Дом учителя
Шрифт:
– Подожду, – легко согласилась Анна Аркадьевна.
Два месяца назад подобная отсрочка привела бы ее в отчаяние.
Суетный мир уже начал вползать в ее сознание. Тебя могут посетить великие откровения, но жить-то предстоит в заданных условиях, с обычными людьми, без откровений. Или отправляйся в скит, в монастырь, в секту.
В скит Анна Аркадьевна не хотела и принялась убеждать профессора, что их методичка должна дойти до школьных учителей, а не осесть на пыльных полках Обл- и ГорОНО. Значит, должен быть большой тираж и распоряжение министерства. И хорошо бы получить отзывы педагогов, чтобы они чувствовали себя вовлеченными, чтобы они писали и говорили про одаренных
– Голубушка! – Профессор простецки почесал затылок. – Вы меня втягиваете в авантюру. Представляете, сколько кабинетов мне придется посетить и сколько пламенных речей оттарабанить?
– Но ведь ради будущего Отчизны будете стараться, а не о персональной даче для себя хлопотать.
– Дача у нас уже есть. Чтоб она сгорела! Тьфу-тьфу! Жена из-за этой дачи мне все мозги проела. Не башка, а червивое яблоко.
– Но семечки яблочка не пострадали?
– Ах, лукавая девица! – погрозил профессор пальцем. – Ладно. Попробуем.
– И хорошо бы разбавить научный стиль конкретными примерами. История ребенка, обязательно учитель, который заметил его одаренность, помог развиться…
– Тебе палец в рот не клади! Иди, иди, а то договоришься, у меня последние волосенки с черепа сползут.
Он впервые назвал ее на «ты» и в дальнейшем так обращался. Большая честь. Многие завидовали. Когда умер, она не сумела ни на кладбище, ни на поминках сказать красивой речи, хотя от нее, последовательницы, любимой ученицы, ждали.
– Он очень много не успел! – только и смогла выдавить.
«Добрый человек», на отсутствие которого пенял профессор, она же близкая и любимая подруга Валя, сидела на кухне Павловых и каялась. Не сумела в тот день отвезти статью, под дождь попала, рукопись намокла, испортилась. На следующий день искала машинистку, которая бы срочно перепечатала, за двойную цену, а денег не было, помчалась занимать… Словом, цепь ужасных, ужасных несчастий! Потом просто испугалась, затаилась. Она виновата, виновата, ужасно, непростительно виновата…
Анна Аркадьевна давно простила Валю. Женщины, чья философия материалистичнее, чем у Маркса, Энгельса и Ленина вместе взятых, порой не в силах избавиться от суеверного благодарения судьбы. Лёня остался жив. За это надо заплатить, что-то отдать, чем-то пожертвовать. Статья, отложенная диссертация – это малая, ничтожная плата. Как в сказке: не пожалей для нищего грязного бродяги краюшки хлеба и будет тебе счастье, потому что нищий на самом деле волшебник-проверяльщик.
– Пятнадцатого мая, когда наш сын попал в больницу, – проговорил Илья хрипло, – в Москве дождя не было.
Анна Аркадьевна посмотрела на мужа и обомлела. На его лице, бледном до зелени, была ярость невиданной прежде силы. Илья дышал мелко, ноздри покраснели и закаменели, глаза полуприкрылись веками, точно он не в силах смотреть на происходящее. Он сейчас убьет Валю! Схватит бутылку вина, которую она принесла для примирения, не открытую, не хватало еще чокаться с этой гадиной, и треснет Валю по голове…
Стараясь не шуметь, Анна Аркадьевна медленно встала, плавно протянула руку, взявшись за горлышко, убрала бутылку, спиной загородила вешалку для поварешек, лопаток, которые, конечно, не опасны, но висит молоток для мяса. С одного конца пузырчатый отбивальщик мяса, с другой – настоящий острый топорик. Сейчас Илья его схватит, треснет Валю по башке…
– Илья, успокойся, родной, – говорила она. Не понимала, что говорила, только знала, женским чутьем чуяла, что ему надо слышать ее голос. – Стоит ли? Мы перестрадали,
пережили, мы вместе. Лёня здоров, а Любаня бесится, ей столько внимания не оказывали. Я услышала, как она брату говорит: «Сломаю что-нибудь, например, ногу, они вокруг меня тоже станут бегать».Только бы Валя не пикнула!
Анна Аркадьевна покосилась на нее. Хорошо сидит, испуганно. Вжалась в стенку, руками горло защищает. Боится, что Илья ее задушит? Таращится на руки Ильи, которые он положил на стол. Несколько раз широко раздвинул пальцы и собрал в кулак, в такт, шумно, вздыхал и выдыхал.
Анне Аркадьевне все-таки кажется, что он скорее проломит ей голову, чем задушит. Самое время анализировать способ убийства!
– Илюша! – продолжала она ласково, с бабьими подвываниями. – Подумай о нас! Как мы без тебя? Мы никто без тебя. Сколько на свете подлых тварей, всех не перерубишь. Они ведь как мыши, тоже жить хотят и творят свое мышиное злодейство…
Илья поднял глаза и посмотрел на Валю. В кино не редкость, а в жизни не часто увидишь мужчину, которому отчаянно хочется кого-то стукнуть топором по черепу, задушить, порубить на кусочки. На экране герой в ярости – просто эпизод, игра, кадр, за которым последует много других, в общем-то, предсказуемых. В жизни совсем не так. Остановившееся мгновение, замерший маятник. Ты чувствуешь внутреннюю борьбу мужчины, с которого слетел налет цивилизованности, слышишь его невысказанные грубые проклятия. Тебе страшно, ты не знаешь, что случится дальше, и тебе жутко интересно, чем все закончится. И ты даже испытываешь восхищение этим дикарем, способным на преступление ради защиты родной стаи.
Так и не проронив ни слова, Илья встал, протянул руку, взял Валину бутылку. Анна Аркадьевна, заскулив, бросилась защищать подругу, закрывать ее своим телом, не удержалась на ногах и плюхнулась Вале на колени.
– Не-ет! Не-ет! – блеяла Анна Аркадьевна.
И ей было уже совсем не интересно, чем все кончится, только бы скорее и благополучно кончилось.
Илья поднял бутылку и покачал ее, как кеглю, будто прицеливаясь.
– Мамочка, родненькая! Господи, спаси! – бормотала Валя за спиной Анны Аркадьевны.
Ей показалось, что в глазах Ильи мелькнуло хулиганское злорадство, которое бывает у мальчишек, которые пугают девчонок, а те верещат как резаные.
Илья с размаху бросил бутылку на кафельный пол. Женщины подавились ойком, им почудилось, что бутылка взорвалась как граната.
Илья направился к двери, распахнул ее ударом ноги.
В кухонной двери была стеклянная вставка. Ее, как только въехали, отдали детям для творчества. Дети тут же перессорились. Потом все-таки нашли компромисс. Подсказанное мамой диагональное решение: правый верхний, если смотреть с кухни, треугольник Лёнин, нижний левый – Любанин (она ведь была еще очень мала ростом). В итоге сверху у них господствовали черные и ультрамариновые тона, какая-то металлика, рожи, гитары, черепа. Внизу розовая благодать: принцессы в кринолинах, бабочки, цветочки, орнамент по контуру.
Со временем дети сами потешались над своими тогдашними пристрастиями и над гостями, которые впервые приходили в дом и пытались расшифровать смысл странного художества. Анна Аркадьевна предлагала смыть «мозаику». Дети пожимали плечами. Им было «фиолетово». Что в переводе на русский язык означало – «как пожелаете, нам безразлично». Илья противился: пусть каждый день видят, как у них мозги перезагружаются.
И вот теперь он захлопнул дверь с такой силой, что стеклянная вставка треснула и посыпалась на пол.