Донские казаки в борьбе с большевиками

Близко стоя ко всем событиям и переживаниям, я был не только в курсе всего тогда происходившего и полностью знал всю подлинную обстановку и политику, но от меня, конечно, не могла быть скрыта закулисная, интимная сторона всего огромного механизма. Кроме того, в силу своего положения мне, неоднократно, иногда с разрешения Атамана и командующего Донскими Армиями, иногда по собственной инициативе, самостоятельно, приходилось проводить в жизнь те или иные мероприятия, каковые мною признавались необходимыми и, следовательно, мне, более чем кому-либо, известны мотивы и причины, обуславливавшие самое их возникновение. Сверх того, в силу тех же обстоятельств, я постоянно участвовал во всех совещаниях Донского и Добровольческого командования, а при обострившихся взаимоотношениях зачастую был официально ответственным представителем Атамана и, значит, Дона.

Но должен оговориться, что не только моя осведомленность в Донских делах этого периода и наличие документов исторического значения заставляют меня поделиться с читателем своими воспоминаниями. К этому меня побуждают и соображения иного порядка. Надо сказать, что прежде особенно часто, но и теперь нередко многие, перебирая страницы прошлого, на столбцах современной русской прессы вспоминают часто первых борцов за восстановление России генералов Алексеева, Корнилова, Маркова, Дроздовского, Деникина, говорят о роли и значении бывшей Добровольческой Армии, реже упоминают о генерале Каледине, почти никогда о мученически погибшем Донском Атамане ген. Назарове и совершенно замалчивают о Доне, которому Добровольческая Армия в значительной степени обязана как зарождением, так и самим существованием в течение около года [3] . Наоборот, к казакам установилось прежнее полупренебрежительное отношение, их упрекают «в измене», не углубляясь в причину этого явления и упуская, что главная тяжесть борьбы на юге все время лежала на казаках вообще и донских преимущественно. Нельзя забывать, что в то время, когда из многомиллионной массы русского народа только тысячи героев стали на защиту поруганной родины, а остальные покорно несли ярмо интернационала, мирясь с унижениями и оскорблениями, когда, наконец, в освобожденных от большевиков краях от неказачьего населения бралось в ряды войск и то с трудом 4–6, реже 8 возрастов, Донцы дали под ружье 36 возрастов, иначе говоря, все мужское население от 18 до 54 лет, способное носить оружие.

3

В «Белом Деле» (книга I в предисловии) указывается о борьбе на юге генералов Алексеева, Корнилова, Деникина, но ни слова не упоминается о ген. Каледине и Краснове, под водительством коих Донское казачество самостоятельно вело борьбу с большевиками в течение более года, принимая на себя главный удар нескольких советских армий и своей грудью прикрывая Добровольческую армию.

Если поэтому в своих «Воспоминаниях» мне удастся оттенить хотя бы небольшую долю той огромной роли, которую сыграло Донское казачество в истории освободительного Белого Движения и хотя бы частично отметить его доблесть и неисчислимые жертвы, принесенные казачеством на алтарь отечества, что, полагаю, не должно умереть в памяти русского народа, – я буду считать себя нравственно удовлетворенным.

В моих «Воспоминаниях» я пишу только о том, что сам видел, что пережил, перечувствовал, в чем сам лично принимал непосредственное участие, останавливаясь подробно на том, что не попало еще в печать или чему, по недостатку документальных данных, придано не совсем правильное освещение.

Других событий я касаюсь лишь попутно, вскользь и только тогда, если по ходу изложения это необходимо, дабы факты связать в одно целое, причем, в таких случаях, ссылаюсь на источники, откуда они заимствованы.

Автор

Югославия – Загреб, 1925 г.

источники

Помимо моих личных воспоминаний и заметок, приказов Всевеликому Войску Донскому, копий докладов и отчетов о заседаниях высших представителей командования Донской и Добровольческой армий, официальных постановлений Большого Войскового Круга, а также и многочисленных газет [4] , выходивших на Юге в период 1917–1918 годов, в том числе и большевистских, кроме всего перечисленного, при составлении «Воспоминаний» служили пособием нижеследующие труды:

4

«Донские Ведомости», «Вечернее Время», «Приазовский Край», «Часовой», «Донской Край», «Свободный Дон», «Вольный Дон», «Россия», журнал «Донская Волна», «Известия Новочеркасского Совета рабочих и казачьих депутатов» и другие.

Отчет Управляющего Военным и Морским Отделами и Командующего Донской армией и флотом – Большому Войсковому Кругу к 15 августа 1918 года.

Отчет Управляющего Военным и Морским Отделами и Командующего Донской армией и флотом – Большому Войсковому Кругу к 1 февраля 1919 года.

Краткий исторический очерк освобождения земли Войска Донского от большевиков и начала борьбы за восстановление единой России.

Всевеликое Войско Донское. П. Н. Краснов (Архив Рус. рев. Том V).

Гражданская война на Юге России 1918–1920 г.г. Ген. Денисов.

Поход Корнилова – А. Суворин – Алексей Порошин.

Донской Атаман П. Н. Краснов – Г. Щепкин.

Донская Летопись. Тома II и III.

Очерки Русской смуты. Ген. Деникин.

Из Воспоминаний ген А. Лукомского (Архив Рус. рев.).

Часть первая Из Ботушаны (Румыния) на Дон

Октябрьский большевистский переворот. В штабе IX армии. Тыл армии в конце 1917 года. Растерянность начальства. Поведение казачьих частей. Малая осведомленность о том, что происходит вне армии. Калединский «мятеж» и главные его вдохновители: Керенский и Верховский. Настроение офицерства. Бесцельность дальнейшего пребывания в армии. Отъезд из Румынии. Киев в декабре 1917 года. Слухи о Донских событиях. Вынужденное возвращение в Подольскую губернию, в город Хмельник. Новая попытка проехать в Новочеркасск. В казачьем бюро в Киеве в январе 1918 года. Знакомство с офицерами и образование группы для совместной поездки на Дон. Отъезд из Киева. Станция Знаменка и приключения там. Присоединение к казачьему эшелону. Разговоры со стариками казаками. Большевистская пропаганда среди казаков и ее результат. Станция Апостолово. Решение казаков пробиваться на Дон с оружием, а в итоге – бунт. Наше бегство из казачьего эшелона в г. Никополь. Уход из Никополя и следование по Таврической губернии пешком и на подводах. Настроение крестьян и отношение к нам. Бесследное исчезновение из кашей группы есаула. Снова в казачьем эшелоне от ст. Царевоконстантиновск. Большевизм в Донецком бассейне. Станция Волновахи. Отряды красной гвардии и отношение их к казакам. Арест нашего прапорщика на ст. Ясиноватая. Ст. Дебальцево и расстрел красногвардейцами нескольких офицеров, пытавшихся пробраться на Дон. Наша жизнь в эшелоне. Настроение казаков эшелона и отношение их к большевикам. В Донской области. Ст. Серебряково и оставление нами казачьего эшелона. В теплушке до Царицына. Царицын в январе 1918 года. Следование с казаками от Царицына до полустанка Злодейского. Ст. Торговая и большевистские порядки. Ночью от полустанка Злодейского до станицы Хомутовской. Прием нас здесь. На подводе до станицы Ольгинской. Ст. Аксайская и конец мытарствам. Благополучный приезд в г. Новочеркасск 23 января 1918 года.

Октябрьский большевистский переворот застал меня в Румынии в штабе IX армии в г. Ботушаны.

Происшедшее не явилось для меня неожиданностью. В нем я видел лишь неизбежный заключительный аккорд преступной нерешительности трусливой кучки политических деятелей во главе с Керенским – именовавшейся Временным Правительством. Панически боясь даже призрака контрреволюции и истерически всюду его преследуя, убогий председатель Правительства, прозевал действительную опасность, вписав в историю Российского государства бесславные и небывало позорные страницы. Уже в начале октября нельзя было сомневаться, что злополучный парламент революционного самодура доживает последние дни. Нависала багровая туча. Надвигалось новое, ужасное зло – гражданская распря.

Работа штаба в это время вообще, а в частности, генерал-квартирмейстерского отдела, почти совсем прекратилась. По старой привычке мы продолжали посещать штаб, где коротали время за игрой в шахматы, шашки, в злободневных разговорах и в обсуждении назревающих событий, стараясь, подняв завесу, заглянуть в будущее. Боевой темой для наших бесед весьма часто служили несуразные, подчас дикие постановления армейского комитета, заседавшего здесь же в Ботушанах. Это детище революции, созданное с очевидной целью подорвать престиж офицерского состава и тем ускорить развал армии, косо смотрело на нас, расценивая офицеров штаба вообще, а особенно офицеров Генерального штаба, как определенных и закоренелых контрреволюционеров.

Непосредственной опасности нам не грозило. Наличие румынских частей в городе и юнкеров военного училища в значительной степени обуздывало аппетиты товарищей. Однако у большинства из нас душевное равновесие было нарушено, росла растерянность, не было уверенности в завтрашнем дне.

Невозможно было оставаться равнодушным и видеть, как мероприятия «Нового правительства» окончательно разваливают в армии и то, что с большим трудом удалось сохранить. Становилось ясно, что гибнет не армия, не фронт, а гибнет Россия. Даже самые неисправимые оптимисты и те считали, что Россия катится в бездну по наклонной плоскости.

Значительная удаленность от очага заразы – Петрограда позволила армиям Румынского фронта, в том числе и нашей, дольше других сохранять хотя бы видимый порядок. Но гнусная социалистическая пропаганда продолжала свое дело. Развал фронта, происходивший обратно пропорционально расстоянию до Петрограда, постепенно близился и, наконец, проник и в нашу армию. Жалкие попытки противодействия, не поддержанные к тому же свыше, были безуспешны. Остановить заразу мы оказались бессильны. В роли вынужденных зрителей мы наблюдали развертывающуюся кошмарную и мучительную драму: ломались вековые устои, рушились идеалы, традиции прошлого, падали покровы, обнажая гнусное бесстыдство и отвратительное убожество многих руководителей, еще вчера купавшихся в лучах царственного блеска и ласки, а ныне делавших революционную карьеру. Несся ужасный вихрь, превращавший все в обломки.

В зависимости от впечатлительности и восприимчивости, каждый из нас переживал душевные страдания и мучился сознанием своей беспомощности.

Особенно резко, как я заметил, это отразилось на командующем нашей армией ген. – лейт. Анатолии Киприяновиче Келчевском. Раньше всегда веселый, жизнерадостный, душа общества, как принято говорить, он теперь совершенно осунулся, согнулся, пожелтел, состарился.

Военная академия, где генерал Келчевский пользовался общей любовью всего переменного состава, как отличный лектор и как человек, подкупавший всех простотой своего обращения, а затем, – долгие годы совместного пребывания в штабе IX армии – сблизили нас, и в его лице я видел не только начальника, но, несмотря на разницу лет и положения, доброго, близкого, отзывчивого своего друга