Дом

Биби смеется. «Ладно, отлично. Мы просто встанем в очередь и встретимся здесь».

Она указывает на палатку с крендельками, расположенную в нескольких палатках дальше, и вместе с одной из тетушек Дома направляется туда.

Среди пончиков, глинтвейна, сосисок, штоллена и горячего шоколада я не знаю, куда эта маленькая женщина собирается положить еще один кусочек.

Стойка с ярко расписанными деревянными мисками находится прямо по другую сторону прохода, поэтому я подхожу к ней, ожидая, пока дамы получат свою еду.

Цвета на всех предметах потрясающие, но мои пальцы скользят по поверхности одной чаши, которая расписана так, что выглядит как переплетенные витражные звезды.

Я беру его в руки, медленно поворачиваю, впитывая оттенки синего и золотого.

Мне совершенно не нужна эта расписанная вручную сервировочная миска, но я все равно переворачиваю ее, чтобы посмотреть цену, указанную на наклейке снизу.

Я уже почти отдал его обратно, так как цена была выше, чем я обычно мог себе позволить потратить на что-то подобное, но потом вспомнил о восьмидесяти тысячах долларов, которые только что добавили на мой банковский счет, и решил, к черту все это.

«Мне бы вот это, пожалуйста», — говорю я женщине за витриной, протягивая ей миску и свою дебетовую карту.

Доминик оторвался от нас некоторое время назад, чтобы побродить с одним из своих дядей. Он не объяснил, почему они не могли просто пойти с нами, но потребность его мамы останавливаться и рассматривать каждую игрушку, вероятно, имела к этому какое-то отношение.

Женщина заворачивает миску в коричневую бумагу, затем кладет ее в простой белый пакет.

Я благодарю ее и кладу визитку обратно в кошелек, затем беру сумку в одну руку, а кошелек — в другую.

Сначала мои ноги поворачивают меня не в ту сторону, и я замечаю это только тогда, когда не вижу стенд с крендельками, поэтому я останавливаюсь и поворачиваюсь в другую сторону. За исключением того момента, когда я замечаю крендельки, я не вижу Биби.

Извиняюсь, когда натыкаюсь на кого-то, прохожу мимо стенда. Но их там нет.

Я разворачиваюсь.

Может быть, они пошли искать меня.

Но я не видел, чтобы они шли сюда.

Я делаю несколько шагов.

А что, если я пойду не в ту сторону?

Я останавливаюсь.

Они не ушли.

Я снова говорю это себе.

Они не ушли.

Я снова оборачиваюсь. Я их не вижу.

Сохраняйте спокойствие. Всё в порядке.

Отвернувшись от киоска с крендельками, я начинаю идти.

Рынок не так уж велик.

Они не могли уйти далеко.

Доминик где-то здесь.

У Доминика здесь сотня человек.

Только я никого не узнаю.

Я стараюсь идти быстрее, но все равно очень много народу.

Дышать.

Я снова останавливаюсь, и кто-то сзади врезается в меня.

«Извините», — бормочу я, открывая свою маленькую сумочку.

Я просто напишу Дому, попрошу его найти меня.

Но я не вижу своего телефона.

Я сдергиваю варежки и засовываю их под мышку. Голыми руками я роюсь в содержимом сумочки, но уже вижу, что телефона там нет.

Я закрываю глаза, пытаясь вспомнить, где я его оставил. Затем я вспоминаю, как Доминик вынул его из моей руки, когда я смотрел на деньги, которые он послал.

У меня нет телефона.

Я живу отдельно, и у меня нет телефона.

Паника прорывается сквозь мою хрупкую защиту, и я снова оборачиваюсь.

Где все?

Изгибая тело, я пробираюсь сквозь толпу людей, пока не добираюсь до одного из перекрестков, где тропинки рождественского веселья расходятся во всех четырех направлениях.

Людей так много, но никто из них не знаком.

Всё в порядке. Ты просто заблудился. Не ушёл.

У меня начинает болеть грудь.

Где Доминик?

Мое зрение начинает расплываться, и я моргаю.

Просто дыши.

Я пытаюсь. Я пытаюсь сделать ровный вдох. Но…

Я пробую еще раз.

Паника побеждает.

Мне нужно найти Доминика.

Я снова разворачиваюсь, решая выбрать новое направление. Но я слишком отвлечен, и моя нога за что-то цепляется, останавливая движение, в то время как остальное тело продолжает двигаться вперед.

Я спотыкаюсь о переднее колесо детской коляски. И у меня есть достаточно времени, чтобы издать тихий крик, когда я вытягиваю руки и ловлю себя на грубом гравии ладонями.

Острые камни, соприкасающиеся с кожей, ощущаются мгновенно и заставляют меня проигрывать борьбу со слезами.

«О, боже, ты в порядке?» Женщина приседает рядом со мной. «Мне так жаль». Она извиняется, хотя мы оба знаем, что я была виновата.

Она хватает меня за руку, помогая мне подняться. «Ты в порядке?»

Я киваю, вытирая щеки тыльной стороной ладони. «Я в порядке».

Слова звучат как угодно, но у меня нет сил объяснить, что мой плач не имеет ничего общего с падением. Поэтому я спешу уйти.

Достаточно сделать несколько шагов, чтобы заметить, что у меня болит колено. Должно быть, я приземлился так же жестко.

Я снова вытираю щеки и моргаю. Но все равно ни одно из лиц вокруг меня не знакомо.

Моя нижняя губа дрожит от желания выкрикнуть имя Доминика. Если бы я сосредоточился на вдохе, я бы, наверное, выкрикнул его довольно громко.

А что, если я позову его, а он не придет?

Он не оставил меня.

Доминик здесь; он не оставил меня.

Но сколько бы раз я себе это ни говорил, я не могу избавиться от отвратительного беспокойства о том, что, возможно, он это сделал.

Я спотыкаюсь и делаю еще несколько шагов.

А что, если он меня бросит?

Часть моего мозга знает, что я в порядке. Часть, которая знает, что это просто реакция на травму. Еще дерьмо, мне нужна еще терапия.