Дон Алехандро, человек и чародей

Чародею становилось лучше и лучше. Он самостоятельно выбрался из кареты, отказавшись от моей помощи, и почти при этом не кряхтел. Оглядывался он вокруг с любопытством и явно запоминал все увиденное. То, что трупы его не напугали, сильно обеспокоило и меня, и Шарика, который заявил:

— Какой-то он слишком активный. Нужно было все же послушать меня и не создавать себе проблем, убив его сразу. Смерть во сне — самая милосердная.

Но я посчитал, что трупов на сегодня достаточно

— Судя по тому, что нам удалось справиться с пятью преступниками, ваше проклятие, дон Оливарес, не просто сработало, а позволяет вам считаться истинным победителем банды гравидийцев.

Я уж совсем было собрался перейти к предложению этому дону взять на себя убийство подданных другой страны, как…

— Что-то голос у вас, юноша, знакомый, — заявил он и зажег яркий светлячок. — Всевышний! Алехандро Торрегроса?

Сволочь все же этот дон Леон. Не мог запихать меня в кого-нибудь не столь приметного…

Глава 33

Ответил я быстро почти не задумываясь:

— Наверное, дон Оливарес, вас ввела в заблуждение слабая освещенность. Алехандро Контрерас, к вашим услугам. Ученик чародея, ныне покойного.

Я даже галантно приложил руку к левой стороне груди и наклонил голову.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Оливарес неприятным старческим дребезжащим смехом. — Кого ты хочешь обмануть, мальчик? Я помню тебя с детства и никакого сродства к чародейству у тебя не было. Уж я бы такое не пропустил. Единственное, в чем ты был силен, — в стихосложении.

Рука Серхио потянулась к поясу, но без моего прямого приказа он нападать не стал. Он бросил на меня вопросительный взгляд, но я рукой сигнализировал, что пока рано.

— А я говорил, говорил, что его нужно было сразу отправить на встречу со Всевышним, — проворчал Шарик. — Так нет же, решил устроить так, чтобы на этого дона пали лучи славы, а ты остался в тени. А сейчас все, он уже сформировал вокруг себя основу посмертного проклятия, тронете — получите по самое не хочу. А у тебя, Хандро, и без того одно есть.

По всему выходило, что чародея придется убеждать в ошибке.

— Неужели вы думаете, что я мог бы справиться с бандитами стихами? — Я продемонстрировал нападающие чары с обеих рук, которые меня так выручили при спасении неблагодарного Оливареса, собирающегося меня выдать. — Это похоже на хорей или амфибрахий?

— Это похоже на то, что твоя мать — дура, решившая хапнуть больше, чем ей положено, — заметил Оливарес. — С артефактом ходил?

— Дон Оливарес, возможно, вы и помните меня с детства, но я могу поклясться чем угодно, что я вас увидел впервые этой ночью.

— А я могу поклясться чем угодно, Алехандро, что я вижу перед собой того же юношу, которого встречал в доме твоих родителей, — насмешливо сказал Оливарес. — Как думаешь, чью клятву примет Всевышний? Более того, носители королевской крови все учтены, а то, что в тебе она есть, я чувствую. Не зря же я лучший проклятийник.

Он горделиво выпятил тощую грудь, а Шарик задумчиво сказал:

— С другой стороны, одно проклятье на тебе уже висит. С какой-то вероятностью они могут друг друга взаимно уничтожить. С маленькой, конечно, но ненулевой.

— При моей удаче они скорее лягут рядом, — скептически возразил я. — И тогда я даже не доживу до времени исполнения условий первого.

— Если до тебя доберутся королевские ищейки, смерть от проклятия для тебя покажется развлечением. Там такие затейники, шагу без пытки ступить не могут. Отправь Серхио подальше, чтобы его не задело, и приступим.

Шарик потер лапки в предвкушении. Тем временем дон Оливарес, даже не догадываясь, что над его головой сгущаются тучи, которые я не так давно сдуру разогнал, внезапно сказал:

— Предлагаю договор, Алехандро. Ты рассказываешь, как избежал ритуала и откуда взял ками, а я никому не сообщаю, что встретил тебя здесь. Конечно, ты можешь на меня напасть и даже попытаться убить, но, поверь, в случае удачи в выигрыше ты не останешься. Посмертное проклятие специалиста моего уровня не снять, и оно тебе очень не понравится.

Доверие к этим словам, если у дона Оливареса оставались сомнения по поводу моей личности, могло стать ловушкой, но я решился:

— Если вы дадите слово, то я с вами поделюсь своей историей.

Дон Оливарес удовлетворенно качнул головой, воздел руки к небу и произнес самую заковыристую клятву из тех, которые я слышал. Наверняка оставил для себя лазейку, и не одну, но я был не столь искушен в таких вещах, чтобы это понять. Шарик тоже молчал, то ли анализировал слова, то ли просто тихо восхищался знаниями чародея.

— Итак, Алехандро, жду рассказа о том, как тебе удалось избежать ритуала. Только дай мне возможность куда-нибудь присесть. Я уже стар, знаешь ли, чтобы выдерживать на ногах долгий разговор.

— Приглашаю вас в гости, — указал я рукой на башню, — но предупреждаю, что у нас там вовсю идет стройка. Серхио, приготовь нам чай.

Серхио, пользуясь тем, что стоял за спиной чародея, жестами предложил свернуть тому шею. Я передал через Шарика, чтобы не вздумал, а то в нашей компании проклятых станет на одного больше.

В башне дон Оливарес зажег довольно яркий светлячок, с интересом осматривался, но замечаний не делал, в кухне спокойно уселся на предложенную табуретку и сказал:

— Итак, Алехандро, как тебе удалось избежать ритуала?

Врать там, где я не слишком хорошо разбираюсь, было чревато, поэтому я решил, по возможности говорить правду, лишь умалчивая отдельные моменты. Я зажег лампу, водрузил ее посередине стола и ответил:

— А мне и не удалось. Меня там убили.

— Прости, на мертвого ты не похож. Нежить не так выглядит на чародейском плане, — скептически ответил дон Оливарес.

Я снял камзол и сдернул рубашку, обнажив торс. Шрам от ритуального клинка был хорошо заметен, дон Оливарес к нему сразу прикипел взглядом, а потом зачем-то поковырял ногтем, не иначе как посчитав это гримом.

— И как ты выжил?

— По воле Всевышнего, как сказал падре Хавьер, который лежал на одном из алтарей. Из меня вышел свет, который уничтожил всех участников ритуала за исключением жертв, оставшихся к тому времени. Именно тогда у меня пропала память, зато появилась способность к чародейству. И метка учителя, о котором я ничего не могу сказать.