Дом с золотыми ставнями

Я сидела, закрыв рот, и он тоже долго молчал, глядя, как я работаю. Наконец спросил:

– Сандрита, тебе действительно все это нравится?

– Чудные вещи, сеньор, – отвечала я, не поднимая глаз. – Слишком хорошие для меня.

– Для тебя ничто не может быть слишком хорошо, – ответил он. – Я давно не видел среди черных девчонок таких плутовок… таких отважных и хитрых плутовок.

Ты можешь делать с этим все, что захочешь.

– С вашего позволения, я подарю кое-что Ирме… и Саломе.

Не видя его лица, почувствовала, как он поморщился. Королевский подарок не оценили – ах, как это было кабальеро не по шерсти. Кабальеро был чем-то смущен и задет, но дело было не только в пренебрежении подарку. Он еще что-то хотел сказать и собирался с духом, и это так было не похоже на самоуверенного мужчину, недавно без капли сомнения затащившего меня на свой диван!

– Ты обиделась на мою жену?

– С какой стати? Она не со зла, а от обиды сердита.

– Она злится, кажется, больше на меня, чем на тебя. Она наговорила мне кучу обидных вещей. Как ты думаешь, она права?

– Мое ли дело это разбирать?

– Каким-то странным образом ты сумела ее умаслить… А разве ты не являешься яблоком раздора?

– Я не хотела им быть, сеньор.

– Она сказала, что я тебе противен и ты мне не отказываешь только потому, что я хозяин.

Я смолчала.

– Отвечай же! Ты сказала это жене, чтобы остудить ее ревность, или это на самом деле так?

Я отложила ножницы и стала глядеть куда-то вбок. Там за сеткой плюща убегали вдаль апельсиновые рощи, а за ними струилось раскаленное марево над холмами Мадруга Колисео. Там, в глубине холмов, паслись рыжие кони, и где-то там… Нет, об этом лучше не думать.

– Вы не спросили меня, когда положили в свою постель, и не спросите, когда прогоните. Зачем вам что-то знать? Я делаю все, что вы скажете – разве мало?

И посмотрела на него. Он был готов меня съесть глазами. Как будто ему плюнули в лицо или показали кукиш: вот она я, шесть футов роста, и все, что при этом – твое, а душу – поди возьми! Он не настолько был глуп, чтобы не понять: битьем тут ничего не добьешься.

– Значит, не был бы я твоим хозяином, ты бы выбрала не меня, а оставалась бы со своим черным?

– Выбирают ровню, сеньор, – а какая я вам ровня?

– Милая, в постели все равны.

– Постель – на час, а сутках их двадцать четыре.

– Многие темнокожие женщины счастливы быть подругами белых мужчин.

– Наверно, так оно и есть.

– Разве ты не можешь меня полюбить? Разве я зол, жесток или скуп?

– Вы прекрасный хозяин, сеньор.

Он молчал, но я хорошо различала его внутреннее рычание. Дон Фернандо сердился.

– Послушай, а если я дам тебе вольную?

Так и впился в меня глазами.

– Вы этого не сделали и не сделаете, сеньор.

– Почему ты так думаешь?

На этот раз промолчала я. Я хотела сказать "Я не думаю, я знаю".

– Ты смогла бы полюбить меня, Сандра? Ты умнее, чем хочешь казаться. Ты меня очаровала. Я от тебя без ума, и ты это знаешь. Я терплю из-за этого в доме сущий ад. Ты могла бы меня полюбить не потому, что я хороший хозяин, а потому, что я влюбленный в тебя мужчина?

– Чтобы ревнивая сеньора меня замучила.

– Я буду оберегать тебя.

– Но кто будет оберегать от нее вас? Прискучив постоянными скандалами, вы охладеете ко мне и найдете другую. А мне придется поплакать.

– Ты подозреваешь меня в легкомыслии и боишься полюбить из страха, что я тебя оставлю?

– Сейчас у вас в мыслях нет ничего похожего. Но пройдет время, вы мною наиграетесь. Так всегда бывает.

– Разве я такой же, как прочие? Разве я не могу быть верным другом?

– Я не знаю вас хорошо, сеньор, но судя по тому, что слышу и вижу, не могу думать, что утешу вас надолго.

– А если я докажу тебе, что это не так?

Я опустила глаза, словно опять занялась шитьем. Это было крушение основ жизни кабальеро: добиваться душевного расположения черной рабыни! Похоже, я угадала, он уже зависел от меня больше, чем можно было предположить с самого начала. Если бы только это мне было для чего-нибудь нужно!

– Я завоюю тебя, моя африканская принцесса! – сказал он, поднимаясь с качалки и уходя. Но через несколько шагов повернулся на каблуках и произнес внушительно:

– Однако о конюшем Факундо я слышать не хочу ничего.

Хозяйке я все рассказала в тот же вечер.

Донья Белен слушала, устало покачивая головой.

– О, кровь господня! Я знала, что он дурак, но не знала, что настолько, и что дело так безнадежно.

Я деликатно промолчала.

– Он дурак не потому, что влюблен по уши. С кем не бывает, и с ним не впервые… хотя, кажется, впервые он заходит так далеко в глупостях. Он дурак потому, что совсем не знает людей и, самое главное, знать не хочет.

– Да, – отозвалась я, – иначе он давно бы вас оценил, сеньора. Вы намного умнее его.

– Дурочка, мужчины, наоборот, не терпят ума у женщин. Он думает, что я верю тебе не от ума, а от глупости… хотя, право, не знаю, почему я поверила, что ты мне говоришь правду.

И, переменив тему разговора, ставшего слишком тягостным, внезапно сказала:

– Ярмарка в Матансас через неделю. Завтра в усадьбу должен приехать конюший – обсуждать с хозяином дела.

Я думала, что при свете трехсвечников не будет заметно, как приливает кровь к щекам. Но хозяйка приложила мне руку к коже и обнаружила, что щеки горят огнем.

– Вот теперь, пожалуй, я точно убедилась, что ты не врешь. Не волнуйся, я найду возможность оставить вас наедине.

– Только чтобы об этом не узнала ваша тетушка, донья Умилиада.

– Почему? – хозяйка была изумлена. – Наша вдовушка воды не замутит.

– Это вы так думаете, сеньора. Она меня не любит и будет рада устроить неприятность.

– Почему?

– Уже поздно, сеньора, – может, расскажу в другой раз?

– Нет, сейчас, – потребовала хозяйка. – Все равно после сегодняшнего дня у меня будет бессонница. Принеси графин с кларетом и рюмочку, мне надо слегка успокоить нервы.