Донос мертвеца

Дерптский епископ вернулся к Инге, приподнял двумя пальцами ее подбородок:

— Но вначале, разумеется, мы вырвем тебе язык. Раскаленными щипцами, чтобы ты не захлебнулась хлынувшей в рот кровью. Чтобы больше уже никогда ты не посмела наводить порчу на воинов Ордена, и прокляла тот день, когда попыталась сделать это впервые.

Ах, как ему хотелось залить ей горло расплавленным свинцом! Нет, это слишком легко: кипящим маслом! А потом благородно сжечь на костре! Или приковать на полу клетки с крысами, и потом долго слушать крики заживо пожираемого существа. Посадить пещерой похоти на кол у себя под окном, и на протяжении многих дней наблюдать за долгой агонией. Или… Ему хотелось сделать с ней слишком многое!

Великие силы, ну почему вы создали ее только одной?! Почему ее можно раздавить, порезать на кусочки или сварить на медленном огне только один раз!

Священник подошел к ведьме, еще раз внимательно рассмотрел ее со всех сторон. Что ж, раз она оказалась единственной, придется обращаться с ней поосторожнее.

— Прикажете раскалить щипцы, господин епископ? — поинтересовался помощник палача.

— Нет, — покачал головой тот. — Уже поздно. Я не хочу прерывать удовольствие уже через пару часов. Мы начнем с утра, никуда не торопясь, со свежими силами. Ведь нам никуда не нужно спешить. Так, ведьма?

Он опять приподнял ее голову за подбородок и заглянул в глаза, из которых катились крупные слезы. Она запугана до самого крайнего предела. Это хорошо… Епископ понимал, что ожидание неминуемой пытки само по себе становится не меньшей мукой, нежели испытание, а потому решил и завтра не начинать физическое истязание, а лишь продолжить подготовку к нему. Вот на третий день, когда у ведьмы появится первый проблеск надежды на то, что все обойдется, и следует приступить к причинению первой боли. Пожалуй, послезавтра он вырвет ей язык, а потом пару дней выждет, приказав кормить ее гусиной печенью с тертым миндалем — священник наклонил девушке голову набок и потер большим пальцем пульсирующую на шее жилку. А уже потом начнется главное удовольствие…

— Господин епископ… — с усмешкой начал помощник.

— Нет! — коротко отрезал священник, сразу поняв, о чем собирается намекнуть низкородный слуга. — Я запрещаю тебе к ней даже прикасаться! Ей это может понравиться, а она здесь не для того, чтобы получать удовольствие. Ищи себе девок вне замка.

— Простите, господин епископ, — склонился испуганный гневный отповедью помощник палача.

— А если тебе нечего делать, — добавил хозяин замка. — То выжги алхимику нос. Для этого не понадобится вынимать его из девы.

— Слушаюсь, господин, — поклонился слуга и с усердием устремился к жаровне, мысленно проклиная свой длинный язык. Сейчас бы ушел из подвала следом за епископом, и все. А теперь работать придется. Пока нос под корень спалишь, не меньше получаса пройдет.

— Не надо, господин епископ, — взмолился несчастный англичанин. — Господи, пожалуйста, не надо!

Однако священник развернулся и пошел к лестнице. Ведьме будет полезно послушать перед ночью крики без нужды истязаемого дурачка, позарившегося на слишком большой куш. Это прибавит ей лишних приятных мыслей.

В малом зале камин уже погас, за чуть приоткрытыми ставнями темнела ночь. Властитель западного берега Чудского озера прошел в левое крыло замка, где в другом, большом зале, освещенная огнем двух каминов спала на засыпанном соломой полу дворня его замка, вошел в угловую дверь, поднялся по закрученной внутри круглой башенки лестнице. Сюда, через два выходящих в зал, под потолок, окна тянуло снизу ощутимым теплом.

Через приоткрытую дверь спальни тепло просачивалось в его комнату, а плотно закрытые ставни не давали ему улетучиться наружу. Над разобранной постелью висело черное деревянное распятие. У изголовья, в скромном медном подсвечнике, догорала толстая восковая свеча.

Дерпский епископ привычно перевернул распятие ногами вверх, перекрестился от правого плеча к левому и снизу вверх:

— Войди в мой сон, Лучезарный, одари меня милостью своей и подари мне свет своих мыслей и желаний.

Священник скинул свою сутану на кресло, поверх тяжелого нагрудного креста, еще раз перекрестился своим диковинным образом и лег в постель.

Проснулся он от какого-то странного, непривычного внутреннего толчка — словно сердце в груди остановилось, а когда все тело от предчувствия близкой смерти ударило в жар, снова начало стучать. Он уже успел прийти в себя, но теперь все никак не мог успокоиться. Что-то случилось. Случилось нечто неожиданное, к чему он не успел подготовиться.

Епископ покосился в сторону окна: еще темно.

— Но рассвет наступает!

Священник нервно вздрогнул: ему показалось, что слова прозвучали прямо в его черепе. И он сразу вспомнил, кто обладает способностями к подобным разговорам.

— Демон?

— Полгода прошло, смертный. Настает рассвет.

— Полгода? — священник ощутил, как его снова бросило в жар: но теперь он знал, почему. — Подожди! Мне… мне нужно закончить еще некоторые дела. Мне нужно успеть… предупредить…

Но тут щели ставней из темных превратились в светлые — и он начал проваливаться куда-то вглубь, в непонятный, невидимый и неощутимый колодец. Падал и падал, поражаясь чувству полной невесомости, падал и падал — пока не начал привыкать к этому новому странному состоянию. Он по-прежнему продолжал находиться внутри собственного тела, но не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, не мог произнести ни слова — и даже мысли, казалось, вышли у него из-под контроля. Больше всего это напоминало состояние, будто он не совершает, а всего лишь вспоминает уже совершенные поступки — просто воспоминания эти необычайно ярки. Вспомнил, как сел на постели, как встал; вспомнил, как подошел к окну, как толкнул ставни. Вспомнил, как выглянул наружу. Отныне он существовал только в череде воспоминай.

Господин дерптский епископ встал, подошел к окну, распахнул его наружу. Прищурился, подставляя лицо ярким лучам поднимающегося солнца, полной грудью вдохнул свежий морозный воздух и, ничуть не собираясь сдерживать эмоций, во все горло радостно завопил:

— А-а-а-а!

Крик ударился в деревья, отразился назад, потом снова отскочил от каменных стен и вскоре затих в лесной чаще. Священник улыбнулся, поднялся на цыпочки и сладко потянулся.

— Вы меня звали, господин епископ? — влетел в спальню заспанный, перепуганный служка.

— Тебя? — удивился епископ, отступил от окна, обошел вокруг мальчишки, с интересом оглядывая его с ног до головы. — Нет.

— Вам подать завтрак сюда, — с облегчением спросил служка, — или в малый зал?

— В малый за-ал… — тихонько пропел хозяин замка, оглядывая комнату. Он подошел к креслу, сел в него, положив руки на подлокотники и вытянув ноги, прилег на кровать. Поморщился. Взялся за сутану, кое-как натянул ее на плечи. Немного покачался на одном месте и снова поморщился. — Ладно, потом.

Священник вышел из спальни, начал спускаться по лестнице, наткнулся на бредущего навстречу с ящиком под мышкой мужика, ткнул его пальцем в грудь:

— Ты кто?

— Я плотник, — схватился за голову в поисках шапки мастеровой и низко поклонился. — Плотник я, господин епископ.

— Плотник, — задумчиво повторил хозяин замка, пробуя слово на вкус. — Нет, плотник мне не нужен.

— Да как же не нужен?! — мгновенно побледнел мужик и упал на колени. — А кровлю починить? Пол там где, али кровать сломается?