Дом Ротшильдов. Мировые банкиры. 1849—1999

Что касается Амшеля, Бисмарк изобразил его в отчете прусскому министру-президенту графу фон Мантойфелю как «настолько желающего угодить австрийскому правительству любыми возможными способами… что он немедленно сообщает австрийскому делегату обо всех переводах, которые он получает для прусской делегации на съезде»: «В одном случае граф Тун… сообщил, что приказал Дому Ротшильдов произвести такой платеж до того, как я получил официальное подтверждение на этот счет. В связи с таким поведением представителей Дома Ротшильдов я счел необходимым игнорировать все приглашения от герра фон Ротшильда, проживающего здесь, и в целом дать ему понять, что его действия крайне неприятны для правительства Пруссии… Считаю в высшей степени желательным, чтобы деловые отношения, в которых прусская делегация до сего дня состояла с Домом Ротшильдов, были прерваны и чтобы все ее дела перевели в другой здешний банк».

На самом деле и Тун, и Бисмарк переигрывали. Тун получил выговор от Шварценберга за незаконное увольнение из федерального казначейства прусского чиновника, который также протестовал против займа, предложенного Ротшильдом. В то же время в Берлине и Бодельшвинг, и президент «Зеехандлунг» дали понять, что банк Бетмана не способен заменить Ротшильдов, которые не только держали крупные депозиты «Зеехандлунг», но и взяли на себя значительную долю прусского займа 1850 г.

Подобные доводы Бисмарк способен был понять: как ни нравилось ему подстрекать Туна, он всегда понимал важность экономического своекорыстия в политике. Через несколько месяцев после принятия резолюции по военно-морскому вопросу (было решено продать корабли) он совершенно изменил тон и встал на сторону Ротшильдов, когда поддержанные Австрией франкфуртские католики потребовали отменить законы 1848 и 1849 гг., даровавшие франкфуртским евреям все гражданские права [40] . Позже, когда Франкфуртский дом подал прошение о назначении его «придворным банком» при прусском дворе, Мантойфель склонен был его удовлетворить, потому что «таким образом Ротшильд до определенной степени отвлечется от своих пылких усилий по укреплению венской валюты и благосклонно отнесется к железнодорожному займу, который мы планируем сделать»; Бисмарк также высказывался за, с характерным для него цинизмом преуменьшая значение ссоры из-за военно-морского займа: «Ротшильдов никогда нельзя было по-настоящему обвинить в антипрусских настроениях; все произошедшее имеет отношение к разногласиям между нами и Австрией… они больше боялись Австрии, чем нас. Теперь, поскольку от Ротшильдов нельзя ожидать такой смелости, которая заставила бы iustum ac trenacem propositi virum [ «мужа, который прав и твердо к цели идет»] противостоять такому ardorem civium prave iubentium [ «рвению граждан, не на добро направленному»], какое выказал по тому случаю граф Тун, и поскольку другие члены семьи принесли извинения за барона Амшеля, которого они назвали стариком, мне кажется, что, ввиду тех услуг, какие способна оказать нам эта финансовая сила, их ошибку по данному поводу можно предать забвению».

40

Туна вскоре сменили, и «франкфуртский протест» был сдан в архив. Бисмарк приписывал такой крутой разворот Австрии «усилиям Ротшильдов»: «То, что бывают случаи, когда не чисто деловые, а другие соображения играют решающую роль в подходе Дома Ротшильдов к финансовым операциям, как мне кажется, отмечено успехом, с каким Австрия заручилась финансовыми услугами Дома Ротшильдов, поскольку я убежден, что, если не считать финансовой прибыли, какую можно извлечь из таких операций, мнение правительства Австрийской империи по поводу еврейского вопроса во Франкфурте значительно повлияло на позицию Дома Ротшильдов».

Более того, Бисмарк даже предложил, чтобы Майера Карла наградили прусским орденом Красного орла 3-го класса – на том основании, что это отвлечет Ротшильдов от Австрии. Предложение вызвало дискуссию, типичную для центральноевропейской бюрократии: не будут ли Ротшильды покладистее, если подольше потянуть с наградой? Не следует ли изменить дизайн ордена, заменив традиционное распятие каким-то другим символом, более подходящим для еврея? Но главное заключалось в том, что Ротшильды были нужны Пруссии. Мантойфель одержал верх над Бодельшвингом, и Франкфуртский дом получил звание придворного банка, к большой досаде Бетмана, который оставался просто прусским консулом.

Такие меры возымели желаемое действие. Вскоре после того Майер Карл намекнул Бисмарку, что он «будет безмерно благодарен, если ему предоставят возможность разместить деньги под 3 1/2 процента». Весной 1854 г., когда велика была вероятность того, что и Пруссию втянут в войну, Мантойфель послал к Ротшильдам своего советника Нибура для переговоров о займе в 15 млн талеров. Правда, план потерпел неудачу, несмотря на длительные переговоры – сначала в Гейдельберге, когда к Майеру Карлу и Нибуру присоединились Джеймс и Нат, а потом в Ганновере в июне. Кроме того, Бодельшвингу удалось заблокировать предложение о том, чтобы проценты по всем существовавшим на тот момент прусским долгам выплачивались через Франкфуртский дом. Однако Майер Карл вернулся на поле боя в 1856 г., разместив 7 млн талеров нового прусского займа. Более того, теперь Бисмарк высказывался за то, чтобы доверить выплату процентов по прусским долгам Ротшильдам, в типичном для него практическом стиле: «Мы, конечно, понимаем, что у банка имеются свои причины для такого предложения, поскольку вряд ли он стремится взять на себя такие труды… из одной только преданности Пруссии. Однако то, что его выгода совпадает с нашей, не кажется мне поводом для того, чтобы мы упускали свою выгоду». Наконец, в 1860 г., после того, как Бодельшвинг вышел в отставку, просьбу Ротшильдов удовлетворили. Бисмарк защищал интересы Ротшильдов и другими способами. Когда Майера Карла наградили орденом Красного орла 3-го, а затем и 2-го класса, изготовленного по особому эскизу – с овалом на месте обычного креста, – Бисмарк отрицал обвинения в том, что Майер Карл все же предпочитал носить христианскую версию ордена. В 1861 г. прусским орденом наградили и Джеймса [41] .

41

Майер Карл, сообщал он, «не ходит на крупные мероприятия, а когда все же надевает ордена, предпочитает носить греческий орден Спасителя или испанский орден Изабеллы Католической. По случаю официального приема, устроенного мною… в честь брака его высочества принца Фридриха Вильгельма, на котором ему полагалось быть в форме, он не явился, сказавшись больным, поскольку ему было неприятно носить орден Красного орла, сделанный для нехристиан, так как по такому случаю ему пришлось бы его надеть. Делаю такой же вывод из того, что всякий раз, как он ужинает у меня, он просто надевает ленту ордена Красного орла в петлицу». Джеймс просил Бляйхрёдера не писать о награждении в берлинской прессе, боясь вызвать враждебные комментарии.

Таким образом, к концу 1850-х гг. Ротшильды восстановили свое положение главных кредиторов европейских государств. Великобритания, Франция, Турция, Австрия и Пруссия выпускали облигации посредством одного или нескольких домов Ротшильдов. И великими державами дело не ограничивалось. Из других важных клиентов того периода можно назвать Бельгию (хотя в данном случае операции чаще, чем раньше, приходилось делить с новым Национальным банком) [42] , Гессен-Нассау, чьи финансы более или менее монополизировал Франкфуртский дом [43] , а также папу римского. В последнем случае инициатива принадлежала Ротшильдам, так как они надеялись в обмен на финансирование возвращения папы в Рим добиться уступок для проживавших в Риме евреев. Переговоры, однако, шли гораздо труднее, чем им казалось вначале, так как Ватикан упорно отказывался признавать заем официальным условием для полной или хотя бы частичной эмансипации евреев, хотя папа и дал Джеймсу отдельную гарантию, что гетто будет упразднено [44] . И финансовые условия также оказалось трудно согласовать. В то время как Карл готов был предоставить папе до его возвращения в Рим всего только 10 млн франков, папа требовал гораздо больше. Отклонили даже требование Карла, чтобы заем был обеспечен закладной на церковные земли.

42

К основным операциям того периода относится не слишком успешная конверсия 1853 г.; заем на 30 млн франков 1854 г., осуществленный совместно Национальным банком, Ротшильдами и «Сосьете женераль»; а также заем 1862 г. в размере 15 млн франков, проведенный теми же тремя участниками.

43

Займы Гессен-Нассау в 1849–1861 гг. достигали 19,4 млн гульденов.

44

Карл требовал, чтобы евреям Папской области позволили жить, где они хотят, и чтобы все особые налоги и отдельные виды процедур в судах были отменены. В январе Пий IX через папского нунция в Париже дал Джеймсу письменное заверение в том, что все это будет сделано. Однако четыре месяца спустя, когда Карл приехал в Рим, он не увидел почти никаких улучшений; римские евреи направляли Джеймсу петицию и на следующий год. Еще одна просьба от имени римских евреев была подана Ансельмом в 1857 г. В данном случае, подобно «дамасскому делу», а также истории с проживавшими в Иерусалиме христианами, римские евреи стали «разменной монетой» для великих держав, в данном случае – Австрии и Франции. Судя по всему, Ротшильды довольно успешно стравливали их друг с другом, хотя им почти ничего не удалось добиться для своих единоверцев.

Окончательные условия, которые пришлось составлять лично Джеймсу, оказались исключительно щедрыми, учитывая нестабильное положение и частую неплатежеспособность папы. До возвращения папы (в апреле 1850 г.) были приобретены пятипроцентные облигации номинальной стоимостью в 50 млн франков. За ними последовало еще две эмиссии в 28 млн франков. За ними последовали займы в 1853 г. (восьмипроцентные облигации на 26 млн франков по 95) и в августе 1857 г., когда была предпринята смелая попытка консолидировать папский долг и стабилизировать римскую валюту. На парижский рынок выпустили новые пятипроцентные облигации общей стоимостью в 142,4 млн франков – примерно 40 % всего папского долга (около 350 млн франков). Парадокс отношений Ротшильдов с папой римским заключался в том, что они могли получать значительные прибыли до тех пор, пока Ватикан не реформировал свои финансы; но если Святейший престол не мог провести реформу своих финансов, маловероятно, чтобы изменения претерпело его отношение к евреям. Таким образом, Ротшильды встали перед выбором: бойкотировать Ватикан – и тем самым лишиться монополии над внешними долгами папы – или признать свое поражение в еврейском вопросе. Они выбрали последнее.

Кроме России, с которой Ротшильды избегали иметь дело по очевидным причинам, имелось еще два исключения из этого правила финансового доминирования. Первым исключением стала Испания, которая в 1856 г. разместила заем с помощью Миреса. Правда, едва ли сами Ротшильды горели желанием вернуться на рынок испанских облигаций, с которого они давно ушли, предпочитая предоставлять ссуды в обмен на ртуть. Вторым, и куда более важным – хотя и неполным, – исключением из правила стало королевство Пьемонт-Сардиния.

В 1849 г. Джеймсу удалось добиться главенствующего положения при размещении значительного пьемонтского займа. При этом он использовал методы, которые вызвали отвращение честолюбивого молодого финансиста и политика Кавура. После двух неудачных попыток вытеснить из Италии австрийцев государственный долг Пьемонта утроился, и королевство стало естественной мишенью для финансового проникновения туда Ротшильдов. Кавур с бессильным возмущением наблюдал, как Джеймс вернулся в 1850 г., чтобы обсудить еще один заем с министром финансов Пьемонта Константино Нигрой. Правда, к критике «прискорбной» зависимости Нигры от Джеймса следует относиться с осторожностью: нельзя забывать, что в тот период кредитный рейтинг Пьемонта был крайне низким, и Джеймс не нарочно понижал цену на пьемонтские облигации. С другой стороны, не приходится сомневаться в том, что Джеймс смотрел на Пьемонт во многом как фермер смотрит на недокормленную корову, которую следует сначала накормить, а потом уже доить. Заем 1850 г., как он радостно сообщал племянникам, стал «самой прекрасной проведенной мною операцией». Если не считать его комиссии в 2,5 %, заем стал по сути инвестицией в будущее: из новой эмиссии пятипроцентных рентных бумаг на общую сумму в 120 млн лир Джеймс взял 20 млн по 85 «а форфэ» (то есть выкупил тотчас же), согласившись продать еще 60 млн в Париже от имени правительства, а остальное оставить в руках Нигры. На самом деле он быстро передал больше половины первых 20 млн облигаций местным банкам в Турине, а остальные решил придержать и подождать оздоровления пьемонтской экономики, в чем он не сомневался.

Вскоре настал час Кавура. В октябре 1850 г. он стал министром сельского хозяйства, торговли и морских перевозок. Через два месяца Кавур предпринял первую робкую попытку бросить вызов крепнущей монополии Ротшильда, когда Джеймс узнал об очередной готовящейся эмиссии рентных бумаг (они должны были пойти Туринскому центральному банку в возмещение репарационных выплат Австрии). Кавур принялся подыскивать покупателей для новой серии во Франкфурте и Вене, призывая своего друга Деларю обратиться к Гольдшмидту и Сине. «Меня очень порадует, – заявлял Кавур, – если удастся провести еврея, который держит нас за горло». В апреле 1851 г., когда Кавура назначили министром финансов, появилась возможность окончательного разрыва. Финансовое положение обескураживало: в дополнение к общему долгу Джеймсу в 25 млн лир за разные краткосрочные кредиты, которыми он «подкармливал» Нигру, Кавур столкнулся с дефицитом бюджета примерно в 20 млн лир и другими долгами, которые в сумме достигали почти 68 миллионов. Поэтому Кавуру пришлось действовать быстро, чтобы разорвать хватку Ротшильда. Собрав 18 млн лир на туринском денежном рынке, чтобы пережить трудные времена, Кавур приказал своему послу в Лондоне поискать другой банк, готовый финансировать новый, значительный пьемонтский долг. «Мы должны во что бы то ни стало выпутаться из мучительного положения, в которое мы попали в связи с Домом Ротшильдов, – настаивал он. – Заем, сделанный в Англии, – единственное средство, с помощью которого мы можем вернуть свою независимость… Если нам в самом ближайшем будущем не удастся договориться о займе с Лондоном, мы вынуждены будем вернуться в ловушку Ротшильдов». В помощь послу Кавур отправил старого соперника графа Ревеля. Ревель столкнулся с нерешительностью Бэринга, зато более новый банк Хамбро выразил желание провести операцию, выпустив на 3,6 млн ф. ст. пьемонтских облигаций по 85.

Естественно, как только Джеймс узнал, что происходит, он сделал все, что в его силах, чтобы воспрепятствовать новому займу. Кавур считал, что именно Джеймс стоял за негативным отчетом о пьемонтских финансах в «Таймс»; несомненно, он принялся активно продавать пьемонтские облигации. Более того, именно тогда получил хождение довольно грубый каламбур, оказавший, впрочем, сильное воздействие на современников и ставший «фирменным знаком» Джеймса времен Второй империи: «L’emprunt est ouvert, mais non couvert» (букв. «Кредит открыт, но не покрыт»). Джеймс почти победил: облигации в Париже шли со скидкой, и Кавуру пришлось пережить немало тревожных часов. И все же Джеймс не мог до бесконечности «идти против течения», тем более что он сам отвечал за обеспечение рынка для пьемонтских облигаций. «Мы вольны поступать, как нам хочется, – писал он племянникам, – но мы не можем помешать пьемонтским облигациям расти, ведь именно мы выпустили их по 85». Кроме того, он понимал, как неразумно и дальше продавать, когда «весь мир» настроился на повышение. К концу 1851 г. у него по-прежнему оставалось пьемонтских облигаций на сумму около миллиона франков; Кавур ошибался, заявляя, что Джеймс «продал свою долю».

Однако «полный и немедленный разрыв с Ротшильдом» не входил в намерения Кавура. Он просто хотел «показать ему, что мы можем обойтись без него». Джеймс со своей стороны не мог не восхищаться Кавуром; как он выразился в одном из редких для себя комплиментов в адрес политика, у Кавура есть «характер». Кавур еще раз продемонстрировал свою силу в 1852 г., когда Альфонса послали в Турин, чтобы забрать у Нигры остаток рентных бумаг 1850 г. (примерно на 40 млн лир) по 92. Как только пьемонтский парламент понял намек, что деньги Кавуру не нужны и он отказывается от предложения, Альфонса удалось вежливо спровадить. И все же Кавур понимал, что в ближайшем будущем ему придется снова обратиться к Ротшильдам; на самом деле он просто добивался лучших условий на переговорах. Таким образом, в январе 1853 г., когда в Турин приехал Джеймс и повторил свое прошлогоднее предложение, Кавуру, ставшему к тому времени премьер-министром, удалось поднять цену с первоначальных 88 за 40 млн до 94,5. Позже, когда Кавур задумал сделать еще один заем, он одновременно обратился к Хамбро, Фульду в Париже и к Джеймсу, который снова послал Альфонса в Турин. Для Кавура такая конкуренция оказалась бесценной: из-за эскалации Крымского кризиса цены на все облигации, в том числе и пьемонтские, резко пошли вниз. Хамбро могли предложить за новые трехпроцентные облигации не больше 65, Фульд предлагал чуть больше, а Альфонс, стремившийся вернуть любимого клиента отца, предложил 70 и комиссию в 2 %. По признанию Кавура, «соперничество Фульда стоило нескольких миллионов», и Джеймс впоследствии ворчал о понесенных им «серьезных убытках». В то же время Джеймс нужен был Кавуру, чтобы выплатить проценты по займу Хамбро на раннем этапе Крымского кризиса, пока его не выручила субсидия правительства Великобритании, выплаченная после того, как Пьемонт вступил в войну против России.