Дон Карлос. Том 2

Это последнее известие сильно поразило инквизиторов.

— И недостойный монах решился на это! — воскликнул Доминго.

— Я давно замечал в нем дух непокорности, — сказал инквизитор Бонифацио, — он предан мирским делам и слишком много умничал и философствовал.

— Это неслыханно! — бормотал Амброзио. — Он бросает нам вызов, он смеется над нами!

— Я от души жалею ослепленного юношу, — заметил главный инквизитор, — он подчинился дьявольскому наваждению и погибнет от этого.

— Почтенный патер Игнасио тщетно старался вразумить его, вернуть его на путь истинный и спасти его душу. Антонио оставался тверд в своем заблуждении и дерзко отвечал, что добровольно выйдет из ордена.

— Этого он не может, не смеет сделать! — воскликнул Доминго. — Он весь принадлежит нам, и его слова ничего не значат. Да просветит Господь его душу. Пусть он вернется к нам с покаянием и замолит грехи свои! — продолжал отец Доминго.

— Почтенный патер Игнасио отдает провинившегося в ваши руки и очень просит вас не медлить с приговором, потому что иначе зло, причиняемое этим отщепенцем, может вырасти многократно, а душа его тем временем еще глубже погрязнет во грехе. Второе, тайное, но не менее важное известие касается дона Карлоса. Патер Игнасио узнал, что в его лагере принято решение убить маршала Серрано. Кто принял это решение и кому поручили исполнить его, нам еще неизвестно. Но Игнасио убежден, что убийца уже отправлен в Мадрид с поручением под любым предлогом пробраться в окружение маршала. Хотя собранные патером сведения неполны, он поспешил сообщить их вам, чтобы вы успели принять свои меры.

— Ты говоришь, что тот, кто должен привести это решение в исполнение, уже находится в дороге? — спросил главный инквизитор.

— Я нисколько не сомневаюсь в том, что он уже здесь либо находится в окрестностях Мадрида, почтенные отцы.

— Ты знаешь его имя?

— Нет, почтенный отец, имени его я не знаю, но завтра же может прибыть другой посланец патера Игнасио, который принесет вам все нужные сведения.

— Нам не к чему заблаговременно принимать чью-то сторону, во всяком случае, мы должны хранить глубокое молчание, — сказал Доминго. — Где было отдано это приказание, в лагере дона Карлоса или дона Альфонса?

— Это было решено в Иране. И дон Карлос, и дон Альфонс, и донья Бланка присутствовали при этом, — отвечал монах, — поэтому решение можно, кажется, считать общим. Впрочем достоверно ли это, нам еще неизвестно. Одно несомненно: это поручение тогда же было дано надежному человеку, который тотчас пустился в путь.

— У нас нет никакой причины, чтобы препятствовать покушению, то есть принимать сторону маршала, хотя последние происшествия в лагере и поведение самого дона Карлоса действительно таковы, что это может ослабить наши симпатии к нему, — объяснил великий инквизитор, — а потому передай патеру Игнасио, чтобы исполнял по-прежнему свои обязанности полевого епископа и при этом дал бы понять дону Карлосу, дону Альфонсу и его супруге, что мы ими недовольны! По-видимому, они хотят избавиться от нашей власти, освободиться от нашего влияния! И как только это чем-нибудь подтвердится, патер Игнасио должен немедленно сообщить нам об этом. Передай все это патеру секретным образом! Кроме того, приказываем тебе разыскать брата Антонио и передать ему, что он должен явиться в монастырь Святой Марии, а также предупредить, что если, он не исполнит этого требования, то будет проклят и подвергнут самому строгому заточению! Если же вернется, то будет принят как блудный сын и может ожидать помилования, в котором мы не отказываем и другим грешникам.

— Ваши приказания будут в точности исполнены, достопочтенные отцы.

— Ты тогда займешь место погибшего патера Иларио, — продолжал великий инквизитор, — я обещаю тебе это, так как уверен, что мои многоуважаемые братья одобрят мои намерения повысить тебя. Это будет наградой за твои услуги, и эта награда должна побудить тебя и в будущем столь же усердно служить интересам ордена.

— Благодарю за ваше милостивое внимание, — сказал Франциско, низко кланяясь со скрещенными на груди руками. — Когда же я должен вступить в должность духовника и наставника доньи Бланки?

— Когда выполнишь данные тебе поручения, приведение которых в исполнение требует столько же ума, сколько и осторожности! Но я убежден, что у тебя не будет недостатка ни в том, ни в другом и что, сделавшись духовником Бланки Марии, ты будешь внимательно наблюдать за всем происходящим вокруг нее. Предупреждаю тебя, что ты должен поступать очень обдуманно и осторожно, чтобы тебя не постигла участь патера Иларио.

— Надеюсь показать себя достойным вашей милости и вашего доверия, почтенные отцы.

— Чтобы не быть безоружным перед доньей Блан-кой, ты должен сделать следующее: деликатным образом дашь почувствовать ей, что ее прошлое тебе известно, не объясняя, что именно, — этого намека хватит, чтобы подчинить ее своей воле. Если ты сумеешь воспользоваться этим оружием, оно принесет тебе большую пользу — принцесса будет в твоей власти! Спеши же исполнить наши приказания и возвращайся скорей.

Франциско раскланялся и вышел из круглого зала башни. После его ухода наступило минутное молчание, прерванное инквизитором Бонифацио.

— Этот патер Антонио, — сказал он, — не послушает приказания и не вернется!

— Если зло, которое он этим приносит, не будет искоренено в самом зародыше, это может иметь самые вредные для нас последствия, — заметил Амброзио, — а потому я считаю нашим долгом заставить этого отщепенца вернуться в монастырь во что бы то ни стало и подвергнуть его самому строгому наказанию, я даже думаю, что нам не следует останавливаться перед насильственными мерами, так как, разумеется, он не вернется добровольно по простому нашему приглашению.

— Я тоже полагаю, — заметил великий инквизитор, — что мы должны будем прибегнуть к насилию, чтобы привести его в монастырь. Впрочем, он не сможет уйти из наших рук, так как у него нет другого имени, кроме данного ему орденом, а его недостаточно для вступления в мирскую жизнь.

— Он может назваться ложным именем, я считаю его способным на все; он умен, опытен и самостоятелен в высшей степени, — ответил Бонифацио, — и я не думаю, чтобы нам удалось его выследить. Но если б и так, то во всяком случае привести его сюда никак не удастся, напрасный труд, по-моему, добиваться этого. У него хватит и ума, и смелости обнаружить наше преследование и заявить об этом вслух, доказать нам, что помимо монастырских законов мы обязаны подчиняться другим, гражданским законам.

— Этого он не осмелится сделать, — воскликнул великий инквизитор, — он, который вырос и был воспитан в монастыре!

— Но, почтенный брат, предположим, что он осмелится, в чем я твердо убежден, и что тогда? Мы должны помнить, что если только он решится прибегнуть к светским законам, они оправдают его выход из монастыря и за наши преследования мы можем дорого поплатиться.

— Я бы согласился с тобой, почтенный брат, оставить это дело без внимания и не преследовать отщепенца, если бы патер Антонио не был наследником огромного состояния, которое, став собственностью монастыря, значительно усилит власть ордена! Можем ли мы допустить, чтобы наш орден лишился этих богатств?

— А разве мы не лишимся их, если ему удастся встать под защиту закона и, опираясь на него, выйти из монастыря? Нет, почтенные братья, единственное, что поможет нам удержать это наследство, которого мы так долго ожидаем, —это смерть Антонио, так как живым нам его не удержать в монастыре, а если он умрет теперь же, то наследником его как члена ордена будет монастырь Святой Марии. Он должен умереть! Только так мы сможем удержать богатства, которые он должен наследовать, и остановить заразу, которую может распространить поданный им пример.