Дом скитальцев (сборник)

Ох, неожиданный человек был Бурмистров! Вдруг из него выскочило:

— Я должен принести тебе извинения. Твоя гипотеза, пожалуй, оправдывается, — и, еще неожиданней: — Как, по–твоему, нас ведут задворками?

— Наверное, задворками, — заинтересовался Колька. — А что?

Оказывается, Володя тщательно обдумал этот вопрос. И решил, что впечатление задворок, окраины, создается хаотическим расположением жилищ. Мы привыкли, что улицы, площади — городские порядки, в общем — обязательная принадлежность города. Прямые линии, и так далее. Но земные города строятся непременно на открытой, расчищенной площади.

— По–моему, — резюмировал Володя, удовлетворенно озираясь, — здания, строенные не в открытом поле, а выращенные в лесу, должны располагаться более или мене хаотически.

— Ну, пускай хаотически. А при чем… этот? — он остерегался называть имена.

— Аналогия та же. Много домов — город. Должен быть в городе горсовет, мэрия, совет вождей… Легкомысленно! Здесь можно предположить и иное. Например, что города нет, как единого целого. И мэрии нет. А этот ходит за нами из чистого интереса.

Пожав плечами — посмотрим, если времени хватит, — он с некоторой завистью подумал, что Бурмистров и в мыслях не держит баросферу, предстоящее обучение — положился на него и спокоен. Он подумал еще, что за двое суток им ни разу не удалось поговорить как следует, а жаль — у Бурмистрова незаурядные способности к охватывающему анализу…

Аллея оборвалась, впереди открылся простор. Сотни лиц были обращены к ним. Казалось, здесь их ждали. «Наконец–то», — подумал Колька. Парадоксально, но в эту минуту он стал спокойнее — наконец–то нормальное человеческое поведение, собрались в толпу, смотрят.

Они шли к центру обширной поляны, перекрытой на большой высоте перистыми ветвями. Почва приподнималась к центру ровным, отлогим конусом; с его вершины вздымался граненый ствол поющего дерева, массивный, как обелиск. Он был вдвое, втрое толще дерева на вчерашней поляне. Еще несколько могучих деревьев поддерживали купол, — стройно членя воздушное пространство, наполненное багрянистой дымкой. Ровная тень заливала поляну. К комлям деревьев были прислонены яркие цветные картины, другие стояли прямо в зелени, и Колька вдруг задохнулся, рассмотрев этот огромный зал, плюшевую зелень травы, неожиданные вспышки картин. Группки коричневых тел стекали со склона, как капли, вызывая на губах вкус кофе с молоком.

Поднимаясь к вершине холма, он старался как можно больше разглядеть и запомнить. Некоторые рисовали, обратив к ним лица с характерным замкнутым выражением — вскидывали отсутствующие глаза и опять опускали их к рисунку. Группы в пять–семь человек сдержанно беседовали. К одной компании обезьяна подтащила гроздь бананов. В нескольких шагах от спорящих грохотали струны — человек сидел и играл на басовом инструменте, вдохновенно задрав бритую блестящую голову. Слушатели сидели перед ним, кивали и раскачивались в такт. Дальше опять спорили. Необыкновенно могучий парень с выпуклыми, как у культуриста, мышцами что–то спросил у Брахака — тот сдержанно повел рукой. Культурист пошел с ним, улыбаясь.

Колька старался не упустить ничего. Легкий туманный простор, картинка сверкает у ствола, женщина поднялась на цыпочки. Тонкая, как стебель коричневого пламени, с круглыми гладкими бедрами и большим темным ртом, приоткрытым в улыбке.

Володя оглянулся на нее: «Тоже без украшений, удивительно!»

Последняя картина была выставлена у входа в пещеру, почти на вершине конуса. Овальные листья кто–то выложил чешуей и нарисовал целое панно — два глаза и лоб, в ослепительных солнечных тонах. Песочное и светлоголубое с пунцовыми бликами…

Володя озирался, с обычным простодушием прижимая к глазам очки. Перед панно остановился, затем попятился. Люди наблюдали издали — кто где стоял. Культурист радостно заулыбался.

— Прекрасно передано настроение, — заявил Бурмистров. — Полагаю, Колюня, ты вдохновил художника на эту картину… Интересно, на чем она выполнена?

— Почему — я?

— Голубые глаза, борода песочного цвета… а, это листья… Оч–чень любопытно, знаменательно…

— Глупости, — смущенно возразил Колька. — Это абстракция.

Культурист, захлебываясь от восторга, бросился к ближайшему художнику и попытался отвлечь его от работы — безуспешно. Кругом потихоньку стали посмеиваться. Брахак неодобрительно смотрел па суматоху. Объяснил жестами, что культурист — автор панно. Колька сказал: «Очень приятно», — сделал было автору ручкой, и осекся — тот уже рисовал Бурмистрова на листе.

— Что же — нас позировать сюда привели? — сказал Колька в воздух. Вдруг стало неприятно торчать голышом на вершине холма, под бухающее, глубинное уханье огромного инструмента — бритоголовый все играл и играл, раскачиваясь: «Баба–бам–м… ба–ба, ба–ба–бам–м, ба–ба…»

Из пещеры вышел белый человек.

Внезапная тишина. Только музыка гудела на одной глухой струне, «ба–ба… ба–а–мм… ба–ба…»

С удивительным чувством облегчения они переглянулись — загадкам конец — переводчик, вот оно что! Белый прикрывал глаза старческой узловатой ладонью. За его спиной стояли двое коричневых с решительными лицами.

— Ну же, заговори с ним! — прошептал Володя.

— Ду ю спик инглиш? — отчетливо прозвучало на поляне. Колька сделал паузу. — Парлата иль испаньола? — пауза…

Вместо ответа белый старик поклонился, сделал приглашающий жест и бочком, как краб в глубину, скрылся в пещеру. Мужчины с решительными лицами — за ним, как свита.

Ахука выскочил вперед и повторил жест белого.

— Ну, чудак! — сказал Колька. — Побежали?

— Пошли, — близорукий Володя страх как не любил ходить в темноте.

Пещера оказалась освещенной. Едва глаза привыкли к новому режиму, стали различаться стены узкого туннеля и три зеленых силуэта впереди. Фигуры людей и полоса дороги были, как водой, облиты слабым зеленым светом. По отлогому спуску люди плыли вниз, погруженные в этот странный свет, плыли быстро, бесшумно, и впереди открылась ярко–оранжевая невысокая арка, и в нее по–рыбьи бесшумно нырнул старик с сопровождающими.

— Отличный кондиционер, воздух сухой и чистый, — донесся до Кольки голос Бурмистрова. Точно из–под воды.

— Странно здесь, Вова…

— Свет? Элементарно, бактерии. Но воздух… феноменально.

Передние исчезли за оранжевой аркой, поворачивая направо. Зеленая сумка у Кольки на боку стала рыжей.

Поворот. Старик свернул в оранжевую глубину, направо.

Акустический фокус. За поворотом тишина сменилась гулом хора на спевке. Длинный прямой туннель, по всей длине сидят люди. Поют. Слева — то же самое. Насколько хватает глаз, бесконечным рядом, сидят голые люди на пятках, поют.