Дома мы не нужны. Книга вторая. Союз нерушимый

Последнее скорее всего и спугнуло зверя – он повернул налево, видимо собираясь обогнуть неведомое рычащее животное по широкой дуге вдоль леса и зашагал, а потом помчался, высоко вскидывая длинные ноги. Следом побежали более мелкие, но не менее грациозные оленихи – во всяком случае раскидистых рогов у них не было; у них вообще не было никаких рогов – машинально размышлял профессор, и вдруг встрепенулся: за подпрыгивающими серыми боками животных, за редкими стволами деревьев проглядывались какие-то развалины И это именно к ним относилось последнее слово полковника Кудрявцева.

За деревьями что-то замельтешило; вроде кто-то забегал. Автомобили отделяло от леса все те же триста метров, и их явно пока не замечали. А вот убегающую добычу заметили – раздался чуть слышный крик-команда, и вслед убегающему стаду раздались выстрелы:

– Раз, два, три, четыре, – считал командир, – что же они так мажут-то?

Видно было, что ему безумно жаль впустую потраченных боеприпасов – ведь еще вчера это были их патроны, и их автомат.

– Последнего ранили, – это по-английски отметила Бэйла и полковник скомандовал:

– Добей!

Снайперская винтовка, оказывается, уже следила за животными (а может, за людьми?) в открытое окно «Вранглера» и в замкнутом пространстве громко хлестнул выстрел. Последняя самка подогнула на бегу передние ноги и так – безрогой головой вперед – врезалась в траву.

В итальянском лагере кто-то счастливо заорал, но тут же умолк, видимо поняв, что трофей этот чужой. Кудрявцев тоже решил так, и улыбнувшись, прокомментировал:

– Ну вот, не с пустыми руками в гости приехали… Но четыре патрона мимо!

Машины и трактор остались на месте, только развернулись капотами к лесу, готовые в любой момент рвануть на помощь парламентерам. А их было трое. Это решение командир озвучил, собрав всех за прицепом. Трактор, а за ним несколько слоев металла бывшего мусорного прицепа давали надежную защиту, и только тут профессор подумал, что эти четыре патрона незадачливого стрелка могли попасть и в них – в самого Алексея Александровича, в командира, или, к примеру.., в Таню-Тамару.

Поэтому, шагая в составе трех представителей русской общины к лагерю, он был настроен более чем негативно к итальянцам. Командир видимо почувствовал его состояние, потому что не доходя метров сорока до кромки леса, остановился, и еще раз повторил инструкции, данные ранее профессору и Оксане.

– Еще раз повторяю, Алексей Александрович, – с нажимом в голосе повернулся к Романову полковник, – твое дело – перевод слово в слово и никакой отсебятины. Мы не находили Холодова и кардинала, мы ничего не знаем об окружающем мире. Я думаю, что кто-то там, – он показал рукой на итальянский лагерь, – знает русский… Мы думаем…

Командир повернул голову к израильтянке и та, блеснув глазами от ярости так, что Романов поспешно отвернулся от девушки, согласилась:

– Определенно знает.

– Поэтому если я иногда буду вроде как проговариваться – на русском, естественно – попрошу не удивляться, хотя бы внешне, – он взял за локоть Гольдберг, успокаивая девушку, чем-то явно расстроенную, а так.., – мы пришли познакомиться и… торговать.

– Торговать? – изумился профессор, – ни о чем подобном за тракторном прицепом Кудрявцев не говорил. Только тут Романов вспомнил о каких-то мешках в багажнике, за чемоданом, – думаешь им нужны твои… наши доллары и евро?

– Нужные вещи, конечно не продадут, – усмехнулся командир, – только откуда они знают, что нужно в этом мире, а что не очень?

– А тот гад, с тяжелым тупым предметом?

– Это не твоя проблема, – посуровел полковник, – ты, главное, от нас с Оксаной не отставай, и почаще оглядывайся.

Между тем от леса отделилась группа людей – тоже из трех человек; они не спеша направились к русским (Оксана ведь тоже считала себя русской). Так что подходивших итальянцев профессор успел рассмотреть очень внимательно.

Впереди шел плотный низкорослый парень с густой гривой черных волос. Взгляд его был тяжелым, неприемлящим перемен, которые могли принести с собой пришельцы.

Справа от него с трудом вышагивала по траве высокая сухощавая девушка. Эта была блондинкой; ровные жидкие пряди волос свободно спадали на плечи и лоб. Она даже споткнулась, подходя к группе гостей, потому что передвигалась в туфлях на высоченной платформе. Да и костюм ее не располагал к таким прогулкам. Эта брючная пара была не чета той, в какой прибежала к ним Оксана. Явно очень дорогая – из тех, которые, как предполагал Алексей Александрович, и называют эксклюзивными. Здесь, в пойме, рядом с туловищем убитого животного, он смотрелся скорее нелепо. Романов сказал бы, что незнакомка такую дорогую вещь одела впервые. И девушке она не очень подходила, что явно отметила израильтянка, усмехнувшись почти незаметно. Но женщины такое наверное чувствуют на подсознательном уровне, и Романов понял, что Оксана, не произнеся еще ни одного слова, приобрела здесь смертельного врага. Впрочем ей было на это наплевать, и профессор понимал ее – ведь рядом стоял полковник Кудрявцев, непревзойденный боец, которому даже такой противник, как.., м-да…

Профессор внимательно осмотрел третьего итальянца; он бы скорее назвал его греком – одним из тех древнегреческих олимпиоников, что когда-то соревновались с самим Гераклом и, возможно, побеждали его. Во всяком случае, в таком поединке сам Романов поставил бы именно на итальянца.

На этого двухметрового красавца с внешностью и фигурой древнегреческого бога, босого, одетого лишь в короткие шорты, смотрели все; лишь Оксана нервно переводила взгляд с него на полковника и обратно; потом облегченно вздохнула, видимо подумала, что лучше ее Александра нет никого, и уже смотрела на гиганта с некоторым пренебрежением.

А больше всех итальянцев – даже больше самого красавца – лучился довольством коренастый крепыш.

– Это мой Марио, Марио Грассо… Хорош? – заявил он, нарушая весь план переговоров, который вчерне набросали русские.

Столько властной уверенности, хозяйского уничижения собралось в этом слове, что Алексей Александрович невольно вспомнил предков этого итальянца – древнеримских патрициев… и их рабов. Вот таким же рабом, наверное считал этого гиганта предводитель итальянцев. А тот смотрел на патрона с обожанием. Так пятилетний ребенок смотрит на отца – большого, сильного, умного. И этот его взгляд, и поистине собачью преданность, выказываемую при чужих людях, профессор попытался объяснить отсутствием большого ума: «Сила есть – ума не надо!», – но что-то здесь было иное, непонятное…

– Хорош, – согласился полковник. В его возгласе было искреннее восхищение красотой сильного мужского тела и, пожалуй, какое-то предвкушение – а каков ты на самом деле, парень?

Он шагнул вперед, к Марио и тот улыбнулся Кудрявцеву доверчиво и с любопытством, так что профессор опять невольно подумал о пятилетнем ребенке.

А командир ткнул пальцем в бицепс (или как там называется эта мышца – Алексей Александрович в анатомии не был силен); потом его рука переместилась на широченную грудь Грассо, которая располагалась как раз напротив глаз полковника. Под твердым пальцем, который определенно нажимал в нужные точки, разбухали тугие валики мускулов и Александр Николаевич довольно кивал головой.