Дом возле больницы

Витя, внимательная и сосредоточенная, мягко наваливается на плечо «бабушки», как будто та действительно очень тяжела. Медленно поворачивает ее на бок, скатывает освободившуюся часть «грязной» простыни. На столике лежит аккуратно сложенная «чистая». Витя берет ее правой рукой, быстро подкладывает под «больную» ровный край.

— Так, так, правильно! — громко хвалит ее пани Кубьясова.

Не останавливаясь ни на секунду, Витя продолжает: переворачивает «старушку» на спину, а потом на другой бок. «Грязную» простыню можно убирать. Витя тщательно расправляет складки «чистой».

Девушки притихли. Улыбок как не бывало. Ай да Витя! Ростом она на голову ниже всех, руки совсем еще детские, но в каждом движении — старательность. А уж ловка!

Ухмыльнувшись, Ирена шепчет:

— Ишь выпендривается, малявка!

Слова долетают до пани Кубьясовой, она подзывает Ирену, даже не повернувшись в ее сторону:

— А вы подложите больной судно, пожалуйста!

Витя, выполнив задание, отступает к девочкам.

Ирена нехотя шествует в угол палаты за судном, кое-как подпихивает его под «больную», сестра даже вынуждена сделать ей замечание:

— Синяков-то старушке не наставьте!

Сунув руки в карманы, Ирена направляется на свое место.

— А судно что, ножками пойдет? — ехидничает пани Кубьясова. Чаша ее терпения переполнена.

Ирена брезгливо вытаскивает судно, на лице — выражение неподдельного отвращения.

— Тише, не расплескай! — потешаются над ней девушки.

Ирена несет судно на вытянутых руках, непроизвольно воротя от него нос. Ярмила Сваткова прямо-таки корчится от смеха.

— Она… она… — не в силах начать Ярмила, — она в следующий раз перчатки наденет…

Витя смеется вместе со всеми, почему-то высовывая при этом язык.

— Та-ак. Займемся перевязками, — утихомиривает пани Кубьясова развеселившихся девчат. — Начнем с повязки «шапка Гиппократа». На ком будем делать?

Девушки нерешительно поправляют волны взбитых волос, никому не хочется портить прическу. Витя тут как тут, опускается на стул и ждет.

— Начинаем вот отсюда, со лба.

Первых два тура сестра делает прямо над Витиными бровями, а затем накладывает бинт полосами через всю голову к затылку и обратно. Руки ее так и мелькают, и вскоре Витина голова исчезает под повязкой. Еще мгновение, и она сидит в настоящей чалме. Огромные глаза смеются.

— Как проклюнувшийся цыпленок, — громко говорит Павла, и девушки снова хохочут.

На уроках по уходу за больными не соскучишься. Одна Ирена томится, то и дело поглядывая на часы.

* * *

Вечером Ирена с Павлой заявляются в Витину комнату: только здесь есть зеркало во весь рост. Витя пристроилась в углу, чтобы не мешать, на коленях у нее — раскрытый учебник анатомии. Она механически бубнит:

— Стенка желудка состоит из четырех слоев…

Изо всех сил старается Витя сосредоточиться. Надо представить себе желудок. Скажем, утиный. Она вспоминает, как мама разрезала его, а Витя выворачивала наизнанку и выковыривала песчинки, пока внутри не оставалась только блестящая пленка, под которой просвечивало темное мясо.

— Слизистая оболочка, подслизистая основа, мышечная оболочка, серозная…

Перед зеркалом вертится Ирена. Светло-зеленое платье, золотистые кудри волос — настоящая русалка! Оторвавшись от книги, Витя восхищенно разглядывает соседку: на танцах Ирена наверняка будет первой красавицей.

Павла натягивает через голову серо-голубое платье из тафты, пререкаясь с только что приехавшей матерью.

— Смотри, какая Ирена красивая! А ты? — отчитывает ее мать. — Не могла укладку сделать? На всех чертей похожа!

Павла расчесывает щеткой свою густую черную гриву, и Витя думает, что ее чистые гладкие волосы куда красивей без всякой укладки.

— Мама, сил нет два часа торчать в парикмахерской, — в который раз объясняет Павла, и мать беспомощно роняет руки, переплетая пальцы с ярко-красными ногтями:

— Ирена, хоть вы ей скажите!

Но Ирена молчит, сейчас ее волнует только собственное отражение.

— А ваша мама сегодня не приедет?

Ирена машет рукой:

— Какое там! Со мной тетя идет. Родители вообще были против школы танцев, хотели меня в следующем году отдать. Я уж им и так и сяк внушала, а потом взяла да сама заявление написала, — смеется она, красуясь перед зеркалом, а затем поворачивается к матери Павлы — Сами посудите: зачем год терять, раз принимают с пятнадцати? А Павлу я просто не понимаю. И чего ей там не нравится?

Мать только вздыхает:

— Не знаю. Это уж вы у нее спросите. Вот я была молодая… Разве мы так развлекались? Павла у нас чудачка. Представьте себе, она медицину эту сама выбрала. И о чем только девочка думает? Так и состарится за своими книжками. А ведь она у нас одна, мы ей добра желаем…

Задрав подбородок и прищурившись, Ирена придирчиво оглядывает себя в зеркало:

— Знаете, я певицей хотела быть. Или балериной… Что-нибудь в этом роде. А папа ни в какую. Сначала, говорит, делу научись. А разве петь — это не дело?

— Нет, Иренка, пение — это не профессия, — говорит мать Павлы рассудительным тоном, а Ирена тут же добавляет:

— Вот-вот, отец мой тоже так считает.

Витя уже давно рассеянно рисует на полях кружочки — заниматься все равно невозможно. «Схожу-ка к Лиде! — решает она. — Помогу ей на дежурстве, пока они тут собираются». Набросив пальто, она незаметно шмыгает в коридор.

— Господи, какая замухрышка! — сочувственно качает головой мать Павлы. — А учится как?

— Кошмар один, — отвечает Ирена. — Мало того, что я с ней живу в одной комнате, так еще и шефство над ней велено взять. Сегодня наша Чапка меня обрадовала. В общем, няньку из меня делают!

Павла укоризненно поворачивается к Ирене, а ее мать все шумит:

— И зачем только таких в училище принимают? Цацкайся тут с ними… Ну нет, это уж слишком! А учителя на что?

Павла раздраженно обрывает ее:

— Мама, прекрати! Что она — дефективная? Ну, маленькая, худенькая, подумаешь! Не все же в рост идут. А вам бы только языками чесать…

Витя поднимает воротник, прикрывает шею. На улице моросит, дует пронизывающий ветер. Голые ветки деревьев покачиваются над лужами. Витя спускается в левый угол сада, к терапевтическому корпусу. Волосы висят мокрыми сосульками. Наконец она добирается до отделения, где работает ее старшая сестра.

Лида торопливо раскладывает на подносике таблетки, расставляет пузырьки с каплями, баночки с мазями, чтоб скорее разнести их по палатам.

— Можешь пока салфетки нарезать, — роняет она уже на ходу.

Витя берет большие ножницы и, пристроившись на кушетке, принимается за работу: нарезает лигнин на небольшие квадратики и аккуратно складывает их в широкую стеклянную банку.

В сестринскую вбегает Элишка, Лидина подружка, стройная, хорошенькая, в дождевике с поднятым капюшоном.