Дом с привидением

— Неужели именно эта дама пройдет по холлу «Паллас»-отеля так, что все попадают? — усомнился он, но затих.

— Кстати, я вот хотел выяснить между делом, — Борис скромно скосил глаза в сторону, словно заранее понимал неприличность вопроса. — Почему ты перестала заниматься Дали?

— Боже мой! — тут же возмутился Паршин. — Заниматься Дали! Это не люди, это же неучи! Как можно заниматься Дали! Не вопрос, а безвкусица какая-то!

— Да мы вообще полные ничтожества, — хохотнул Серега.

— Я бы попросила не обобщать, — тихо заметила Сашка.

Борис к тому моменту уже побледнел и готов был сквозь землю провалиться. Выставляться недалеким человеком в присутствии людей, а потом страдать от насмешек было его призванием.

— Ну как бы там ни было, мне тоже интересно, — продолжил Серега. — Неужели в этой убогой Америке никому не интересен Дали? Почему ты его бросила, Виктория? Ты же многого достигла. А твоя книга «Скачки гения» — это просто чудо. Я, правда, не смог прочесть ее на русском, но на французском она прекрасна.

— Я и писала ее на французском. В России ее так и не издали, — загадочно улыбнулась та. — Это была первая и последняя книга, которую я написала. На последних страницах рукописи я поняла, что занимаюсь мертвечиной. Видишь ли, описывать чье-то творчество, по сути, нелепо. Дали сказал миру все, что хотел. И никакие статьи о нем с этой точки зрения не имеют смысла. Поэтому я занялась тем, что имеет смысл здесь и сейчас.

— В твоих интерьерных разработках много сюрреализма, — заметил Серега, выказывая тем самым свою причастность к искусству, а значит, и свой расширенный по сравнению с остальными кругозор. Он любил это демонстрировать. То, что он владеет тремя языками, хорошо осведомлен во всех областях жизни и умеет управлять самолетом, аудитория обычно узнавала раньше, чем фамилию этого потрясающего парня.

Сашка поморщилась.

— Разговор наш стал очень тяжеловесным. Давайте я вам лучше сыграю. Дивная штучка…

С этими словами Виктория, вздохнув, положила руки на клавиши. А потом заиграла Сен-Санса.

Сашка откинулась на спинку дивана и думала, что вряд ли Серега прав насчет ее схожести с теткой. Даже если некоторыми чертами лица она отдаленно напоминает свою красивую родственницу, то ей никогда не только не перенять, но и не понять чарующую загадку ее манер. Как она умудряется быть милой для всех без исключения, каким непостижимым образом заставляет мир со всеми его колючками и углами плавно вертеться вокруг себя, не задевая и не раня свою повелительницу, которая произведение Сен-Санса легкомысленно называет «дивной штучкой», но при этом играет его так, словно у нее под пальцами не клавиши рояля, а собственная душа.

Глава 3

Лидка ворвалась в столовую в тот момент, когда Сашка и Виктория уже допивали утренний кофе, и тут же обрушила на них шквал своего негодования.

— Ну почему, скажите мне, почему я обо всем узнаю последней?! — взвизгнула она со слезами на глазах и плюхнулась на свободный стул.

Благо свободных стульев в это время имелось предостаточно. Отец, Виола и Борис давно должны были уехать по делам, Сашкины друзья обычно подтягивались в их дом только к полудню, так что в столовой, кроме двух дам, больше никого и не было.

— И Вовочка тоже хорош! — плаксиво заключила Лидка. — Ни словом не обмолвился о твоем приезде!

— Лида, ты не меняешься, — улыбнулась Виктория, потом встала, подошла к двоюродной племяннице и заключила ее в объятия. — Здравствуй, дорогая!

— В этом доме мне никто ничего не говорит. Я для них — пустое место, — грустно заявила та.

— Пустое место не селят в отдельных апартаментах, — тетушка нежно погладила ее по голове, как маленькую капризную девочку. Впрочем, несмотря на свои 30 лет, Лидка по своей сущности и была таковой.

— Нет, ну почему я ничего не знала, а? — она обратила гневный взгляд на Сашку.

— Понятия не имею, — хмыкнула та. — Последнюю неделю все только и говорили о приезде Виктории.

— Вот видишь! — Лидка всхлипнула. — Всегда так. Шепчутся за спиной.

— Во вторник у нас прием. Это чтобы ты потом меня не упрекала. Я предупреждаю, — Сашка встала из-за стола.

Не то чтобы она Лидку не любила, просто старалась держаться от нее подальше. Та умела вывернуть ситуацию так, что любой человек, находящийся в ее поле зрения, нес ответственность за ее неудачи, за плохую погоду, за положение в стране, за то, что ее кто-то нечаянно толкнул на улице, словом, за все то, что на этот момент отравляло ее существование. И Сашка была не единственной, кому не очень хотелось попадаться Лидке на глаза, — все с ней общались через «не хочу». И только два человека находили с ней общий язык — Аркадий Петрович, который просто не воспринимал ее жалобы и упреки, да Виктория.

Сашка решила оставить их вдвоем, хотя и считала это несправедливым. Во-первых, Вика — ее родная тетя, а Лидке — лишь двоюродная. Во-вторых, им самим так и не удалось поговорить по душам. Вчера было не до того — слишком много посторонних. Когда все разошлись, шел уже третий час ночи, какие тут разговоры. А сегодня вот только собралась Сашка рассказать тетушке о том, чем жила последние пять лет без нее, как явилась Лидка. Вообще-то Сашка имеет законное право послать ее к чертям, выдворить из столовой, но не больно-то поговоришь в таком случае: тут же начнутся все эти Лидкины истерики, вызывание «Скорой помощи», стенания и собирание вещей, чтобы покинуть этот негостеприимный дом. Хорошо, если дело окончится только этим. Однажды Лидка даже в бассейн ходила топиться, потому что ей мороженое подали подтаявшее. Все съели какое было, а она прицепилась, мол, всем нормальное, а мне — самое плохое. С этим и понеслась к бассейну. Еле откачали. Не Лидку, разумеется, — та споткнулась по дороге, растянулась и закончила вечер, рыдая в розовых кустах. Откачивали Виолетту, у которой ухо заложило от Лидкиного крика.

Вот такой дурдом!

Сашка решила переждать в библиотеке. Просто пора хоть немного заняться английским. Не в том смысле, что учить — она превосходно знала язык, иначе не намеревалась бы поступить в Хьюстонский университет, — нужно было подбить программу местных колледжей: дочитать в конце концов Сэлинджера, кое-что посмотреть из Курта Воннегута на их родном языке. А то явишься на журналистский факультет со своими русскими представлениями о тамошних классиках литературы. Несолидно.

Библиотека располагалась в правом крыле дома, там, где находились спальня, приемная и кабинет отца. А поскольку его в такой час уже дома быть не могло, то Сашка бодрой поступью направилась по широкому коридору третьего этажа. Вообще-то ходить тут, когда отец находится в кабинете, не приветствовалось. Когда он работал, то не любил посторонних шумов, даже шаги по мягкому покрытию в коридоре его раздражали. Но теперь же его нет? Сашка даже подпрыгнула, постаравшись приземлиться с особо циничным грохотом. Никто на нее не цыкнул. Осмелев от безнаказанности, она решила вспомнить занятия в балетной академии прямо здесь, посреди коридора и, собравшись, прыгнула в пируэт. На сей раз приземление вышло неудачным: нога подвернулась, и она растянулась на полу.

В этот момент дверь отцовской спальни приоткрылась. Так, словно кто-то собрался из нее выйти, но задержался на минуту. Сашка замерла, сидя на ковре враскорячку. Из спальни послышались голоса.

— Знаешь что, Аркаша, можешь меня убеждать как угодно, но ты поступаешь нечестно! — обиженно заявила кухарка Галя.

К великому удивлению Сашки, отец, которого она считала давно отбывшим на работу, глухо ответил:

— Галюнь, я просто устал. Я не в силах сейчас начинать кампанию по твоей легализации. Просто не в силах. Отложим.

— Но это же прекрасный повод! Вся семья в сборе, даже твоя сестра. Когда, если не сейчас? Если я появлюсь с тобой на приеме…

— Да ты хоть думай, как это будет выглядеть! — с неожиданной силой взревел отец. — Удар для девчонок, удар для Вики. В конце концов, это ее праздник ты собираешься испортить!

— Испортить? — Галя повысила голос. — Испортить?! Ну еще бы — кухарку вывести в свет в бальном платье. Большего унижения и придумать нельзя! Неужели ты не понимаешь, как меня обижаешь? Я ведь человек, я женщина. — Тут повисла пауза. Вопрос остался без ответа. Тогда Галя сама ответила, тихо и грустно: — Ну конечно, ты понимаешь. Это я ничего не понимала до сих пор. Я надеялась на что-то. Вернее, я надеялась, что ты действительно сделаешь меня равной, что когда-нибудь представишь всем своим как… я идиотка.