Домье

Литография же давала возможность художнику делать рисунок прямо на камне, с которого потом производилась печать. Поэтому оттиски совершенно точно повторяли рисунок. Техника литографии была недорога и сравнительно несложна. Уже в первые годы Реставрации в Париже появились три большие литографские мастерские, и число их неуклонно росло. Все больше становилось и художников, занимавшихся литографией.

Оноре без труда нашел себе учителя. Молодой, но уже хорошо набивший себе руку литограф Шарль Рамле согласился показать Домье основные приемы литографии.

Зрелище литографской кухни произвело на Оноре сильное впечатление. Ему казалось, что он видит занимательный фокус. На куске плоского белого камня — известняка — с тщательно отполированной, но чуть шероховатой поверхностью Рамле рисовал каким-то особенным жирным карандашом. Штрихи ложились на камень, как на хорошую зернистую бумагу. Потом литограф протер камень остро пахнущей жидкостью кислотой, и она протравила ту часть поверхности, которая не была защищена штрихами жирного карандаша. Затем Рамле намазал камень обычной типографской краской, и она осталась только на обработанных карандашом местах. К протравленным кислотой участкам краска не приставала. На камень была положена бумага, прижата к нему прессом, и через минуту был готов отличный оттиск, точно повторяющий рисунок на камне, только на бумаге все отпечаталось как бы отраженным в зеркале — то, что было слева, переместилось направо.

Техника рисования на камне не показалась Оноре сложной. Он быстро привык к фактуре камня и к особенностям литографского карандаша. Камни бывали разными — одни шлифовались, как зеркало, чтобы на них можно было рисовать пером, другие оставались шероховатыми, на них особенно хорошо ложился мягкий карандаш, и любой полутон, едва заметный прозрачный штрих сохранялись в отпечатке.

Оноре вскоре убедился, что может рисовать заставки не хуже Рамле. Тот, в свою очередь, одобрил первые опыты ученика и начал давать ему маленькие заказы, с которыми сам не успевал справиться.

Вслед за этим Оноре впервые получил деньги за свою работу — не за службу, а за рисование, и был очень горд. Монета в сто су — тусклый, потертый пятифранковик с портретом Людовика XVIII — отличалась от обычных денег, на которые можно пообедать или что-нибудь купить. Это был гонорар, деньги, полученные за то, что прежде служило только развлечением. Правда, то, что сейчас делал Оноре, не слишком походило на искусство. Заставки, заглавные буквы, которые изготовлял Рамле, были довольно жалкими поделками. А Домье не мог не считаться с указаниями своего учителя и заказчика и поневоле подражал его манере.

Работа у Рамле была случайной и давала мало денег. Вскоре Оноре подыскал себе новое место — поступил учеником-подручным к издателю и литографу Бельяру. Не без страха оставил он службу у Делоне, дававшую хоть и небольшой, но верный заработок. Отныне искусство становилось профессией Оноре и его единственным источником дохода.

Но о настоящем искусстве еще и сейчас не приходилось думать. Для Домье литография была на первых порах тяжелым и утомительным ремеслом. В заведении Бельяра печатались литографированные портреты знаменитостей и копии с картин; они хорошо продавались, и, чтобы выполнить все заказы, приходилось очень много работать. На долю учеников, среди которых был Оноре, доставалась самая скучная часть дела. Они шлифовали камни, травили их кислотой, таскали бумагу и лишь изредка допускались к рисованию. Домье приходил в мастерскую затемно, чтобы до прихода хозяина успеть навести в ней порядок, и уходил под вечер. Первое время, пока ему не доверяли делать рисунки, Оноре совсем выбивался из сил. Но зато он на практике постиг все премудрости литографского дела: научился с первого взгляда определять качество типографского камня, узнал все секреты его обработки, стал отлично разбираться в сортах карандашей и красок.

Как ни утомительна была работа, Оноре впервые за несколько лет чувствовал себя на своем месте. Скрип печатного пресса, запахи кислоты, типографской краски и влажной бумаги, наваленные кучей на полу свежеотпечатанное эстампы, гравюры на стенах — все это был тот мир, где Оноре ощущал себя дома.

К несчастью, пришлось отказаться от занятий в Академии Сюиса, не говоря уже об уроках у Ленуара. Времени хватало только на работу.

А рисовать Оноре все еще не умел. Он почти ничему не успел научиться, лишь самой азбуке искусства — ровно настолько, чтобы видеть собственные ошибки. Он стал литографом, не успев стать художником. Ему приходилось переносить на камень чужие рисунки, делать виньетки, украшения для нот, бесчисленные завитушки, от которых к концу дня начинали болеть глаза. Его рука приобрела ремесленную ловкость. Сделанные им рисунки были не хуже, но и не лучше обычной второсортной литографской продукции. Теперь Оноре приносил домой немало серебряных монет. Эти деньги очень выручали семью — стареющий отец получал нищенское жалованье, денег едва хватало на хозяйство. Родители больше не осуждали профессию сына — она оказалась более доходной, чем стихи Жана Батиста Домье.

Дома Оноре не чувствовал себя уютно. В тесноте крохотной квартиры трудно было работать. Ему казались нелепыми запоздалая страсть отца к напыщенной старомодной поэзии, его оды в честь королей и вельмож. А Жан Батист, в свою очередь, плохо понимал сына, любившего песенки Беранже и рисовавшего солдат и веселые сценки парижского быта. Домье-отец возмущался, когда Оноре непочтительно отзывался о покойном Людовике XVIII или ныне царствующем Карле X и ругал аристократов. Жан Батист был добрым и по-своему неплохим^ человеком, но он закрывал глаза на реальную жизнь и, несмотря на все свои неудачи, не хотел отказываться от прежних идеалов.

Его сыну все это было чуждо. Да и как могло быть иначе? Оноре видел нищету парижских ремесленников, видел, как гнули спины печатники, чтобы заработать себе на хлеб, знал, что аристократы получили миллиард франков компенсации за конфискованные во время революции имущество и земли. С детства столкнувшись с бедностью и тяжелым трудом, Оноре научился трезво смотреть на жизнь. Монархические стихи отца казались ему по меньшей мере смешными. Но он жалел родителей, особенно мать, в конец растерявшуюся в суматохе Парижа, и по мере сил старался им помочь, заработать как можно больше денег.

Оноре нередко засиживался за работой до глубокой ночи. Он доставал заказы откуда только мог — из редакций журналов, из книжных издательств, нотных магазинов. Заказы были самыми разными: от идиллических виньеток из иммортелей до зарисовок театральных премьер. Его работы охотно печатали — они нравились заказчикам. Рикур, издатель журнала «Артист», когда Оноре принес свои рисунки к нему в редакцию на улицу Кок, воскликнул: «О, вы умеете схватывать движение!» — и с тех пор неизменно давал Оноре заказы. Тем не менее, когда приходилось рисовать людей, Домье не покидало чувство, что он делает больше того, что умеет. То, что для профессиональных художников не представляло труда, часто для Оноре становилось мучительной загадкой. Как выглядит человек в том или ином повороте, как рисуются ноги при ходьбе — об этом и о многом другом Оноре лишь догадывался. Не имея солидной подготовки, он брел ощупью там, где другие шли быстро и уверенно.

Домье приучился восполнять терпением пробелы знания, помногу раз исправлял рисунки. Постепенно у него развилась работоспособность. Выручала его и отличная зрительная память.

Через некоторое время Бельяр стал поручать Оноре литографские копии с тех современных картин, которые он считал самыми значительными с коммерческой точки зрения. Большей частью это были работы посредственных художников: сентиментальные сценки буржуазного быта или до приторности верноподданнические полотна, прославлявшие Карла X. Оноре тошнило от этих безвкусных, удивительно похожих друг на друга картин, но выбирать не приходилось, и, с трудом преодолевая раздражение, он рисовал короля.

Уже с юношеских лет Оноре пришлось изображать не то, что хотелось, а то, что диктовалось необходимостью. Правда, уже самый процесс рисования был для него желанным, единственно возможным трудом. Но время шло, а собственные мысли, наблюдения накапливались, почти не находя выхода.

Оноре еще не знал, к чему, собственно, он идет и чего добивается.

Уроки Ленуара и занятия в Академии Сюиса, Лувр, выставки современных художников, литографии Шарле, которому Оноре продолжал поклоняться, — все по-своему привлекало Домье.