Дом сестер

В течение этих недель тетя столкнулась с серьезным противоречием и не могла принять нужное решение. С одной стороны, она чувствовала себя обязанной сообщить родителям Фрэнсис об опасных амбициях их дочери; с другой стороны, опасалась показаться нелояльной, если выдаст племяницу и тем самым причинит ей неприятности. У нее и так совсем сдали нервы, поскольку она старалась не спускать с Филиппа глаз, подозревая, что тот только и ждет возможности снова наложить на себя руки. А ночью лежала без сна и размышляла о том, что может случиться с обоими молодыми людьми, которых ей доверили.

Филипп, в свою очередь, хотел сблизиться с Фрэнсис, но та скорее терпела это, так как была слишком занята с Элис, чтобы заботиться о меланхоличном молодом человеке с разбитой душой.

Филипп писал ей стихи и дарил цветы, но Фрэнсис, полностью ушедшая в свои мысли, не понимала тогда, что он давно и безнадежно в нее влюблен. Ее занимали лишь две вещи: право голоса для женщин и воспоминания о Джоне.

Воздыхатель не имел понятия, что Фрэнсис любила другого мужчину и мучилась сомнениями, что приняла ошибочное решение, когда отвергла его предложение. Он думал, что ее нетерпение по отношению к нему и рассеянность связаны исключительно с ее активной деятельностью в ЖСПС. В этом вопросе он встал полностью на ее сторону и постоянно подбадривал ее – но делал это настолько робко и сдержанно, что Фрэнсис едва ли замечала, что у нее есть единомышленник. Иногда они ходили вместе на прогулку или в театр, но она делала это скорее из сострадания, так как отчасти чувствовала свою вину и то и дело думала о том, что должна больше заботиться о человеке, который столько пережил…

Барбара села за стол и попробовала чай. Напиток был отвратительным, но на упаковке было написано, что он помогает от боли в желудке. Она погрела руки о горячую чашку и стала пить небольшими осторожными глотками.

Потом снова погрузилась в чтение.

Ноябрь – декабрь 1910 года

– Могу я тебя побеспокоить, Фрэнсис? – спросила Маргарет, просунув голову в дверь комнаты племянницы.

Та сидела в постели с толстым шерстяным шарфом, повязанным вокруг шеи, и держала в руках стакан молока с медом. Она была бледна, а ее глаза лихорадочно блестели.

– Ты неважно выглядишь, – констатировала Маргарет и положила руку на лоб Фрэнсис. – Да у тебя температура!

– Я и чувствую себя довольно скверно, – согласилась Фрэнсис. Уже не первую неделю она боролась с сильной простудой, но ей не становилось лучше.

– Ты знаешь, я действительно сожалею, что ты болеешь, но все же должна признаться: я чувствую настоящее облегчение, что ты сегодня не пойдешь на этот… как называется это мероприятие?

– Женский парламент.

– Да. Я бы очень беспокоилась. Никогда не знаешь, чем может закончиться нечто подобное. Я… я могу полагаться на то, что ты останешься дома?

Только сейчас Фрэнсис заметила, что на Маргарет были пальто и перчатки.

– Ты уходишь?

– Да, на бридж с чаепитием к леди Стенхоуп. Сперва я хотела отказаться, так как подумала, что мне надо быть дома, если ты вдруг плохо себя почувствуешь, и, конечно, из-за Филиппа, но… один раз я, пожалуй, могу увидеться со своими подругами.

Фрэнсис ощутила чувство вины, осознав, насколько ее тетя ограничила свою привычную жизнь, взяв на себя заботу о двух молодых людях в собственном доме.

– Конечно, иди, – сказала она, – и не беспокойся. Со мной ничего не случится. Я проведу остаток дня в своей комнате и постараюсь поправиться. Никаких уличных боев, тетя Маргарет!

– Тогда я действительно спокойна, – ответила та с облегчением. – Присмотри тогда немного за Филиппом, хорошо? Вы могли бы вместе поужинать…

– Честно говоря, я боюсь, что у меня не будет аппетита. Но я могу составить ему компанию. Хорошего тебе дня, и не думай постоянно о нас. Мы ведь уже не маленькие дети!

– Знаешь, – сказала Маргарет, – я очень часто сожалела, что у меня нет собственных детей, но постепенно я начинаю видеть в этом и положительные стороны. – Она погладила Фрэнсис по голове. – Ты – прелестная девушка, это правда, и Филиппа я тоже очень люблю. Но, – она повернулась к двери, – но от забот никогда нельзя уйти полностью, не так ли?

Фрэнсис проспала несколько часов. За окном барабанил нудный ноябрьский дождь, быстро сгущались ранние осенние сумерки. Когда она проснулась, было пять часов вечера. В доме стояла тишина.

Девушка встала. Она чувствовала себя лучше. Сон придал ей силы, и голова уже не болела так сильно, как с утра. У нее даже появилось небольшое чувство голода.

Она решила пойти в кухню и обсудить с кухаркой меню на ужин. Проходя мимо комнаты Филиппа, замешкалась и постучала в дверь.

– Войдите, – отозвался Филипп.

Он, как обычно, стоял у окна и смотрел в темноту, на дождь. В комнате горела лишь небольшая лампа, слабо освещая его лицо. Когда Филипп увидел Фрэнсис, его напряженные черты лица озарила улыбка.

– Фрэнсис! – Он подошел к ней. – Как ваши дела? Вы чувствуете себя получше? – Казалось, молодой человек импульсивно хотел взять ее за руки, но робость не позволила ему это сделать. Филипп так и остался стоять перед ней с опущенными руками. – Вы выглядите гораздо лучше, чем сегодня утром, – констатировал он.

– Я и чувствую себя лучше. Я как раз хотела поговорить с кухаркой по поводу ужина… Вы ведь поужинаете со мной?

– Конечно! – Он оживленно закивал. И, как всегда, что-то смутило Фрэнсис в его поведении.

– Хорошо, – сказала она. – Тогда увидимся позже.

Филипп протянул руку, но снова не дотронулся до нее.

– Фрэнсис…

– Да?

– Я… это звучит, наверное, глупо, но я очень рад, что познакомился с вами!

«Боже мой», – только и подумала Фрэнсис, но вслух сказала:

– Мне тоже приятно, что мы встретились, Филипп.

– Никогда не думал, что когда-нибудь скажу женщине нечто подобное. Я имею в виду, то, что я рад знакомству с вами. – Он все еще не знал, куда деть руки. Но его такие безразличные, полные безысходности глаза засветились. – Никогда не предполагал, что буду испытывать к женщине такие чувства, – тихо добавил он.

– Филипп, вы ведь едва знаете меня, – возразила Фрэнсис и неуверенно засмеялась.

– Я знаю вас. Знаю намного лучше, чем вы думаете. Я часто думаю о вас…

Фрэнсис не знала, что ей ответить, и молчала.

У Филиппа появилось ощущение, что он зашел слишком далеко. Он также замолчал; наконец произнес, запинаясь:

– Я вас… я имею в виду, что, надеюсь, не поставил вас в затруднительное положение.

– Ничуть, – уверила его Фрэнсис, отчаянно думая, как выпутаться из ситуации, чтобы не обидеть юношу. – Я… мы должны подумать об ужине.