Домье

Кто станет поминать тюрьму добром? Но Домье думал о ней без горечи. Там осталась частичка его души. Оноре знал, что навсегда сохранит в памяти «Марсельезу», гулко отдававшуюся в тюремных стенах, долгие беседы по вечерам, мечты о свободе, радость от сознания, что его искусство знакомо и дорого людям.

Домье стал взрослым за эти полгода. Он знал, что жизнь, ожидавшая его, не обещала быть легкой. Но теперь, работая, он мог думать о тех, кто в тюремном дворе пожимал ему руки и, смеясь, называл Гаргантюа.

ГЛАВА V «ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЕ ЧРЕВО»

Только истинный вкус способен создавать уродливое.

Дидро

В редакции «Карикатюр» Оноре встретили восторженно. Он чувствовал себя героем дня. Все поздравляли Домье и даже слегка завидовали ему. Просидеть полгода в тюрьме во времена Луи Филиппа было почти что аттестатом порядочности.

Когда в жизни человека происходят большие перемены, взгляд на мир становится шире, острее и независимее. В справедливости этой нехитрой истины Оноре Домье убедился на собственном опыте. Все приобрело новую ценность. То, что раньше казалось обычным, сейчас дарило неожиданную радость: работа, солнце, беседа с друзьями.

После выхода из тюрьмы Домье поселился отдельно от родителей на улице Сен-Дени. Как и раньше, он отдавал матери большую часть заработка, но ему хотелось работать спокойно и сосредоточенно — дома это было трудно. Домье тянуло как-то обновить свою жизнь, она словно не вмещалась в старые рамки привычного существования.

Здесь, на шумной улице Сен-Дени, Оноре чувствовал себя в самой гуще трудового Парижа. Ранним утром его будил шум повозок, направлявшихся к центральному рынку. Мастерские, крохотные лавки начинали свой хлопотливый день на заре. Этот квартал населяли люди, почти не знавшие, что такое досуг: ремесленники, до поздней ночи гнувшие за работой спину; швеи с потухшими, близорукими глазами; мелкие торговцы, разносчики, грузчики. Квартиры тут стоили дешево. Последнее обстоятельство для Домье значило немало.

Казалось, и в самом деле жизнь начиналась заново. Работа обретала ясную целеустремленность. Оноре хорошо знал, не только против кого он сражается, но и за кого. Он думал о своем зрителе, теперь хорошо знакомом. Представлял, как улыбнулись бы или нахмурились товарищи по заключению, глядя на его рисунки.

Жизнь стала проще, яснее и труднее. Труднее потому, что Оноре стал к себе гораздо строже. Многого в прошлой своей работе он уже не принимал.

Но пока что надо было завершить большую работу, начатую еще до ареста: серию портретов «Знаменитостей Золотой середины».

Весной минувшего года, за несколько месяцев до ареста Домье, Филипон задумал очередную атаку на правительство. В «Карикатюр» появились намеки на то, что «по советам и просьбам подписчиков» газета собирается опубликовать портретную галерею «Знаменитостей Золотой середины», как называли правительство Луи Филиппа. Эту серию Филипон поручил Домье. Журналист понимал, что именно он, как никто другой, может изобразить кислую гримасу верхушки «Лучшей из республик».

Оноре тщательно готовился к этой работе. Как сотрудник газеты, он имел право входа в ложу прессы Бурбонского дворца и подолгу просиживал на заседаниях палаты. В этом нарядном полукруглом зале среди колонн, статуй и бархатных занавесей вершилась французская политика, звучали велеречивые заявления о благе отечества и преданности королю. Толпа властителей страны представлялась безлико элегантной. Разглядеть их истинную физиономию было нелегко. За плечами депутатов были многие годы политических интриг, напряженной борьбы за власть. Они умели скрывать свои чувства. Каждый характер требовал расшифровки, терпеливых наблюдений. Лишь постепенно, в жестах, в интонациях начинали раскрываться для Домье его будущие герои. Он улыбался, представляя себе холеные лица государственных мужей вырванными из пышной рамы повседневной респектабельности.

Оноре, вспомнив свое детское увлечение лепкой, решил использовать для предварительных набросков глину. Возвратившись из Бурбонского дворца, он быстро, за несколько минут, вылепливал миниатюрный бюст очередного персонажа. Глина оживала от малейшего движения пальцев, в ней хорошо восстанавливалось виденное. Скоро в комнате появилось множество скульптурных голов министров и депутатов — забавных, уродливых, совершенно живых. Домье лепил только главное, он выделял лишь те черты, которые раскрывали глубоко запрятанные пороки. В скульптуре он чувствовал себя освобожденным от необходимости думать о деталях, без которых в литографии трудно было обойтись.

Вступлением к публикации серии стала литография «Маски 1831 года». Лица политических воротил Домье изобразил в виде застывших гипсовых масок. 26 апреля 1832 года газета поместила первую литографию серии, сопроводив ее такой заметкой:

«Карикатюр» как-то обещала подписчикам галерею портретов «Знаменитостей Золотой середины», обладающую не только отличным сходством, но и подчеркнутыми характерными и комическими чертами, свойственными шаржу. Взяв за правило использовать все возможности для достижения успеха, «Карикатюр» несколько отдалила реализацию этого плана, так как заказала макет каждого персонажа. (Имелись в виду скульптуры, сделанные Домье.)

…Господин Шарль Лам… открывает процессию. Эта честь по праву принадлежит тому, кто заявил: «Эмигрировать не значит дезертировать».

Из цензурных соображений имя не было названо полностью, но каждый понимал, что это портрет графа Шарля Ламета, послужившего на своем веку и революции и Реставрации и теперь так же верно служившего Луи Филиппу. Слова Ламета «Эмигрировать не значит дезертировать», произнесенные им недавно в палате, дали обильную пищу насмешкам.

Старый человек с отечным лицом, изображенный на литографии, странным образом напоминал обезьяну. Уродливая голова склонялась вниз, словно придавленная тяжестью парика. Занятия скульптурой отточили, как резец, карандаш Домье. Портрет, вылепленный резкими пятнами, казался вырубленным из гранита монументом человеческой тупости. Внизу был нарисован фантастический герб Ламета: в щите, увенчанном париком, красовались фригийский колпак, бурбонская лилия, груша и крест — символы изменчивых убеждений графа. За щитом были перекрещены палка и костыль. В качестве девиза Домье использовал все те же слова Ламета об эмиграции.

В таком же духе были задуманы и исполнены другие портреты: председатель палаты адвокат Дюпен получил в качестве герба флюгер и кошелек, министр граф д’Аргу — цензорские ножницы, и так далее.

Теперь Оноре принялся за окончание серии, печатание которой прервалось из-за его ареста. Меньше чем через два месяца после освобождения Домье в апрельском номере «Карикатюр» за 1833 год появилась литография, завершавшая публикацию «Знаменитостей Золотой середины».

Это был портрет Жана Шарля Персиля, генерального прокурора Франции. Персиль уже выступал в роли прачки в недавней литографии Домье, и Оноре без труда нарисовал его лицо — остроносое, сухое, словно вылепленное из папье-маше, зачесанные впереди жидкие бакенбарды, крестик Почетного легиона в петлице. Под портретом был традиционный герб: прокурорская шапка, рулоны судебных приговоров, щит с изображением отрубленной головы, кандалов и гильотинного ножа. Подпись под портретом «pére-scie» [6] тоже напоминала о гильотине.

6

«Папаша-пила».

Литография не была большой удачей. Домье сам это видел. После полугода отсутствия, когда он так по-новому стал смотреть вокруг, к давно начатой серии душа уже не лежала. Хотелось делать портреты совсем по-иному.

Как ни забавны и остроумны были гербы, но Оноре собирался от них отказаться. Зачем эти дополнения? Настоящая карикатура сама по себе должна быть достаточно красноречива. Все надо изменить, все начать заново.

Когда после долгого отсутствия Домье появился в Бурбонском дворце, он готов был поверить, что ушел отсюда только вчера. Те же лица, те же речи, та же пышная бутафория демократии. Но сейчас Оноре видел в «Знаменитостях Золотой середины» своих реальных врагов. Это они отправили за решетку сотни героев июльских дней и его самого, это они захватили в свои руки все завоевания революции.

Над ними нельзя просто смеяться! Надо разобрать их по косточкам, показать со всех сторон и в их лице — правительство Луи Филиппа.

Домье решил делать портреты в рост — сатирическое подобие парадных портретов.

Он начал наступление.

2 мая появился портрет Подена, 30-го — Вьенне, 5 июня — Арле, 13-го — Себастиани, 20-го — Одье, 27-го — Делесера и Прюнеля. Затем последовали портреты Аргу, Барта, Градиани. За лето Домье сделал больше десятка портретов в рост. Никаких гербов, деталей не было в этих литографиях, только сами люди.