Домашний фронт
Шрифт:
Бетси нахмурилась:
— Что случилось?
Майкл молчал, и лицо Бетси побледнело.
— Мама?
— Мама дома? — спросила Лулу. — Ура-а-а! Где она?
Надежда, подумал Майкл. Он обязан спрятать собственные страхи и дать им надежду.
Но если надежда окажется ложной? Майкл понятия не имел, насколько серьезно ранена Джолин и выживет ли она.
«Ее сбили…»
Он с трудом сглотнул и вытер глаза.
— Говори, — решительно сказала Бетси.
Майклу было больно видеть, как она боится и как старается быть взрослой. Он обошел груду одежды на полу
— Где мама, папочка? — спросила дочь, подпрыгивая.
Майкл вытянул ноги, прижимая к себе Лулу.
— Иди сюда, Бетси, — тихо позвал он.
Она осторожно подвинулась, не отрывая от него взгляда; Бетси изо всех сил пыталась справиться с собой, но губы у нее дрожали. Майкл видел.
— Мама попала в аварию, — сказал Майкл, обнимая дочерей. — Ее везут в очень хороший госпиталь, прямо сейчас. И…
Она поправится. Майкл не мог это выговорить, не мог заставить себя произнести эти слова.
Лулу отстранилась, внимательно посмотрела на него.
— Маме больно?
— Она поправится? — тихо спросила Бетси.
— Мы должны верить, что поправится. — Никогда в жизни Майкл не говорил так неубедительно. — Мы должны молиться за нее.
Бетси смотрела на него во все глаза. Самообладание покинуло ее, по щекам потекли слезы, плечи вздрагивали.
Лулу разрыдалась.
Майкл обнял обеих, прижался к ним, сам с трудом сдерживая слезы.
Казалось, они плакали несколько часов. Наконец Лулу отстранилась. Ее черные кудрявые волосы были влажными и прилипли к покрасневшим щекам.
— Если маме больно, ей дадут мороженое? Помнишь, Бетси, как мама дала мне мороженое, когда я упала с лестницы?
— Клубничное, — подтвердила Бетси.
И Лулу кивнула:
— С карамельными крошками.
Бетси вытерла слезы и шмыгнула носом.
— Помнишь, Лулу, как прошлым летом на пляже она подвернула ногу? Нога распухла, стала красной и толстой, а мама сказала, что ей не больно. Она просто один день не бегала. А когда собака укусила ее в магазине, у нее шла кровь, но ей не было больно, помнишь? Потому что она солдат — вот что она сказала. Она сильная. Правда, папа?
Майкл мог только кивнуть. Для них эти истории были удобным способом вернуть Джолин домой, туда, где она должна быть, но сам Майкл мог думать только о вертолетах, падающих, разбивающихся, взрывающихся, и об ужасных ранах. Он думал о письмах, которые не отправил Джолин, пока она воевала, о словах, которые не сказал и которые сказал — я больше тебя не люблю — и к горлу подкатывала тошнота.
Когда через два часа приехала мать, он испытал огромное облегчение и благодарность.
— Йа-Йа, маме больно, — сказала Лулу и снова заплакала.
Мила взяла инициативу в свои руки.
— Твоя мама солдат, Люси Луида, и ты не должна об этом забывать. Ей нужно, чтобы мы теперь думали о хорошем. Может, ребятки, переоденетесь в пижамы, и я почитаю вам на ночь?
Майкл оторвался от дочерей и встал. Потом нетвердой походкой двинулся к матери.
— О, Майкл, — прошептала
она. Голос ее дрожал, глаза наполнились слезами.— Не надо. — Майкл уклонился от протянутой руки. Нельзя, чтобы его утешали, — не теперь, не перед детьми. От прикосновения матери он может сорваться. Он прошел мимо нее и не останавливался, пока не оказался в коридоре.
Потом закрыл за собой дверь и спустился на первый этаж. Какое-то время — Майкл сам не знал, как долго — он бродил по дому, разглядывая памятные вещи. Свадебная фотография в книжном шкафу, приставной столик, который они с Джолин реставрировали вместе, декоративная тарелка на стене кухни.
Зазвонил телефон.
— Майкл Заркадес, — сказал Майкл, хватая трубку.
— Здравствуйте, мистер Заркадес. Это Максин Солл из Красного Креста.
Он изо всех сил стиснул трубку, думая: «Господи, пусть все будет хорошо».
— Как моя жена?
— Прошлой ночью ее вертолет сбили в провинции Аль-Анбар. Из-за тяжелых боев спасательная операция была затруднена. Я не знаю подробностей и не могу сообщить вам информацию о других членах экипажа. Но мне известно, что ваша жена жива, и ее состояние стабильно. Ей оказали помощь в Баладе, а теперь она находится на пути в Германию, в Ландштуль.
Майкл испытал такое облегчение, что опустился на колени на пол кухни.
— Слава богу, — прошептал он. Сотрудница Красного Креста что-то рассказывала про госпиталь, но Майкл почти не слушал.
Повесив трубку, он вышел на улицу, где его окружила холодная, черная ночь. Теперь ты приедешь домой, Джо, ты поправишься.
Майкл до такой степени погрузился в свои мысли, что не сразу заметил человека, стоящего на террасе на другой стороне дороги. В тусклом свете уличного светильника был виден только силуэт, но Майкл догадался, кто это.
Он закрыл за собой дверь и пошел по гравийной дорожке, прислушиваясь к хрусту маленьких серых камешков у себя под ногами. Ночь пахла отливом — в воздухе чувствовался слабый запах серы.
— Карл? — спросил Майкл, подходя ближе. — Ломанд к вам тоже приходил?
Карл кивнул.
— Мне нужно было уйти из дома. Сет… Я не знаю, что, черт возьми, ему сказать. С ним сейчас мать Тэми.
— Да. Моя мама тоже с девочками. Что с Тэми?
— Проклятые военные и Красный Крест ни черта мне не говорят. Она жива. В критическом состоянии. Вот и все, что я знаю. А Джо?
— Жива, в стабильном состоянии. Это все, что мне известно. Они ничего не говорят об остальных членах экипажа.
— Сегодня пришло электронное письмо от Тэми. Наверное, отправила перед вылетом. Оно такое… — Голос Карла дрогнул. — Потом я еще раз прочел его и подумал: неужели это ее последние слова?
Майкл не знал, что ответить, и поэтому промолчал. Но и молчание было невыносимым.
— Ты вылетаешь завтра? — спросил он.
— Да. А ты?
— Тоже. — Майкл посмотрел на черную воду, прислушиваясь к шуму прибоя. Чем дольше он тут стоял, тем неудобнее было уходить. Наконец-то у них с Карлом появилось что-то общее, но это не сблизило их. — Наверное, мне пора возвращаться к девочкам. До завтра.