Дом в предгорье
Шрифт:
— Гостю почет, — сказала женщина, и волей-неволей ему пришлось налить себе первому.
Все принялись за еду, наступила тишина, которую временами нарушала хозяйка, потчуя гостя, как это принято везде.
— Ну, попробуйте галушки, брынза там хорошая. А может, яичницы положить? — предлагала она, хотя проголодавшемуся гостю нравилось все.
Работники тоже ели молча и лишь иногда с любопытством поглядывали на незнакомца. Особый интерес он вызвал у женщин. Очень удивила их тончайшей ткани белая рубашка с длинным рукавом и манжетами, какие тут носили только женщины. Зверка глядел на него даже с гордостью, словно видел в нем себя.
Наибольшее же восхищение вызвал незнакомец у Катюшки, которая не могла понять: как он вдруг стал таким красивым? Ведь когда он переступил порог дома, закутанный в серую накидку словно в туман, она решила, что к ним в дом пробирается
Она стала поспешно есть, но второпях поперхнулась. Сидевшая рядом тетка хотела было стукнуть ее по спине, чтобы кусок проскочил, но девушка словно угорь ускользнула из-под ее руки и выбежала за дверь.
— Эх, одни глупости на уме! — с укором сказала вслед ей бабушка.
— Молодая еще, неразумная, — стала оправдывать девушку тетка.
— Это ваша дочь? — спросил гость у хозяина.
— Внучка, после сына осталась, — ответил тот и, указывая на стройную красавицу, сидевшую подле высокого мужчины, продолжал: — Вот наша дочь, а это ее муж, наш зять. Тут, — показал он в другую сторону, где сидели тетка и Зверка, — невестка Ула и сын ее Зверка. Это моя родная семья, а те — моя семья, богом данная, — добавил он, переводя взгляд с родственников на работников.
Гость смотрел на них и видел приветливые, красивые лица. Мужчины могучие, как скалы, женщины стройные, как сосны. А вот, вся зардевшаяся, вернулась и та, что показалась ему краше всех остальных. Хотя он и заметил ее у очага, когда входил в дом, но тогда ему, усталому и голодному, было не до красоты. Ведь у голодного только хлеб на уме. Утолив голод и отдохнув, гость обратил свои мысли к тому, что радует сердце, — к красоте и был поражен, когда увидел, что напротив сидит девушка, хороша, как маков цвет. Казалось, сам бог послал ее в этот мир.
Гость ругал себя за то, что упустил столько времени, не уделил ей внимания раньше, и, как вначале Катюшка не спускала глаз с него, теперь он не спускал глаз с ее лица. И бог знает, сколь долго любовался бы ею, если бы хозяйка не вывела его из этого приятного состояния, спросив, живы ли у него родители.
— Матери у меня нет, — ответил он. — Умерла, когда я был еще маленьким. Отец жив, но уже склонился к земле, как спелый колос. Боюсь, что смерть скоро его скосит. Ни братьев, ни сестер у меня не было. Из родственников знаю лишь дядю, у которого только что побывал. Он мне как отец, и я очень его уважаю.
— А разве пан не словак? — удивилась хозяйка.
— Я чех, — ответил гость.
— Чех, вот это мне нравится! — воскликнул хозяин. — А я думал, что пан словак откуда-нибудь из-под Трнавы. [8]
— Пан говорит по-словацки, как настоящий словак, — удивился молодой зять.
— А почему ему не говорить по-словацки? Ведь словаки и чехи — одного дерева листья и легко понимают друг друга, — сказал хозяин. — Ну а где же пан живет? И как зовут пана? — обратился он к гостю.
8
Трнава — город в западной Словакии, расположенный на реке Трнавка у южных склонов Малых Карпат.
— Меня зовут Богуш Сокол, — ответил молодой человек, — а живу я в Праге!
«Богуш... какое красивое имя», — подумала про себя Катюшка. А хозяйка заметила вслух, что гость и впрямь как молодой сокол.
— Стало быть, мил человек, из Праги вы? — воскликнул обрадованный хозяин. — Я тоже в Праге был, в самом деле был. Ей-богу, чтоб мне головы не сносить! Но должен признаться пану Богушу, что наша семья происхождением тоже из Чехии. Во время великих смут [9]
наши предки вместе со многими другими переселились из Чехии в здешние края и так тут навсегда и остались. Времена были суровые, как рассказывал мне прадед, бунт следовал за бунтом, беда за бедой, и под конец еще нагрянули в наши края нехристи-турки, как половодье, которое все сметает.9
Имеются в виду крестьянские войны в Европе в начале XV века.
— И сюда, в эти дремучие леса и в горы, турки тоже добрались? — спросил Богуш.
— Эх, куда только они не добрались, сукины дети! — продолжал рассказ хозяин. — От Филякова, [10] через горы дошли они и до наших деревень. Все бы начисто уничтожили, если бы не любетовский юнак [11] Вавра Брезула. Вот это был юнак! Он и ста турок не боялся, а они от одного имени его дрожали в страхе. Турки дважды были в наших местах, грабили, жгли, Вавре отомстить хотели, но оба раза он их — то саблей, то хитростью — одолел, а во второй раз даже самого агу убил. Так он один всю округу и спас, потому как, услышав, что турки идут, все жители убежали в горы. Молва о словацком том юнаке далеко разнеслась, даже горы перевалила. А тут вам каждый покажет перевал в горах, где он от целой орды турок отбивался и одолел их, и «турецкий колодец», над которым голову аги выставил. Ну, да о нем я вам еще расскажу. А сейчас хочу показать самое дорогое наше сокровище, которое наши предки принесли из Чехии. Оно передается у нас в семье от отца детям, от детей внукам уже много поколений.
10
В 1554 году турки захватывают важную крепость Филяково и её оборонительные функции переходят на Зволен. Здесь вырастает новая мощная крепость, которую туркам так и не удалось взять.
11
Юнак — молодец.
Досказав, хозяин повернулся, открыл старинной работы маленький шкафчик с выпуклыми дверцами, который стоял на лавке за столом, и вынул из него тонкой резьбы шкатулку из ясеня. В шкатулке, завернутая в шелковый платок, лежала книга в переплете из обтянутых кожей деревянных досок с латунными застежками. Это была Библия.
— Вот, — сказал он, указывая на исписанный изнутри переплет, — тут обо всем нашем роде сказано, кто когда родился, женился, умер, начиная от Прокопа Жатного, который пришел сюда из Чехии, до моего брата и сына. Видите вот тут — Юро Жатный! Не думал, что мне придется здесь писать о его смерти и что мы так неожиданно его потеряем. Словно гром с ясного неба его поразил! — вздохнул старик.
— Ох, и сильно же горевали мы, старики, когда пришлось оплакивать любимое дитя наше, такого молодого, — дрогнувшим голосом сказала хозяйка.
Кроме смертей и рождений о каждом из членов семьи в книге было написано, каким он был и что достойного памяти совершил. Так, о Мартине Жатном говорилось: «Был хорош, как отточенный нож! Воевал с нехристем-турком и пал под Белградом! Вечная ему память!» Рядом с именем Павла Жатного стояло: «Был человеком знающим и справедливым. Торговал кружевами по всему свету и был даже в земле испанской в городе Мадриде, откуда принес домой много денег. Мир праху его!» Об Ондрике Жатном: «Прости его боже! Никчемный был человек! Утонул в паленке!» [12]
12
Палинка (венг. p'alinka, словацк. palenka) — венгерский фруктовый бренди.
Богуша эти записи очень заинтересовали. Однако, прочитав о Янке Жатном, отце хозяина, о том, будто сам он убил четырнадцать медведей, брат его — пять, а хозяин, когда медведь к нему в овес забрался, сперва придушил зверя в своих объятьях, а потом добил топором, Богуш как-то недоверчиво улыбнулся. Хозяин заметил это, пожал плечами и спросил:
— Пану кажется, будто это неправда? Ну, так глядите: правда это или неправда?
С этими словами хозяин распахнул на могучей груди рубашку, закатал рукава до самых подмышек и, показывая шрамы на груди и плече, сказал: