Дом, пропахший валерьянкой

– Истинная правда, – подтвердил собутыльник, а для подкрепления своих слов приподнял стакан и отхлебнул из него пива, стараясь это делать как можно комичней.

– Ну, видишь? – продолжил князь. Расскажи-ка, братец Иванов, нашему Звягинцеву, еще раз тот курьезный анекдотец свой про то, как ты сюда попал на службу в такое вот престижное заведение. Сюда ведь нашего брата обычно и близко не подпускают. Тут вон фраки сплошные со смокингами да костюмы с искрой. Так вот, прелюбопытнейший анекдотец… Ну-с, Иванов, изволь, сделай одолжение…

– Повторяться-то нетути силы. Кому только не сказывал, – с усталым притворством махнул рукой приятель князя и тут же принялся за рассказ. – Люблю, я, други моя, свободу и о какой-либо службе-тяжбе и не помышлял никогда вовсе. Но вот в портмоне прорешка появилась, да уж больно надолго осталась проклятая, не желает затягиваться сама собой и все тут. И вообще, кушать-то иной раз так хочется, что думаю, лучше б уж ложка в руке, чем сухая кисть в кармане, да тарелка с кашей, заместо пустого холста. Ну и решился. Шел мимо вот этого самого заведения, увидал на стене щит паршиво нарисованный чей-то бездарной рукой, набрался с пуд смелости да еще полтора пуда наглости проглотил, ну и забрел сюда, прямиком попав к некому чиновнику высокого ранга прямо в его канцелярию. А он, видать, бывший военный, заштатный то есть нынче, седой такой, важный, с брюшком. Вицмундир с иголочки. Не то что наш брат с чахоточной наружностью да в лохмотьях. Сам не знаю, как я в кабинете его оказался, по какой случайности. Писарь, видать, по своей надобности пост свой привратный покинул, а я тут как тут. И вот стою пред их сверкающие злом очи, оробел вестимо, на ковер в ноги гляжу. Да, признаюсь, был я слегка под мухой за чей-то чужой счет. Уж не ты ли меня, князь, подпоил тогда? Нет, кажись это был Геннадиев. Но это ладно. А чиновник как заорет, мол кто таков, как посмел, кто позволил войти? Ну, я мямлю, ни жив ни мертв, ваше, мол, сиятельство, нет ли работы какой для голодного художника и тому подобный бред несу. А он еще пуще со мной, побагровел аж весь. Сейчас, вызову городового, кричит, он быстро тебя на свет ильичевый выведет, да еще такого пинка даст, что и трамвай не понадобится, улетишь куда надо. Фамилью мою потребовал. Ну, я врать не стал, говорю, мол, Ивановы мы. Тут он, услышав фамилие мое, вдруг побледнел, словно мелу объелся, да так и плюхнулся на свое место. Молчит, смотрит на меня. Ну, думаю, что ж это такого я сказал. А он ко всему прочему водички из графинчика себе налил ручкой дрожащей, выпил, чуть не разлив от дрожи-то. Вытер пот со лба платочком беленьким, коленкоровым, губки мокрые осушил им же и опять смотрит на меня. Я молчу, не знаю, что делать, бежать куда аль падать.

– А скажите, сударь, не состоите ли вы случаем в родственных отношениях с тем самым Ивановым? – спросил он вдруг совсем другим, тихим и каким-то робким даже голосишкой. И ждет ответа с надеждой в глазах и с явным нетерпением.

– Простите, какого Иванова вы изволили-с иметь ввиду? – спрашиваю осторожно.

– А того самого. Вы разве не понимаете, о ком речь идет?

– Никак нет-с, – отвечаю. – Может подскажете? Ведь их – Ивановых – их же…

– Нет, – перебил чиновник, – я именно того имею ввиду.

– А, – говорю, – того, значит. Тогда понятно.

– Именно, именно.

– А не могли бы уточнить, кого из них того.

– То есть, не понимаю, вы о ком это еще? Это шутка? Я полагаю, что вы понимаете, но шутите. Естественно, я имею ввиду пародиста Иванова. Кого ж еще? Так как? Не родственники ли чаем будете? Ведь фамилия же ваша… Понимаем-с, что не батюшкой он вам приходится и не братцем родным, но может подальше как-нибудь в родстве завязаны? Видите ли, я уж больно уважаю творчество этого господина талантливого. Очень. Весьма-с.

– Вы правы, прямой линии нет, – сообразил я соврать ему. – Но десятая вода на киселе, вы же понимаете – тетушки дядюшки, троюродные, четвероюродные и прочие – это да, это вполне возможно. Имеется цепочка определенная, если разобраться. Надо будет как-нибудь заняться, проследить все звенья или правильней сказать – веточки генеалогического деревца.

– Ах вот как? Я так и знал… Вы, любезный, простите, что давеча был с вами некорректен. Но я так уважаю господина Иванова – пародиста нашего Александра, что готов вам, милостивый государь, посодействовать. Возможно у нас найдется дело для вашей персоны. Тут вот оперу ставим, нужны мастера вашего профиля – декорации, знаете ли и прочее.

– Вот, собственно, и все. Таковский анекдотец со мной приключился. Так что я нынче туточки на жаловании.

– Ну, ты слышал, Звягинцев, каков мой приятель шут и плут? А? – заливаясь смехом воскликнул князь и вдруг задумался на секунду. – А, кстати о прорехах… Ты, вот что, Звягинцев… Не одолжишь ли ты, брат, нам презренного металла некоторое количество? А то Иванов еще жалования не получил, а что у нас с ним было – так вот оно, на столе, почти пустое.

– Металла? Какого такого презре… Ах, да, конечно, понял. Нет, я знаете ли… Не захватил я лишнего сегодня, – испугался Михаил Петрович, зная ненадежный нрав князя.

– А жаль, могли бы еще одну бутылочку упоительного – того… Да и ты садись, брат, присоединяйся, что ли, хоть так посидишь. Али тебе того – в ложу пора? А, понятно-с, уговаривать не станем, – слегка сбавив тон сказал князь, сменив громогласье тихим насмешливым и чуть ехидным тоном, ибо за спиной Мишеля вдруг увидел появившуюся белокурую барышню. – Ну, уж в антракте тогда… Заходи, брат Звягинцев, поговорим о том, о сем. Авенантная какая, ей Ленину, – совсем уж тихо шепнул он Иванову, чтобы барышня не услышала.

– Решительно авенантная, – подтвердил тоже шепотом Иванов и потянулся к стакану.

– Какие вы бессовестные, право, – пылая негодованием прошептала Тася. – Это я-то должна вас искать и, представьте, где я вас нахожу – у входа в буфет, вдобавок почти что в компании каких-то подозрительных личностей. Взялись сопровождать барышню, а ведете себя весьма странно.

– Так ведь это все папенька… – попытался возразить Мишель, но увидев гнев на лице Таси, не смел продолжить. К счастью, войдя в ложу, уже не было времени на объяснения. Грянула увертюра.

Глава VIII

Был вечер, но в это время года в Петербурге окна почти не хмурились даже ночью. Софи появилась в прихожей и решительно растолкала Фрола, спящего на своем сундуке садче дитя невинного. Было слышно, как Аксинья на кухне домывала посуду, засучив рукава и напевая песню Пахмутовой.

– Фу, накурил тут опять, сколько раз говорила, ходи на улицу или дыми хотя бы в форточку на кухне. Что ни говори, все втупе. Не слишком ли рано спать завалился? – сказала с некоторым раздражением в голосе Софи проснувшемуся и опешившему от неожиданного пробуждения Фролу. – Закладывай Москвича, поедем скоро, отвезешь меня на Невский.

– Это мы щас, это мы мигом… Я вот только… А дымно – так это не я с папиросами-то, вот те звезда, Софья Александровна, это все гости ваши тут надымивши-насоривши, – начал было оправдываться Фрол, но Софья Александровна уже нашла другую причину придраться к слуге.

– Ты что ж это, дубина этакая, в костюме новом спать завалился? Для этого ль я тебе его справила? Манжеты вон на два вершка, новые, а уже грязью покрылись. Весь перемятый. Что ж это, Надежда Пречистая, творится-то? Барышнику сто целковых почитай отдала, чтоб прислуга моя парадной выглядела. Нет, честное слово мое, отправлю тебя обратно в деревню в наш колхоз к батюшке с матушкой, будешь там за сохой ходить босиком по земле в старой посконной рубахе, да вспоминать каким дураком был.

– Не гневайтесь, Софья Александровна. Я ж спервоначалу и хотел было платье поменять. Думаете охота мне в ентом ходить да потеть, тем более почивать? Да вот задремал до бессознательности, вестимо, от гостей ваших уставши, – ответил Фрол, особо не испугавшись, ибо знал нрав хозяйки – таких угроз он слышал от Софьи Александровны по дюжине за неделю.

– От гостей моих… Нечего Лазаря-то со мной петь. Наедков да напитков набрался, что от них остались, вот и отключился.

– Это вы напрасно, Софья Александровна, не обижайте. Мне ведь нынче еда не идет на ум.