрам на его плече и приняла первое попавшееся объяснение, данное им. Для того ли, чтобы он не скучал, или просто из любопытства она долго расспрашивала его о прошлом. Марку пришлось рассказать о своем дедушке, приехавшем из Пьемонта и обосновавшемся в Марселе, вспомнить о детских годах, описать подробно все семейство, ныне живущее во Фрежю. Почему сам он решил перебраться в Париж? Его уговорили приятели, с которыми он подружился на военной службе в расположенном неподалеку от Парижа городке. Он уже начал было опасаться непредвиденного поворота в этой похожей на допрос беседе, но тут как раз разговор зашел о его одинокой жизни в домике бывшего сторожа и о том, как он сам готовит себе еду. Мадемуазель разволновалась, сочла такое положение абсурдным, заявив, что отныне он будет питаться на кухне и, несмотря на протесты Марка, правда, довольно вялые, тут же отдала по телефону распоряжение Клемантине. Ответ: та готова принять Марка с завтрашнего дня.

В тот же вечер, возвращаясь к себе после этого первого сеанса, он, проходя по лестницам и коридорам, попытался отыскать наилучший путь, чтобы приблизиться к владениям Люсьенн. Часом раньше, провожая Марка к мадемуазель, Тавера провел его в «замок» через черный ход. И вот теперь он увидел девушку за швейной машинкой, окно и дверь были открыты настежь, чтобы дать доступ свежему воздуху.

Удивление, милое смущение, радость! У нее были красивые руки, глаза лукаво светились от удовольствия. Почему она больше не приходит? Неужели непонятно? В тот раз она, не раздумывая, пошла к нему, потому что боялась за него, ну а уж потом стала бояться за себя. Вторая половина фразы прозвучала несколько двусмысленно, Люсьенн сразу покраснела и до того растерялась, что даже забыла напомнить ему об ужасной строгости мадам, а ведь тогда все стало бы ясно. Она поднялась. В вечернем свете кожа ее казалась золотистой.

— С завтрашнего дня, — сказал Марк, — я буду обедать вместе с вами. И я счастлив этим, просто счастлив.

Он подошел, осторожно обнял ее за плечи и притянул к себе, она не противилась.

— Какая вы красивая! — прошептал он. — Так приятно о вас думать.

Она не привыкла к комплиментам. Обычно, ухаживая за девушками, он действовал напрямик, сразу же выражая свое нетерпение, но Люсьенн заставляла его быть более сдержанным, а почему — он и сам не знал. Марк любовался ее глазами, оттененными темной линией, они были такими от природы, хотя и казались подкрашенными. Радужную оболочку испещряли лучики, идущие от зрачка, они-то и придавали ее взгляду и силу, и волнующую нежность. Люсьенн осторожно высвободилась, умоляя его уйти. Ему нельзя оставаться дольше. Скоро придет Жермена, занимавшая с недавних пор соседнюю комнату. Правда, она не сказала, почему обеих девушек решили поселить рядом, а объяснялось это весьма просто — дабы воспрепятствовать ночным похождениям месье Рагно.

— А скоро я смогу снова увидеть вас здесь? — спросил он.

Она, улыбаясь, кивнула головой, однако он чувствовал ее скованность, настороженность.

У края горизонта солнце уже подернулось дрожащей дымкой оловянного цвета. Где-то вдалеке катил поезд. С непринужденным видом пересекая парк, Марк, так же как и Люсьенн, чувствовал себя обреченным вечно остерегаться чего-то, причем ему-то грозила куда более реальная опасность, чем ей. До определенного момента в своей жизни он почитал себя чуть ли не центром сияющего мироздания. И вот, одного мгновения оказалось достаточно, чтобы иллюзия эта рассеялась навсегда, чтобы все его существо застыло, окруженное непроницаемой, гнетущей тьмой.

Поздно вечером, сидя у слабого огня — только чтобы порадовать глаз, ибо стояла нестерпимая духота, — он проглотил свой ужин из консервов и с удивлением обнаружил, что ему вдруг стало вспоминаться детство, игры в сосновом бору, воистину безмятежное время невинности. Впервые за долгие месяцы с тех пор, как произошло несчастье, он не стал гнать прочь эти воспоминания или заглушать их в себе, словно за несколько минут, проведенных с Люсьенн, душа его обрела наконец долгожданный покой.

VIII

Случалось, что на ферме Жом Марка вместе с двумя или тремя другими работниками поместья оставляли обедать. Точно так же бывало и на ферме Монт-Арьель, куда его частенько звали ремонтировать машины, ведь почти все они были старого образца. Но несмотря на дружеское расположение тамошних жителей, он отклонял эти приглашения, предпочитая трапезы на кухне, ибо знал, что это даст ему возможность встретиться с Люсьенн, поговорить с ней и тем самым упрочить связавшую их тонкую нить.