Донольцы. Повесть о первых людях каменного века на Дону

Маша — лидер небольшой группы молодежи, что собиралась на лавочке возле ее дома. Этим вечером Мишка Кузнецов с мандолиной, потом Жора Востропятов и Вася Кавригин пришли ранее других. Девушка взяла свою гитару с ярко красным бантом, подстроила струны. Василий под музыку струнного оркестра запел свою любимую «Орленок, орленок». Подошли подружки Аня Беспалова, Шура Никитина, Дуся Фимина, подхватили песню. Когда собрались другие завсегдатаи, группа с песнями двинулась в сторону вокзала станции Ярыженская. Там был общий сбор молодежи. Прибыл в сиянии огней поезд Сталинград-Москва, ожидающий его товарняк, лязгнув буферами, тронулся в противоположную сторону. Ушел пассажирский, молодежь разошлась с платформы кто куда.

— Скоро я поеду учиться в техникум, — сказала задумчиво Дуся, — а покидать вас не хочется, обняла она подруг за плечи.

— А я останусь дома, буду учиться в десятом классе, — ответила Маша, — закончу, тогда на этом умчусь в Сталинград, — кивнула она в сторону огоньков уходящего поезда, поступлю учиться в пединститут.

— Я выйду замуж и никуда из Куликов не поеду. Тут у нас вон какая красота, — не согласилась с подругами Шура, — зачем уезжать?

— Скоро мне идти в Красную Армию, — Миша раздельно громко провел медиатором по струнам мандолины, как бы подытоживая разговор о будущем, — а расставаться с вами, девушки, очень даже не хочется.

— С кем более всего? — лукаво улыбнулась Дуся.

— Когда отслужу, тогда и скажу!

— Этой осенью мне тоже уходить в армию, — бросил Кавригин быстрый взгляд на Машу.

Ватажка бродила по грейдеру, по улицам до первых петухов. Заалела заря. Василий посмотрел на карманные часы, они были лишь у него.

— Четыре часа, — сказал парень, — столько уже нового дня, двадцать второго июня сорок первого года, пора расходиться.

Когда подошли к дому Марии, Вася взял девушку за руку, отвел в сторонку.

— Мне не хочется с тобой расставаться, — тихо сказал он.

Ближе к вечеру следующего дня друзья и подружки вновь собрались на любимой скамеечке послушать патефон. Пластинки выдавали красивые мелодии «На сопках Маньчжурии», «Брызги шампанского», «Рио-Рита».

Девушки осваивали танго, фокстрот. Парни курили, подзадоривали танцовщиц, но войти в круг к девушкам стеснялись.

Пришел в поте отец Марии, Михаил Михайлович, бухгалтер колхоза. В правлении имелся телефон, один из трех на весь большой хутор.

— Война, — воскликнул он. — Война! Немцы напали на Советский Союз, перешли нашу границу от Балтийского до Черного морей.

Смолкла патефонная музыка, в нависшей тишине слышался лишь скрежет иглы головки о диск пластины.

— Поубивают много людей, — обвел Михаил Михайлович увлажненными глазами притихшую молодежь.

Будто налетевшим вихрем развеялась веселая компания. У каждого в мыслях надежда, «вдруг неправда»? Быстрее, быстрее домой, там все прояснится!

Сразу опустели в хуторе улицы, смолкли песни, взамен слезы, слезы, слезы. В каждом доме шли поспешные сборы мужчин в армию, хотя мобилизация еще не начиналась. Ее объявили следующим днем. Вася Кавригин с Машей сидели на осиротевшей скамеечке, прибежал посыльный из сельского совета, вручил парню повестку о призыве в армию. Василий поднялся, взял обе ладони девушки в свои, заглянул в глаза.

— Орленок, орленок, мой верный товарищ, — пропел он слова песни, но сразу же умолк и закончил монологом, — не хочется думать о смерти, поверь мне, в семнадцать мальчишеских лет. — После паузы добавил, — я вернусь к тебе, буду жив, пока не перестанешь помнить, — повернулся кругом и быстро вышел за ворота.

Этим же вечером закончились беззаботные детство и каникулы школьницы Марии. После ужина отец сказал, что начальник почты обратился к секретарю комсомольской организации с просьбой выделить трех девушек-комсомолок, которым можно доверить ответственную работу на узле связи.

— Секретарь назвал тебя и твоих подружек Шуру и Дусю. Иди, работай, дело нужное. Война! В школу вряд ли придется ходить. Да и помочь семье нужно. Времена предстоят трудные, а у нас с матерью, кроме тебя, еще трое твоих братьев и сестер. Какую-никакую, но зарплату тебе станут давать.

Проводить Василия в армию Мария не смогла. Постеснялась отпрашиваться с первого восьмичасового дежурства. Да и что она могла увидеть, когда на вокзале толчея не поющей и танцующей молодежи, как это было еще два дня назад, а, по случаю мобилизации, плачущих мужчин и женщин, детей и кто уезжал, и кто провожал. Когда группа казаков запела грустные прощальные слова песни (…тогда кровь рекой прольется), многие женщины заплакали в голос. Мало кто из тех мужчин возвратился (…в отеческий дом…), как поется в песне. Жора Востропятов погиб в немецком концлагере, Освенциме.

Едва началась война, Куликовское почтовое отделение связи превратилось в военный объект с жесткой дисциплиной и войсковой охраной, с проторенной к нему дорогой. На почте находился телефонный коммутатор для связи с областным и районным центрами, хуторами. Через пункт связи шли массы писем с фронта и на фронт. Корреспондировал он и расположенную на окраине войсковую часть. Ее штаб, кроме своей армейской связи, пользовался и хуторским телефоном. Так, Маша Волынова, едва вышедшая из подросткового возраста, нежданно-негаданно оказалась в военное время на пульсе управленческой деятельности государственных, местных партийных и советских органов власти, НКВД, милиции и войсковой части.

Обязанности телефонистки несложные. Сиди себе на стуле перед коммутатором, жди, когда сработает сигнальное устройство вызова, вставляй в «гнездо заказчика» штекер, по его требованию соединяй с нужным абонентом. Сложности: без расслабления, в непрерывном ожидании вызова и немедленном включении и рассоединении сети после окончания переговоров, без права на ошибку и задержку, с учетом ранга пользователя телефоном. Дежурство все восемь часов без отдыха и перерывов, работа не для девичьего организма. Но война, скидки на возраст не предусматриваются.

Ночью нагрузка на узел связи уменьшается, но всего другого не убавляется. Службу сторожевого охранения одновременно с Машей нес чернявый красноармеец из Украины. В закрытом помещении почты он ходил от окна к окну с винтовкой в руках, наблюдал за подходами к зданию, одновременно, коротая время, напевал приятным голосом русские и украинские песни, развлекал девушку. Задумчиво звучали «Раскинулось море широко», «Дывлюсь я на небо, тай думку, гадаю», «Хмелю».

Сторожевой пост на узле связи менялся одновременно со сменой телефонисток, вместе с разводящим красноармейцы провожали девушек до дому.

Жизнь клокочет, петь хочется, танцевать, когда человеку скоро семнадцать. Получила Маша письмо от Василия Кавригина. Писал он, что вспоминает последние мирные вечера. В треугольное послание вложил парень вырезку из фронтовой газеты со словами стиха: «На позицию девушка провожала бойца» с припиской, что в окопах их поют песней. Девчата выучили текст, но песня не получалась. Мелодия как бы напрашивалась, но не более того.

Командный состав войсковой части имел возможность свободно передвигаться по хутору. Одним из вечеров, когда компашка слушала патефон, подошел лейтенант, назвался Василием Базилюком. Он взял гитару, негромко с грустью в голосе пропел: «На позицию…». Уже со второго куплета Маша и Аня подхватили: «Парня встретила дружная фронтовая семья…». Вскоре треугольное письмо от Кавригина принесло новые стихи, а потом и песни: «Вьется в тесной печурке огонь». Легко запоминающиеся слова и мелодии фронтовых песен незамедлительно звучали на молодежной скамейке. Базилюк знал мелодии. За короткое время он стал душой девичьей компании, редкие вечера обходились без его шуток, анекдотов, русских и украинских песен.