Доминион

Глава 7

В четверг утром Сара поехала на метро в центр, на заседание комитета помощи лондонским безработным, проходившее в квакерском Доме друзей на Юстон-роуд. По дороге она читала взятую в библиотеке книгу, «Ребекку» Дафны Дюморье. Она добралась до сцены, где сумасшедшая домоправительница миссис Дэнверс побуждает вторую миссис де Винтер выпрыгнуть из окна: «Вы, не она, тень и призрак. Вы, не она, забыты, отвергнуты, лишняя здесь. Почему вы не оставите ей Мэндерли? Почему не уйдете?» [5] Саре книга не понравилась – увлекательная, это бесспорно, но страшная. За исключением романов и детективных историй, на полках библиотек стало трудно что-нибудь найти. Книги многих писателей, которых она любила – Пристли, Форстера, Одена, – оказались недоступными. Эти люди выступали против правительства во время заключения мирного договора и впоследствии, подобно их произведениям, незаметно исчезли из публичного пространства.

5

Перевод Г. Островской.

Сара откинулась на сиденье. Дэвид не занимался с ней любовью с воскресенья. Он делал это все реже и реже. Большей частью он занимался любовью медленно и нежно, но в тот раз делал это с тревожной поспешностью, а войдя в Сару, застонал, словно она причиняла ему не наслаждение, а боль. «Вы, не она, тень и призрак». Она провела ладонью по лицу. Как до этого дошло? Сара вспомнила их первую встречу – на танцах в теннисном клубе, в 1942 году.

Она стояла с подругой и не отрывала глаз от Дэвида, разговаривавшего с другим мужчиной в углу. Он обладал классической красотой, был подтянутым и мускулистым, но Сару влекло к нему какое-то особое очарование, присущее ему, его мягкость и даже грусть. Он перехватил ее взгляд, извинился перед собеседником, подошел и пригласил на танец – уверенно, но в то же время с какой-то робостью. Сара тогда ходила с короткой стрижкой – как долго продержалась эта мода! – и пока они кружились под звуки оркестра, отпустила одну из своих смелых реплик, заявив, что завидует его натуральным вьющимся волосам. На это он улыбнулся и ответил с тем спокойным юмором, который сейчас почти исчез: «Это вы не видели меня в бигуди».

Они поженились в следующем, 1943 году, и вскоре после этого Дэвида прикомандировали на два года к британскому верховному комиссару в Окленде. Отец Дэвида уже жил в Новой Зеландии – тот же самый Дэвид, только постаревший, располневший и с резким ирландским выговором. Втроем они частенько обсуждали политическую ситуацию на родине, которая непрерывно ухудшалась. Все они были на одной стороне: опасались союза с Германией и медленного, ползучего авторитаризма в Англии. Но это было до выборов 1950 года: Черчилль еще рыкал со скамей оппозиции в парламенте, поддерживаемый Эттли, еще оставалась надежда на перемены на следующих выборах. Отец Дэвида просил их остаться – Новая Зеландия твердо решила сохранить демократию, здесь можно было свободно высказываться и жить, тогда как в Англии эта свобода исчезала. Недели шли, и Сара начала поддаваться уговорам, хотя сердце ее щемило при мысли о расставании с родными. Именно Дэвид поставил точку.

– То, что сейчас творится, не может продолжаться вечно. Только не в Англии. Пока мы там живем, у нас есть право голоса и свое мнение. Нам следует вернуться. Это наша страна, – сказал он.

Они тогда не знали, что Сара беременна Чарли. А если бы знали, то, возможно, остались бы.

Сара выглянула в окно вагона. День был ясным, но Лондон выглядел блеклым и грязным, как всегда. Ей вспомнилось вдруг, как они с Дэвидом отправились на западный край Южного острова в Новой Зеландии и жили в большой армейской палатке, купленной в Окленде. Дни текли среди огромных далеких гор, поросших гигантским древовидным папоротником. По ночам слышалось серебристое журчание горных потоков и топот мелких бескрылых птиц, рывшихся в подлеске, а они лежали, обнявшись, и шутили о том, какими грязными и неопрятными стали – прямо как первопроходцы в дебрях или Адам и Ева в эдемском саду.

Она подпрыгнула, когда поезд, двигаясь рывками, затормозил на «Юстоне». Сара встала и сунула книгу в сумку. В магазинчике у станции уже продавался остролист. До Рождества оставалось чуть больше месяца: скоро, как всегда, начнется время притворного доброжелательства. Трудно выносить все это после того, как потерял ребенка.

Сара перешла через дорогу, направляясь к Дому друзей. Как всегда, у дверей штаб-квартиры квакеров дежурил полицейский. Квакеры выступали против насилия на территории империи, против войны в России, и по временам еще отваживались на сидячие демонстрации. Саре вспомнилось, что в детстве полицейские представлялись ей дружелюбными, надежными, способными защитить. Теперь же они внушали страх и робость. В кино их изображали уже не пустоголовыми соперниками частных детективов, а героями, крепкими ребятами, борющимися с коммунистами, американскими шпионами и преступниками еврейской наружности. Сара показала постовому удостоверение личности и приглашение на собрание, и он кивнул.

Комитет помощи лондонским безработным возник в начале сороковых, чтобы распределять продуктовые наборы и одежду, а также устраивать праздники для детей четырех миллионов безработных. Сара состояла в подкомитете, который собирал рождественские подарки нуждающимся детям на севере. Иногда она пыталась представить, что чувствуют родители, передавая подарки от анонимных благодетелей, но иначе ребята вообще ничего не получили бы. В комитете Сару уважали, подчас она замещала председательницу, миссис Темплман, грозную жену бизнесмена. В тот день, впрочем, миссис Темплман крепко держала бразды правления – в круглой шляпке поверх завитых седых волос, с низкой крупного жемчуга на обширной груди. Она благодушно кивнула, выслушав доклад Сары о переписке с большими магазинами игрушек относительно скидки на оптовые заказы. Сара подчеркнула, что нужно обеспечить разнообразие игрушек – нехорошо, если в какой-нибудь йоркширской деревушке у всех детей окажутся одинаковые медвежата или паровозики. Она пояснила, что разнообразие слегка удорожит наборы, но для семей оно очень важно. Сара улыбнулась мистеру Хэмилтону, пухлому человечку с гвоздикой в петлице, специалисту по благотворительности одного из крупных магазинов игрушек. Тот глубокомысленно кивнул, и миссис Темплман одобрительно посмотрела на Сару.

После заседания миссис Темплман подошла к Саре, поблагодарила ее – велеречиво и покровительственно, как всегда, – за проделанную работу и спросила, не хочет ли она пойти на ланч. Она была в плотном пальто, а на шею надела палантин из лисы – жутковатую тварь со стеклянными глазами, что смотрели на Сару, и хвостом в пасти. Получив отказ, миссис Темплман явно была разочарована. Сара знала, что председательница, как и она сама, страдает от скуки и одиночества, но во время прошлого обеда миссис Темплман беспрерывно трещала про своего мужа, комитет и работу в церкви: она была убежденной христианкой и, как всегда подозревала Сара, надеялась обратить ее. Сара чувствовала, что в этот день она не сможет вынести ничего такого.

Но и домой возвращаться не хотелось. Она в одиночку пообедала в ближайшем «Уголке», потом прогулялась; погода была холодной и ясной, воздух – морозным. После смерти Чарли Сара частенько ездила в центр Лондона, чтобы спастись от домашнего одиночества: как правило, она просто прохаживалась по старинным улочкам с их лавками и конторами, по описанным Диккенсом переулкам, мимо построенных Реном очаровательных храмов вроде церквей Святого Дунстана или Святого Свитуна, где можно посидеть и поразмышлять в тишине. В этот день она решила посетить Вестминстерское аббатство, где не бывала уже несколько лет. Женщина свернула на Гоуэр-стрит, миновала Сенат-хаус, второе по высоте здание Лондона. В бывшем главном корпусе Лондонского университета теперь размещалось самое большое в мире германское посольство; с древков на крыше на половину высоты здания свисали два гигантских знамени со свастикой. Угрюмые полицейские из особой службы, вооруженные пистолетами-пулеметами, стояли вдоль всей длины перил, защищенных колючей проволокой – на случай атаки бойцов Сопротивления. Внутри охраняемого периметра стоял лимузин, из которого вышел чиновник в коричневом мундире нацистской партии. Его встречала группа людей: кто-то в костюмах, кто-то в военной полевой форме серого цвета, один, похожий на жука, – в черном, блестящем эсэсовском одеянии. Сара прибавила шаг. Когда в 1940 году немецкие официальные лица стали прибывать в Лондон, Сара удивлялась ярким краскам: черным повязкам с красной свастикой в белом круге. Прежде ей доводилось видеть нацистов только в кино, где все было черным, белым и серым. Эти люди знали, как использовать цвет.

Шагая, она размышляла о том, какими уставшими, окоченевшими и серыми выглядят, по сравнению с немцами, прохожие в своем большинстве. На мостовой сидел одноногий и играл на скрипке. На земле лежала фуражка, на куске картонки было нацарапано: «Ветеран 1940. Помогите, пожалуйста». Скоро полицейские его прогонят – нищие чуть не стали бичом Лондона, но после кампании в «Дейли мейл» их насильно переместили в сельскохозяйственные поселения «На задворках», устроенные Ллойд Джорджем с целью производства продукции на неудобьях в сельской глуши. Она бросила в шапку инвалида полкроны. В последние дни Сара все чаще замечала признаки бедности и неблагополучия. Годами она закрывала на это глаза. К моменту встречи с Дэвидом она перестала участвовать в политической деятельности, это было слишком опасно. По возвращении из Новой Зеландии оба считали, что остается только ждать, пока ситуация не переменится. А перемениться она просто обязана.

Она шла по направлению к Вестминстеру, снова и снова замечая, как много здесь вспомогательной полиции. Несколько раз попадался новый плакат с рекламой фашистов Мосли, красочный и жуткий: женщина на переднем плане заслоняет младенца от гигантской, похожей на Кинг-Конга обезьяны с длинным носом карикатурного еврея, в каске, с красной звездой на лбу. «Сражайся против большевистского террора! Вступай в БСФ!» [6] Сара прошла по Уайтхоллу, оглядываясь на окна Министерства доминионов, где в это время должен был работать Дэвид. В последние недели она все сильнее злилась на него, но после разговора с Айрин осознала, как сильно любит мужа и боится потерять его.

6

БСФ – Британский союз фашистов.

Миновав Вестминстерский дворец, женщина вошла в аббатство. Внутри было темно и холодно, шаги отдавались звонким эхом. Людей было мало. Могилу Неизвестного солдата все еще покрывали венки, оставшиеся от Поминального дня. Сара обвела глазами обширное пространство. Здесь в следующем году пройдет коронация. Ей стало жаль королеву, такую молодую и одинокую посреди всего этого хаоса. Вспомнилось рождественское обращение ее отца Георга VI в 1939 году, в то единственное военное Рождество. Семья собралась перед радиоприемником, все были в бумажных колпаках, но хранили торжественное молчание. Король, запинаясь, читал стихотворение: