Дон Алехандро, человек и чародей

— А вообще, насколько это нормально, когда королевская стража врывается в дома и забирает людей на алтарь?

— Официально этого в стране нет.

— Как нет? А договор с моей матерью?

Забавно, но я даже сам не почувствовал фальши, когда сказал «моя мать». Неужели я начинаю считать своим мир, куда меня принудительно засунули?

— О таком только слухи ходят. Никто не знает точно, с кем заключали договора, если их заключали.

— И как давно ходят слухи?

— Мне почем знать? — удивился Серхио. — Сангрелар, почитай, в таком виде лет двести стоит…

— Сколько? — вытаращился я на него.

— Двести с небольшим, как последнего Бельмонте прибили, — добил меня Серхио.

— Двести лет… двести лет…

Меня как будто обухом по голове ударило, когда я осознал, что все близкие мне люди давно умерли. И неблизкие — тоже. Все, совершенно все, кого я знал, с кем общался, кого любил и ненавидел — никого не осталось в живых. И родных не осталось ни там, ни тут. Если старикашка был прав в своих прогнозах, то последний Бельмонте был моим сыном. Отцовских чувств я в себе не нашел, сколько их ни выкапывал. Возможно потому, что все продолжало казаться ненастоящим. Вот лягу спать, проснусь — и выяснится, что все это дурной страшный сон. Не может же быть такого, что моя душа в ожидании нужного тела болталась здесь больше двухсот лет, а для меня прошел всего лишь миг? Я хочу назад, в свое тело и в свою старую жизнь. У меня предзащита по осени должна быть. «Взаимодействие мод в гелий-неоновом зеемановском лазере на длине волны 3,39 мкм». Прекрасное вдохновляющее название. И настолько контрастирующее с действительностью, что, когда я повторил вслух, это оказалось последней каплей, и вой из меня вырвался сам.

— Нате-ка дон Алехандро, выпейте. — Серхио ловко всунул мне в руки кружку с чем-то горячительным. — Эка вас приложило. Это отходняк после ритуала.

— Ты не понимаешь. Я умер.

— Так и я умер, — спокойно сказал Серхио. — Все мы здесь умерли. Но в отличие от падре Хавьера, мы получили в подарок от Всевышнего вторую жизнь. Выпейте, дон Алехандро, легче станет. Вино с корабля, лучшее из имеющегося. Поди, для принца наследного держали. Отпраздновать передачу. А мы отпразднуем новую жизнь.

Он мягко меня уговаривал, постоянно подливая вино, и в конце концов я нажрался с двух бутылок до отключки. Как будто выключателем в голове щелкнули — и все, нет больше ничего: ни тревог о прошлом, ни беспокойства о будущем.

И спалось хорошо. А как иначе? На свежем воздухе, после изнуряющей физической активности и принудительного вливания большого для этого тела количества алкоголя — чего бы и не поспать от души?

Утром я спросонья нашарил рядом с собой мягкую игрушку и удивился, почему не помню, что заночевал у Насти — из моих знакомых только у нее было огромное количество всякой пушистой и не очень мелочи, которая где только не валялась. Но тут мелочь в моей руке зашевелилась, зашкрябала лапками по ладони, и я рывком сел, одновременно открывая глаза. В руке у меня был паук нормального размера. Нормального, разумеется, по сравнению с камией, потому что у этого только туловище было сантиметров десять в диаметре, а ведь от него еще торчали восемь лап. Это создание было в точности похоже на спутника старикашки. Детеныш, наверное. Или у пауков из яиц вылупляются сразу взрослые особи? Про яйца я помнил, остальное — нет.

Мы с пауком изучающе смотрели друг на друга. Время от времени он недовольно поводил лапами и скрежетал, намекая, что живое существо, а не плюшевая игрушка. Почему-то по отношению к нему у меня не было ни страха, ни отвращения, хотя насекомых я обычно недолюбливаю. Но насекомое таких размеров и пушистости — это практически млекопитающее. Паук был мил и неагрессивен.

— Дон Алехандро, — прошептал Серхио, — осторожно опустите ками на землю. Очень осторожно и мягко. Как он только вас не укусил до сих пор?

— Больно кусается?

— Смертельно.

Я на вытянутой внезапно задрожавшей руке поставил паука как можно дальше от себя, чтобы у него появилось желание не укусить меня, а удрать. Вон как прошлый шустро смылся в кусты.

Но этот со мной расстаться не пожелал. Почти таким же быстрым смазанным движением как большой паук, мелкий метнулся ко мне, вскарабкался по одежде, устроился на плече и что-то возмущенно застрекотал в ухо. Мне показалось или его стрекот все больше и больше напоминал связную речь? Только галлюцинаций не хватало…

— Кто вы, дон Алехандро? — неожиданно спросил Серхио. — Не потому ли алтарь вас пощадил, что на самом деле вы Бельмонте?

— Я? — опешил я. — Какой из меня Бельмонте? Они же все великими чародеями были.

— Но Алехандро Торрегроса чародеем не был. Его проверяли у алтаря. А с алтаря вы встали с чарами.

Он оказался слишком близко к моей тайне, о которой я не собирался никому рассказывать.

— И без знаний, — напомнил я. — Падре Хавьер говорил о вмешательстве Всевышнего. Возможно, он отобрал память и дал возможность творить чародейство? — Серхио недоверчиво молчал, пришлось добавить еще аргумент: — А у кого-то из Бельмонте был ками, если ты посчитал его появление признаком того, что я к ним отношусь?

— Если и был, то уже давно умер, — сообразил Серхио. — Получается, этот выбрал вас по воле Всевышнего?

— В смысле выбрал?

— Покровителем, чтобы получить защиту и энергию, — пояснил Серхио. — Но вы-то слабый чародей, дон Алехандро…

— Ага защиту и энергию, — пробурчал мне прямо в ухо злой узнаваемый голос. — Я чуть не сдох, пока дождался тебя, наглый необученный чародей.

Я посмотрел на ками, тот уставился на меня своими блестящими глазками. Ни лапы, ни жвалы у него не шевелились, тем не менее у меня в голове опять раздался голос противного старикашки:

— Потому что я оказался к тебе привязан, как к ученику дона Леона. Думаешь, меня это радует? Он был величиной, а ты балбес балбесом.

— Значит, мне надо развивать свои способности к чарам.

— Точно дон Алехандро, это знак, — согласился Серхио. — Ками к кому попало не приходят. Я вообще не особо в чародействе шарю, но, вроде, говорят, что их отлавливают и привязывают специальным ритуалом. А после смерти чародея умирает и зверушка.

Я вопросительно посмотрел на паука, который сидел на моем плече.

— Ты каким-то образом привязку на себя перебросил, — недовольно сказал он. — Потому и слышишь меня теперь. А дон Леон все, нет его давно. Отомстил — и умер.

Я вспомнил, что общение старикашки и паука проходило без слов и попробовал оттранслировать мысль:

— А ты меня слышишь?

— Разумеется.

— Как зовут тебя, чудо?

— Обычно — иди сюда.

— А имя у тебя есть?

— Имя? Это как у людей? Ками-то оно к чему?

— Как к чему? Звать тебя как-то надо.

— Зачем? Тебя слышу только я, ты не слышишь других ками. Бесполезная штука это твое имя.

— Будешь Шариком, — решил я уже вслух.

— Каким еще Шариком? — взвыл он, подпрыгнув на моем плече.

Шарик оказался довольно увесистым, не иначе как из чистого золота, а плечо было не слишком тренированным. Скрип зубов я удержал и сказал преувеличенно бодро:

— Нехорошо, когда спутник без имени. Неправильно. Он уникален, а значит, должен чем-то выделяться среди других. — Шарик затих, обдумывая мои слова, а я продолжил: — Серхио, а ками и камии как связаны между собой?