Дом у кладбища

Во Флоренции меня, к моему удивлению, ожидало письмо, адресованное Чарлзу Арчеру. Нетрудно догадаться, что меня это не слишком обрадовало. Я, разумеется, отказался его получать, и в конце концов оно попало в руки того, кому предназначалось. Там действительно обретался некий мистер Чарлз Арчер, умиравший от чахотки. С ним поддерживали знакомство трое достопочтенных англичан, которые знали о нем только то, что он — их соотечественник, страдающий тяжелым недугом. Выяснив все эти подробности, я постарался ему представиться, а после его кончины склонил одного из англичан послать — за тремя подписями — преследовавшему меня лондонскому юристу извещение, в котором просто и однозначно констатировалось, что Чарлз Арчер скончался во Флоренции, что они видели его во время последней болезни и присутствовали на его похоронах.

Я сослался на просьбу покойного, семейные обстоятельства которого якобы делали подобное отношение необходимым. Событие пришлось как нельзя более кстати, и просьба моя была исполнена без возражений. Не знаю, каким образом сообщение о смерти попало в газеты — это не моих рук дело. Называть Арчера свидетелем обвинения, который участвовал в судебном процессе против лорда Дьюнорана, было большим риском — могло последовать опровержение, но этого, впрочем, не случилось. Под документом стояла подпись и сэра Филипа Дрейтона, которая вполне удовлетворила юристов.

Оказавшись в Чейплизоде, я скоро обнаружил, однако, что дьявол со мной еще не расквитался и что мне предстоит, по-видимому, малоприятная работа. Я не подозревал, что Айронз ходит по земле, и он тоже не числил меня в живых. Расставшись, мы никак с ним не соприкасались, и трудно было вообразить, что наши пути вновь сойдутся. И все-таки мы встретились: он узнал меня, а я — его. Айронз — малый пугливый, с причудами.

Он меня боялся и ни разу не пробовал, используя известную ему тайну, выудить из меня деньги. Но мне было не по себе. Я сомневался: что, если после моего отъезда он обо всем разболтает? Я взвесил все соображения и пришел к выводу, что с Айронзом придется, очевидно, как-то поладить, но толкнуть к этому меня могла только крайняя необходимость. Иное дело доктор Стерк — тупой, самонадеянный болван. Лицо его показалось мне знакомым по Ньюмаркету; годы его изменили, однако вскоре выяснилось, что я не ошибся, — это подтвердил и Айронз, подробно рассказавший мне о докторе. Я почувствовал, что Стерк пытается меня раскусить, хотя и безуспешно; нельзя было предвидеть, какой образ действий он изберет; а что именно он видел и насколько хорошо запомнил — оставалось только гадать. Ощущение тоже было не из приятных.

Мне вздумалось жениться. Называть имена нет необходимости. Я полагал, что затруднений — ввиду моего богатства — не встречу. Если бы брак состоялся, я покинул бы Чейплизод.

Но ничего этого не произошло. Всем было бы лучше, если бы мысль об угрозе не запала мне в голову. Такой уж я человек: поставив перед собой цель, не откажусь от нее, пока не попытаюсь достигнуть. Я способен выжидать и, прежде чем нанести удар, наперед продумать, что выигрышней. Но от однажды намеченного я уже не отступаюсь и поэтому продолжал гнуть свое.

Упорство этого мерзавца Стерка казалось мне опасным. Чтобы уцелеть самому, необходимо было его устранить. Я испробовал несколько способов. Сначала подбил его рассориться с Тулом, но до дуэли дело не дошло; более серьезной оказалась размолвка с Наттером, но и та кончилась ничем. Деваться было некуда, сэр, и час мой настал. Случилось то, чего я давно ожидал: у меня в кабинете Стерк объявил, что узнал меня, и потребовал денег. Деньги — пустяк; я мог отвалить их целую кучу, хотя при шантаже поборы склонны возрастать — и легко остаться раздетым до нитки. Хуже другое: стоит человеку заполучить от вас на таких условиях пускай даже шестипенсовик, и он становится вашим тираном, он начинает вами повелевать, а рабства терпеть я не в состоянии.

Злобой по отношению к Стерку я не проникся, клянусь честью, как джентльмен; я его прощаю и надеюсь, он простил меня. Он должен был сделать против меня выпад — это справедливо. Нам трудно обуздывать наши инстинкты. У каждого из нас таится внутри хищник. Хотя проклятое безрассудство Стерка меня взбесило, я сожалел, что он сам заставляет меня убрать его с дороги. Так или иначе, а я должен был от него избавиться.

Спешить не стоило. Я мог позволить себе немного выждать. В тот вечер, когда мы встретились, я предположил, что домой Стерк пойдет пешком. Он отправился в город в экипаже полковника Страффорда. Экипаж вернулся сразу после полудня пустой. Я изучил привычки Стерка: он обедал в таверне Китинга в четыре часа. Мерсер, с которым он должен был обсудить финансовые дела, в конторе с ним не встречался. По словам Стерка, они договорились, что он будет дожидаться Мерсера, когда тот вернется к себе домой в половине пятого. Разговор предполагался деловой, и я отвел на него пять минут.

Стерк мог на обратном пути взять карету. Но он был скуповат и считал каждый шиллинг; поэтому, скорее всего, подумал я, пойдет пешком. Обычно он шел мимо Звездного форта через густой лес, прилегающий к складу боеприпасов. Там мы и повстречались. Я сказал, что направляюсь в город, спросил, как у него дела, и медленно пошел рядом с ним, словно желая выслушать ответ. В кармане у меня лежала налитая свинцом трубка, у пояса я держал клинок, но пистолета при мне не было. Место для стрельбы было, конечно, неподходящее — сразу поднялся бы переполох. Я резко обернулся к Стерку и сбил его с ног. Он интуитивно почувствовал, что именно должно произойти, и, падая, крикнул: «Убийство!» Этот подонок Наттер оказался в лесу всего в сотне ярдов справа и заулюлюкал в ответ. Я едва успел дважды крепко хватить Стерка по голове — такими ударами можно было свалить и быка. Вторым ударом я пробил ему череп и пронзил бы насквозь клинком, однако Наттер был уже совсем близко, мне показалось, я узнал его голос. Я стремглав бросился сквозь кусты, потом углубился в ложбину за складом — и был таков.

В парке клубился легкий туман, и там я никого не встретил. Я перебрался через парковую стену, миновал каменоломню, прошел по течению ручья в Койл — и дальше к своему дому. Когда я приблизился к Чейплизоду, никого вокруг не было видно. Возле дерева мне попался доктор Тул. Я спросил у него, в клубе ли Наттер. Он ответил, что нет, и добавил, что вряд ли он сейчас дома: мальчик-слуга Тула полчаса назад видел, как Наттер в дорожной одежде выходил из дома на улицу.

Я состроил разочарованную гримасу и, удостоверившись, что в лесу был именно Наттер, зашагал дальше. Меня грызла тревога: я не знал наверняка, мертв ли Стерк. Будь в моем распоряжении еще секунда-другая — и дело было бы сделано. Уверен я был лишь наполовину. Вернуться и докончить начатое я не мог. Я даже не мог сказать, по-прежнему ли Стерк лежит в лесу, и если да, то не созвал ли туда Наттер к этому времени целую толпу. Итак, сэр, жребий был брошен, я ничего не мог изменить и должен был положиться на свою судьбу — будь что будет.

Моего отсутствия никто из слуг не заметил. Я тихо вошел в дом, открыл дверь спальни и зажег свечу. Это была ошибка, глупость, но имелся только один шанс из тысячи, что она не пройдет даром. Я вымыл руки: трубка была запачкана в крови, кровь была и на пальцах. Я завернул трубку в красный носовой платок и запер ее в ящик комода с намерением потом, когда слуги улягутся, ее уничтожить. И только в эту минуту меня пробрала дрожь и по жилам пробежал холодок — возраст не тот. Я сохранял полное хладнокровие, однако нервное напряжение сказывалось, двадцать лет назад все обстояло иначе. Я налил себе стаканчик, и тут за окном послышался шум. Этот идиот, Клафф, меня тогда и увидел, как он сам говорил.

На следующее утро Стерка перенесли домой; Наттер исчез — и все подозрения пали на него. Все складывалось удачно. Однако, хотя Пелл и объявил, что Стерк умрет, не приходя в сознание, а трепанация черепа повлечет за собой немедленную смерть, у меня было предчувствие, что к раненому вернется память и он заговорит. Я скрупулезно описал данный медицинский случай в письме моему лондонскому врачу — это настоящее светило — и получил ответ, в точности совпадающий с мнением доктора Пелла. Все единодушно утверждали, что трепанация равносильна гибели. Могли пройти дни, недели, месяцы — сколько угодно времени, но ни малейший проблеск сознания не озарил бы постель умирающего. И все-таки, сэр, я чуял недоброе. Стерк умирать не торопился.

Как видите, я рассказываю вам все без утайки. Я предложил Айронзу сумму, которая являлась для него целым состоянием, он иногда прислуживал у постели Стерка, помогая перевязывать раны; он должен был улучить момент и задушить его мокрым носовым платком. Я сделал бы это и сам, когда мне единственный раз представилась возможность, если бы только мне не помешали.

С согласия миссис Стерк я пригласил доктора Диллона. За трепанацию я обещал ему пятьсот гиней. Этот молодой прохвост, как я мог доказать, уморил кровопусканиями олдермена Шерлока в угоду его юной супруге. Кто бы подумал, что нищий развратник не сразу решится за пятьсот гиней пробуравить своим трепаном череп полумертвеца — в сущности, уже трупа? Лихорадочное ожидание затягивалось. Мне не давала покоя страшная мысль о том, что к Стерку вернется сознание и он заговорит — это повергло бы меня в прискорбную ситуацию, в которой я теперь и оказался; но тогда я был полон решимости во что бы то ни стало покончить с проклятой неизвестностью.