Дом с шести до полуночи
Шрифт:
Добираемся до заснеженной пустоши на окраине города, страж порядка подводит меня к заброшенной шахте, которая кажется бездонной, подхватывает мой мешок, бросает в черноту.
– Все, малец… избавились… а ты не робкого десятка, я смотрю…
– Спасибо, сэр.
– А то давай к нам работать… а то наши молодчики вообще ни в какие ворота не годятся, я ему говорю, убери убийство, а он у двери встал, руки трясутся…
– А-а-а, с-спасибо… подумаю…
– А то такой парень смышленый, и в слугах пропадает…
Возвращаюсь домой, только на кухне чувствую, как пробирает мелкая дрожь. Оглядываюсь на кухарку,
– А теперь… никто не умрет?
Смотрю на кухаркину дочурку, сидит в уголке, смотрит на меня огромными глазешками:
– А теперь… никто не умрет?
Меня передергивает:
– Ну что такое говоришь, малява… все хорошо будет, с чего нам умирать…
– …а убийство…
– …а нет уже никакого убийства.
– Нет-нет?
– Нет-нет, что ты…
– Ну что, парни… убийство.
Смотрю на начальника полиции, что-то подсказывает мне, что дело серьезное.
– И… где?
– Флит-стрит восемьдесят восемь. На перекрестке.
– Уже седьмое за неделю, – вырывается у меня, – откуда их… столько?
– Похоже, поналетели из теплых краев, – говорит Винстон, похоже, просто так, чтобы что-то сказать.
– А может, с севера, – добавляет кто-то.
Шеф хмуро смотрит на нас, – спохватываемся, покорно идем к указанному перекрестку. Идем все разом, кто знает, какое убийство окажется на этот раз. А в прошлую пятницу мы все всемером не могли сдвинуть эту огромную тушу.
– А что… что делать будем? – спрашивает молоденький юнец, он здесь первый день.
Пожимаю плечами:
– Убийство уберем, что же еще.
– А оно нас… оно нас не съест?
– Что ты, они же не двигаются…
– А не укусит?
– Да не укусит, не укусит, не бойтесь…
– А то меня собака так цапнула, когда во двор чужой залез…
Тихонько думаю про себя, чего ты вообще в чужой двор полез, кто тебя туда звал, за яблоками полез по молодости, не иначе. Ладно, все мы такие были, я тоже был не сахар…
Задумываюсь, почти спотыкаюсь об убийство, убийство слабо фыркает, – это новенькое что-то, раньше никогда убийство не фыркало, не дышало, не…
Черт.
Хватаем убийство – впятером, тащим по улице, прохожие в ужасе шарахаются в стороны, кто-то испуганно крестится. Когда мы добираемся до шахты, начинаю чувствовать, как отваливаются руки. Что-то настораживает возле шахты, что-то, что-то, что-то… не сразу понимаю, что слышу со дна шахты утробный рокот…
– Чего встали, парни… сбрасываем!
Это шеф.
Сбрасываем убийство, оно падает во тьму, переворачивается на лету, сверкает глазами, хочет уцепиться за края, не уцепывается… не цепляется… не…
Утробный рокот усиливается.
– Ну, все… пойдемте, чего тут мерзнуть… на ветру.
Уходим к городу, к живительному свету фонарей и теплу окон, откуда доносятся аппетитные запахи. Утробный гул сзади усиливается, стараюсь не слышать, не замечать…
– И давно вы так?
Это юнец. Зачем-то прикидываю, сколько он здесь продержится, зачем-то говорю себе – недолго.
– Да… лет двадцать уже как…
– И… много вы убийств туда…
– Да порядочно…
– Нет,
правда, сколько? Сто? Двести? Триста?– Да тут на тысячи наберется…
Юнец бледнеет. Нет, не продержится он у нас долго, не продержится…
– Вы… вы хоть понимаете, что сделали?
– В смысле?
– Это… это сколько там убийств…
Хлопаю его по плечу:
– Не выберутся.
– Да нет, вы не понимаете… убийства… убийства… много убийств… вы хоть понимаете, что там… там… там…
Не договаривает, оглушенный грохотом оттуда, из шахты. Думаем, небо упало на землю, или земля на небо, или как.
Начинаем понимать, что там, там, в шахте, откуда уже показываются танки, пулеметы, еще что-то такое…
Шеф кричит что-то, прячьтесь, прячьтесь, – не слушаем его, не слышим, выстраиваемся, направляем ружья в темноту, защитить город от войны…
Клокман
– Разрешите… я вам помогу.
– А?
Смотрю в серую пелену дождя, думаю, померещилось. Нет, не померещилось, так и есть, он стоит возле меня, циферблат вместо лица, тянет ко мне пальцы-пружины, скрепленные шестеренками.
Разрешите… я вам помогу.
Смотрю на охапку книг в своих руках, понимаю, что помощь будет очень кстати.
– Э-э-э… спасибо.
Человек с циферблатом подхватывает мою ношу, торопится по улице. Отчаянно пытаюсь понять, как это все на нем держится, не понимаю.
– В экипаж, пожалуйста… сюда… да-да, спасибо…
Сажусь в экипаж, человек с циферблатом замирает у дверцы:
– Э-э-э… а может… может, вам еще помочь там до дома донести? Или еще чего… а я бы помог…
Настолько теряюсь, что даже не успеваю сказать – нет. Человек с циферблатом устраивается на сиденье, экипаж подскакивает на повороте, циферблат отваливается, рассыпается у моих ног на мириады мелких деталей. Смотрю на то место, где у человека должна быть голова – головы у моего спутника нет, из тощего горла торчат пружины, шестеренки, винтики, пульсируют артерии…
Черт…
Кидаюсь собирать детали, в глубине души чувствую, что ни черта это не поможет, он уже мертвый, мертвый, да как он вообще был живой…
Он…
Кто он…
Не знаю…
Мой попутчик шарит непослушными руками по дну экипажа, вытаскивает детали, кое-как прилаживает к голове, тут же теряет руку, неуклюже прилаживает её на место, теряет вторую руку, снова прилаживает, бормочет – спасибо, спасибо…
– Да не за что… вы поосторожнее…
– Вот так вот всегда, чуть что, сразу разваливаюсь… ну не гожусь я ни на что, не гожусь…
Меня передергивает.
– Ну, что вы… на все-то вы годитесь, что вы так…
– Ой, правда? А вы… а вы меня на службу возьмете? А я вам помогать буду… поднести там чего…
Экипаж останавливается, мой странный спутник услужливо тащит книги к моему дому, хочет открыть дверь, не может, ничего, ничего, я сам…
– А вы… а вы кем работаете? – не унимается человек-часы.
– А я писатель…
– Ой, как здорово… а я вам помогать буду… а я перенесу там чего, если надо…
Думаю, как бы потактичнее сказать, что сто лет мне никакой помощник не нужен. Человек-часы ловит мой взгляд, весь как-то стушевывается, вижу – и сам понимает, что ему здесь не рады.