Дом у последнего фонаря
Шрифт:
«И черт с ним! – в сердцах подумала Александра. – Жалко только, не успела денег попросить в долг. В кармане ни копейки… Ну ничего, не в первый раз голодать. И к тому же лучше не связываться с психом! Он сам сумасшедший, такой же как Лыгин, если не хуже!»
Откровения Олега произвели на нее двойственное впечатление. Рассказ об алхимических увлечениях покойного коллекционера оглушил женщину, она ощущала себя контуженной. Но версия о причастности к смерти Лыгина его дочери задела ее еще сильнее.
«Какое мне дело до этой семьи? Почему меня затягивает эта трясина? Не принимать ничего близко к сердцу – вот лучший рецепт
До дома она добралась через полтора часа. Смертельно уставшая, голодная, женщина ощущала себя заболевшей. Мерзнуть она давно привыкла, но стылый дачный дом, в котором притаилась смерть, как будто впрыснул свой холод в саму ее кровь. Взобравшись по лестнице, Александра обнаружила воткнутую в замочную скважину записку. Прочитав ее при свете зажигалки, с облегчением вздохнула: «Правду говорят, черная полоса не может продолжаться бесконечно!» Оказалось, приезжал старый знакомый, задолжавший ей некогда двести долларов, и, не застав художницу дома, оставил деньги у скульптора Стаса, с которым также был знаком.
Александра немедленно спустилась на третий этаж. Дверь в мастерскую Стаса была полуоткрыта. Сам скульптор вряд ли вообще замечал, имеется ли у него дверь, но его верная прислужница, нянька и модель Марья Семеновна всегда запиралась на три замка, боясь воров и маньяков.
– Есть кто? – громко спросила Александра, входя в прихожую. Она ступала осторожно, боясь опрокинуть одно из ведер с мокнущими тряпками, которыми было уставлено все помещение.
– Заходи, – раздался из дальней комнаты зычный голос хозяина мастерской.
Добравшись до обитаемой зоны, Александра обнаружила там, кроме Стаса, Рустама и еще нескольких знакомых ей художников. Двое из них когда-то занимали мастерские на четвертом этаже, но вынуждены были выехать, когда там провалился пол. Стас шутил, что теперь очередь за обитателями третьего этажа – за ним самим и Сергеем Петровичем. «Когда у нас окончательно рухнет потолок, останется только Рустам на втором и Саша наверху, в своей голубятне. Можно будет делать ставки на то, кто сбежит отсюда последним!»
– Привет. – Александра кивнула собравшимся за столом мужчинам. Она успела заметить две опустошенные бутылки водки на полу и одну початую – в центре столешницы. – Празднуем?
– Поминаем, – огорошил ее Стас. – Выпей и ты. Сергей Петрович умер.
– Господи… – Ошеломленная, художница машинально приняла наполненную стопку и так же непроизвольно поднесла ее к губам. Опомнившись, поставила стопку на стол: – Не могу, запаха ее не выношу. Когда это случилось?
– Не знаем. Он ведь жил один.
– Вчера ночью я видела его, говорила с ним. – Женщина поднесла ледяную ладонь к пылающему лбу. – Он снова выпил. Я еще подумала, что это может быть последний гвоздь в крышку его гроба.
– А моя прекрасная сильфида, – так нежно скульптор звал Марью Семеновну, – сегодня после обеда ходила в магазин, и что-то ей в голову стукнуло зайти к Сергею Петровичу. У нее ведь ключ имеется, она там когда-то убирала… Пока было что убирать. Нашла его мертвым, на полу.
– В спальне?
– В прихожей, – качнул головой Стас. – Я его видел. Он как будто полз к двери. Немного не дополз. «Скорая» приезжала, врач знакомая, она нашего старикана уж пару раз откачивала. Сказала: «Удивительно,
что столько еще протянул!»– А выпить все-таки нужно, – наставительно поучал женщину прежний сосед с четвертого этажа. – По такому поводу – необходимо.
– А мне сдается, что поминать водкой человека, погибшего из-за водки же, нехорошо. Мой муж умер от этой отравы… И пить я не буду.
Александра поманила Стаса за собой. Вместе они вышли из комнаты.
– Зря ты выступила, – сказал скульптор, доставая из кармана халата две сложенные купюры. – Вот, тебе долг занесли.
– На похороны скидываемся?
– Разумеется. Кто еще хоронить будет? У старика же никого нет. Вот морока, искать его родню… Он был откуда-то из Воронежа… Нет, вру, из Липецка.
– Возьми мою долю. – Александра попыталась вернуть одну купюру, но мужчина отверг подношение рыцарским жестом:
– Оставь себе. Я же знаю, ты сейчас на мели. Я и за тебя внесу. С одного типа за бюст получил. Бронзовая ряха – во!
– Спасибо… – Она спрятала деньги. – Разбогатею – отдам.
– Ты разбогатеешь… – отмахнулся Стас. – И не возьму я с тебя ничего. Ты же старика сколько раз откачивала, не ради удовольствия, надо полагать, и не на его шикарное наследство метила? Так что свое заплатила.
Поднявшись в мансарду, женщина едва нашла силы раздеться. Рухнув на тахту, она закуталась во все имеющиеся одеяла и какое-то время лежала, сомкнув горевшие от усталости и недосыпа веки, слушая, как в ушах бьется кровь. Александра надеялась уснуть немедленно, она призывала сон, но он будто дразнил ее, кружа по краю воспаленного сознания и не овладевая им полностью.
«Можно принять еще две таблетки, – сообразила она, ежась под грудой одеял в медленно согревающейся постели. – И нужно выключить телефон. Заперла ли я дверь? Сумасшедшая. Вот именно, я тоже стала сумасшедшей. Эти двое ненормальных, Лыгин и Олег, заразили меня своим безумием!»
Женщина выбралась из постели и убедилась в том, что дверь действительно отперта. Повернула ключ в замочной скважине. Налила стакан воды из чайника, порылась в сумке…
– Что за черт? – пробормотала Александра, вновь и вновь перебирая мелочи. – Где пузырек?
Она высыпала на стол все содержимое сумки, проверила карманы. Обшарила куртку. Флакона с лекарством след простыл.
«Последний раз я доставала его на даче, дала две таблетки Лизе… А потом? Потом я сунула его в сумку или… Конечно, забыла там, идиотка!..»
Выругав себя, женщина погасила верхний свет, оставив лишь слабенький ночник, и вернулась в постель. Электрическая батарея, стоявшая у тахты, жарила на полную мощность. Углы огромного захламленного помещения терялись в сумраке. И комната казалась меньше, уютнее, теплее. По крыше, совсем близко, барабанил все учащавшийся дождь. В такие минуты Александра любила свое неустроенное жилье, прощая ему все неудобства и даже находя в них прелесть.
Закрыв глаза, женщина медленно погружалась в сон. Перед ней поплыли смутные тени, постепенно приобретавшие очертания. Вот из сгустка мрака материализовалось лицо Лыгина, чеканное, суровое. Его тут же сменило бледное личико Лизы с остановившимися бирюзовыми глазами. А вот ворона, нахохлившаяся, сидя на ограде. Открыв клюв, птица каркнула раз, другой… Хриплый крик диссонансом врывался в уже установившееся течение сна…