Дом с химерами

Она посидела немного с закрытыми глазами на краю ванны, потом распахнула дверцу шкафчика и достала из-за разноцветных флакончиков губную помаду в золотом футлярчике. Она не пользовалась губной помадой принципиально, а эту купила пару дней назад совершенно неожиданно, повинуясь странному импульсу. Она раскрутила тюбик и стала красить губы. Потом коснулась помадой скул и подбородка, осторожно растерла мизинцем… С любопытством посмотрела, что получилось, улыбнулась своему отражению, вскинула голову, повела плечом…

– Оленька, все на столе! – сказали из-за двери.

Ольга Борисовна, пойманная на горячем, беззвучно ахнула и сунула помаду обратно в шкаф. После чего схватила полотенце и с силой провела по лицу.

– Иду!

…Муж с наигранным оживлением рассказывал о работе и расспрашивал Ольгу Борисовну, как прошел ее день. Она подробно отвечала, а в голове крутилась раздражающая мысль, что она в театре, а на сцене – семейный ужин, и актеры произносят заезженный и затертый, как старая пластинка, текст, надоевший до оскомины. Произносят уже в сотый раз, с одними и теми же интонациями и паузами в одних и тех же местах, и ровным счетом ничего при этом не чувствуют. Она прогнала прочь дурацкую мысль и снова подумала, что мудрость супружества – в умении прощать. Они – одна команда, и это самое главное.

Толя развивал план поездки куда-нибудь на море, в Испанию или Италию, в красивое место, в какой-нибудь маленький приморский городок, где тротуары из белого ракушечника, чистые пляжи и прозрачное море или даже океан. И десятки бутичков и кафе под полосатыми маркизами прямо на улице, и пахнет жареным мясом, свежим хлебом, кофе и цветами.

Ольга Борисовна слушала, улыбалась и одобрительно кивала.

Высокие старинные часы в углу мелодично пробили восемь; потом едва слышно звякнули на половине девятого. Затем стали бить девять – бесконечно долго; звуки накладывались один на другой, создавая стереоэффект. Мелодичный звон раздавался отовсюду – казалось, сыпались стеклянные подвески разбитой люстры, и каждый осколок вонзался Ольге Борисовне в сердце. Она представила себе, как художник сидит в своей «Хонде» около ее дома и ждет, поглядывая на часы. В машине темно, возможно, работает радио. Передают легкую инструментальную музыку. Он поминутно смотрит на часы; переводит взгляд на ее окна. Если бы кто-то заглянул в машину через боковое окно, то увидел бы его четкий профиль – крупный нос и торчащий подбородок. И серебряную монетку в вороте рубашки. И зеленые огоньки на приборной доске…

Она смотрела на мужа и видела, как шевелятся его губы, поднимаются брови, как он отбрасывает назад волосы, взмахивает рукой в такт словам. И не слышала ни единого слова.

Старинный механизм мелодично обозначил половину десятого.

Ольга Борисовна сидела с приклеенной улыбкой, вцепившись пальцами в край стола. И не сразу осознала, что муж спрашивает ее о чем-то.

– Как, Оленька? Согласна? – повторил он.

Долгую минуту она смотрела на него невидящим взглядом и вдруг выскочила из-за стола. Метнулась в спальню, распахнула шкаф, схватила свитер, пижаму, еще какие-то вещи, не понимая, что хватает и зачем. С охапкой вещей в руках она побежала в ванную комнату, затем на кухню…

Растерянный муж ходил следом и беспомощно повторял:

– Оленька, что случилось? Что ты делаешь?

…Ольга Борисовна, задохнувшись, слетела по ступенькам и выскочила из подъезда, побежала через двор на улицу. Улица была пуста.

Не может быть!

Ольга Борисовна повернула к перекрестку, чувствуя – еще немного, и она разрыдается!

Не замеченная ею машина впереди мигнула фарами…

* * *

…Они снова лежали под звездным небом. По обе стороны от костерка, горевшего чисто и ровно. Чуть пахло дымом, и было удивительно тихо.

Ночь была такая фантастическая! Снова сияли низкие звезды, и кто-то мешал громадной ложкой в небесном котле. Заметно посвежело, и с реки потянуло сыростью. Немыслимо далеко вверху пролетел спутник – прошил звездное небо слева направо. А может, это был космический корабль с человеком. Интересно, о чем он думал? О глобальных космических проблемах или о своих, маленьких, земных и незначительных?

«Наверное, он просто хочет вернуться домой, – решила Ольга Борисовна. Самое главное – вернуться домой! Остальное неважно. Пока он там…»

Реклама Коган Человек без сердца

Глава 1

Психотерапевт Иван Кравцов сидел у окна в мягком плюшевом кресле. Из открытой форточки доносился уличный гул; дерзкий весенний ветер трепал занавеску и нагло гулял по комнате, выдувая уютное тепло. Джек (так его величали друзья в честь персонажа книги про доктора Джекила и мистера Хайда) чувствовал легкий озноб, но не предпринимал попыток закрыть окно. Ведь тогда он снова окажется в тишине – изматывающей, ужасающей тишине, от которой так отчаянно бежал.

Джек не видел окружающий мир уже месяц. Целая вечность без цвета, без света, без смысла. Две операции, обследования, бессонные ночи и попытки удержать ускользающую надежду – и все это для того, чтобы услышать окончательный приговор: «На данный момент вернуть зрение не представляется возможным». Сегодня в клинике ему озвучили неутешительные результаты лечения и предоставили адреса реабилитационных центров для инвалидов по зрению. Он вежливо поблагодарил врачей, приехал домой на такси, поднялся в квартиру и, пройдя в гостиную, сел у окна.

Странное оцепенение охватило его. Он перестал ориентироваться во времени, не замечая, как минуты превращались в часы, как день сменился вечером, а вечер – ночью. Стих суетливый шум за окном. В комнате стало совсем холодно.

Джек думал о том, что с детства он стремился к независимости. Ванечка Кравцов был единственным ребенком в семье, однако излишней опеки не терпел абсолютно. Едва научившись говорить, дал понять родителям, что предпочитает полагаться на свой вкус и принимать собственные решения. Родители Вани были мудры, к тому же единственный сын проявлял удивительное для своего возраста здравомыслие. Ни отец, ни мать не противились ранней самостоятельности ребенка. А тот, в свою очередь, ценил оказанное ему доверие и не злоупотреблял им. Даже в выпускном классе, когда родители всерьез озаботились выбором его будущей профессии, он не чувствовал никакого давления с их стороны. Родственники по маминой линии являлись врачами, а дедушка был известнейшим в стране нейрохирургом. И хотя отец отношения к медицине не имел, он явно был не против, чтобы сын развивался в этом направлении.

Ожесточенных споров в семье не велось. Варианты дальнейшего обучения обсуждались после ужина, тихо и спокойно, с аргументами «за» и «против». Ваня внимательно слушал, озвучивал свои желания и опасения и получал развернутые ответы. В итоге он принял взвешенное решение и, окончив школу, поступил в мединститут на факультет психологии.

Ему всегда нравилось изучать людей и мотивы их поступков, он умел докопаться до истинных причин их поведения. Выбранная специальность предоставляла Джеку широкие возможности для совершенствования таких навыков. За время учебы он не пропустил ни одной лекции, штудируя дополнительные материалы и посещая научные семинары. К последнему курсу некоторые предметы студент Кравцов знал лучше иных преподавателей.

Умение видеть то, чего не видит большинство людей, позволяло ему ощущать себя если не избранным, то хотя бы не частью толпы. Даже в компании близких друзей Джек всегда оставался своеобразной темной лошадкой, чьи помыслы крайне сложно угадать. Он никогда не откровенничал, рассказывал о себе ровно столько, сколько нужно для поддержания в товарищах чувства доверия и сопричастности. Они замечали его уловки, однако не делали из этого проблем. Джеку вообще повезло с приятелями. Они принимали друг друга со всеми особенностями и недостатками, не пытались никого переделывать под себя. Им было весело и интересно вместе. Компания образовалась в средних классах школы и не распадалась долгие годы. Все было хорошо до недавнего времени…