Допустим, я признаюсь

– Ты, конечно, молодец, что глубоко копаешь, – усмехнулась Орлуша. – Но дело элементарное. Оля и эта твоя… Варвара-краса, они просто не слишком плотно общались. Или, как это бывает, одна ходила в гости к другой, а другая – то есть Оля – не ходила в гости к Варе. Что здесь такого… У Ольги хоромы знатные, а у Вари твоей – обычная халупка. Любая рыба плывет туда, где глубже.

Про себя Орлуша подумала, что от своих ближних можно такие сокровища утаить – что там твое окно, Феденька! Тот, однако, не сдавался. Он мучился догадками о диковинных ядах, которыми был отравлен человек, «которого он всегда недолюбливал». Но за что? Интуиция псохогеографа, конечно, не должна была его подвести, как неосторожно язвила Катя.

– Орлова, ты ужасная тетка! Все поперек! Я, по-твоему, идиот, Варя – тоже сомнительного рода бабенка в «халупе». И только ты у нас – из любого дерьма выходишь в белом костюме. Я, конечно, уважаю тебя как тренера своего немощного духа и понимаю, что за снобский цинизм платят гораздо больше, чем за здравый смысл, но ведь ты даже не была свидетелем преступления!

– Федя, дружище, лично меня куда больше загадок окон и дверей беспокоит, почему и тебя на момент убийства выпроводили! – Катя пропустила мимо ушей обычную вавиловскую вспыльчивость. – А то, что ты называешь цинизмом, – моя защитная реакция. В наш первый разговор после… тем жутким утром первого января, ты дал куда более калорийную пищу для размышлений, упомянув человека в венецианской маске и в плаще. Этот костюм делала я. И Оля попросила у меня его… незадолго до этого кровавого праздника. На время. Таким образом, тот, кто, по-твоему, самый вероятный отравитель-убийца Олега, воспользовался моими скромными способностями на ниве бутафории.

– Почему же скромными?

– Это, так сказать, из ранних моих поделок. Ничего выдающегося. Но, как бы то ни было, я предпочту, чтобы о моей причастности никто не знал. А то еще сойду за соучастника.

– Оля в больнице? Ей не лучше? Ты вроде с ней на дружеской ноге…

– Я же ей не напоминаю при каждом удобном случае, что когда-то, еще при Иване Грозном, она два месяца работала стриптизершей.

– Ишь ты, какая целомудренность! Я просто хотел взбодрить ребят доброй шуткой. Слегка неуместной, согласен. Но, надеюсь, Оленька не из-за этого сбежала в обострение своей ипохондрии.

– И после этого ты меня обвиняешь в цинизме! Прэлестно… У Ольги целый букет самых что ни на есть реальных проблем со здоровьем.

– Вот этим букетам-то я и не доверяю! Это как усыновлять детей оптом. Человеку под силу жить с одним, максимум с двумя серьезными заболеваниями. Хотя ты права, дело сейчас не в этом. Я просто всем, кто затеял этот балаган, теперь агрессивно не доверяю. Не могло это кончиться ничем хорошим.

Опавший нимб

Встреча у следователя проходила сонно и формально. Вавилов ведь сам напросился – ему казалось крайне важно донести те самые детали, от которых легкомысленно отмахнулась Орлуша. Он долго думал и анализировал. Он злился на себя, оттого что шок от этого известия и последующий малодушный запой не дали ему задать окружающим правильные вопросы. Его приводила в неистовство сама мысль о том, что никто вокруг не видит в происшедшем преднамеренности. Одну фатальную случайность! Но ведь это абсурд и преступление перед логикой. Олега выпроводили на улицу, и он там умер! При вскрытии нашли невнятную гиперемию внутренних органов, которая могла быть признаком анафилактического шока. Эту секретную информацию добыл Макс через особ, приближенных к Олеговой жене. С ней из старой гвардии никто не знался – это была незнакомая, «обновленная» жена, не пропитанная общим ностальгическим бэкграундом.

И согласно добытым сведениям, созрела генеральная версия – все дружно обвиняли в смерти Олега каких-то мифических прохожих хулиганов с пиротехникой или газовыми баллончиками. Бедняга вышел в злую опасную ночь, где все перепились и бесчинствовали, и стал случайной жертвой ублюдочной шпаны… Но, помилуйте, «случайная шпана» не может не оставить следов! Которые обязано обнаружить следствие. И почему-то все решили, что следствие их обнаружило, но молчит, как следствию и положено! Не проявляет никакой активности – и нормально. И слава богу – вот древний инстинкт советского неандертальца. Ни следов от пиротехники на одежде и коже Олега, ни следов распыления газового баллончика. Но во всем виноваты гастарбайтеры, конечно.

– Они ведь должны быть… следы?! – приставал Фидель к облеченному властью флегматику, который все время что-то изнурительно записывал, а потом, сморщившись, переводил взгляд на монитор. Назойливый гражданин, пришедший поговорить о смерти при странных обстоятельствах Олега Витальевича Истокова, казалось, совсем не занимал его.

– Теоретически – да, – отозвался полицейский, не собиравшийся выдавать тайны следствия – согласно рисунку своей зловещей роли. Отозвался после долгой паузы, когда Вавилов уже и сам забыл, какой вопрос он задал.

За эти минуты в его голове успела пронестись хищная стая вопросов, и главный – который его мучил с того самого момента, когда он увидел за оцеплением неподвижное и словно ждущее занавеса тело полнокровного здоровяка Олега: почему этот хищно улыбчивый энергичный дурак был Вавилову неприятен? Фидель обычно испытывал к подобным людям совсем другие чувства. Дураков он изучал. Он считал, что в большинстве своем глупость прикрывает нечто более совершенное, но социально менее приемлемое. Не у всех и не всегда, конечно. Но Олег Витальевич – фигура видная, начальственная. Любой начальник – всегда дурак, но непростой. Что-то его вывело на эту вершинку, на его пускай жалкую, но кочку зрения, откуда он распушает хвост и водит указующим перстом. Но в ту пору, когда они были бандой, Олег был приблатненным пижоном. В том смысле, что вечно имел какой-то сиюминутный блат, но так как Вавилов не чувствовал в нем породы, он не воспринимал его всерьез. И в этом был его наивный просчет. От Олега веяло сомнительными суррогатами нового времени – порошковыми продуктами, американскими тренингами, евангелистскими стадионными проповедями. Он слишком быстро приспособился к мелкой кустарной коммерции, в которую многие ухнули от нужды, как в омут. Конечно, и самого Фиделя не миновала чаша сия – но не всерьез. Тогда он вообще ничего не воспринимал всерьез, заработок был приключением на грани фола, сопряженным с опасностями бандитской эпохи первичного накопления.

Помнится, с Игорьком они чем только не торговали: сигаретами, парфюмом, лифчиками… одна памятная авантюра с овощерезками в Польше чего стоила! Ребяческий успех. Не омраченный даже дракой с местной гопотой… Потом пошла эпопея лосин из Югославии. Вернувшись как-то, они и обнаружили Саню, подавшегося в рэкет. С Олей он сошелся гораздо позже. Макс и Арчи мутили свою рок-группу… золотые были времена. А Игорь быстро откололся и начал работать с Олегом, развивать его детище – агентство недвижимости «Золотой фрегат». Стоп! Недвижимость началась не сразу. Помнится, сначала открыли ларек детских товаров. Игорек тогда еще не пил. Точнее, употреблял и загуливал, как все, без рекордов.

Олег тем временем с квартирной купли-продажи медленно, но верно дрейфовал к более рыбным берегам сделок с офисной недвижимостью и тому, что впоследствии будет названо щеголеватым и напыщенным для русского уха словом «девелопмент». Эту стезю в их компании Олег Истоков застолбил прочно. А Игорь, напротив, быстро срыл с этих галер – характер не тот, не упертый и жалостливый. И даже… верующий, вот что. Он однажды пришел ночью – Фидель тогда вместе с женой обретался в хате одной мажорки, она свалила за бугор и оставила их сторожить дом и обхаживать собаку. Игорек был пьяным, мокрым от дождя и покаянным. Волосешки кудрявые тонкие, из-за которых его наградили прозвищем Гарфункель, словно липкий опавший нимб, запомнились Вавилову странным символом того вечера. Все, что нес тогда Игорек, показалось Феде сильно помноженным на алкоголь. Какие-то несчастные, вышвырнутые Олегом на улицу старики… и все ради наживы. Не могло быть все так гнусно. Во всяком случае, тогда мысль о подобных деяниях в их дружеском кругу Фидель не допускал. А Игорек срывался на патетику о грехе… И хотя ему не верили, зерно сомнения он заронил.

Кем был сам Вавилов тогда? Хамоватым непризнанным хлыщом-графоманом. Психогеография в нем только лишь прорастала, не умела взлететь, как недоклеенный воздушный змей. Его неловкие идеи воспринял только Арчик. Но, впрочем, он, широкая душа, всем любил угодить.

Теперь Игорь спился, Макс все тот же пофигист на велике, с губной гармошкой, а Олег занимается продажей офисной недвижимости. Человек при деле. Но разве был в нем размах… Хотя деньги его любили. Однако подобные материально удачливые, но мелкокалиберные персонажи вызывали у Вавилова острую досаду. Ведь сколько пользы мог бы принести человек, у которого в руках – мощный материальный рычаг, и при этом он чувствует тонкие энергии, умен, изобретателен и имеет чутье. Но таких экземпляров единицы – тех, под чьим крылом дружат талант и деньги. А Олег был обыкновенным хватким кротом и вдобавок балагуром без искры божьей. И лицо у него краснело, когда он выпивал. Кому могла понадобиться смерть такого человека? Если у него жизнь средней паршивости, то и смерть без фейерверка…

Вавилов очнулся от крамольных мыслей. Не прав он в корне, дураку понятно! Дураку… все же почему это слово упорно приходило в голову. Олег был далеко не глуп, конечно, просто так выглядел. Но какая-то в его облике была ложь. Словно кабан напялил на Новый год костюм зайчика, который трещал по швам…

Ветер памяти поднял вихрь из кадров прошлых лет и новых моментальных мыслеформ, и тот круг вопросов, который Вавилов собирался прояснить в этом небезопасном месте, сумбурно сузился до анализа новогоднего угощения, которым потчевали гостей праздника. Но экспертиза, как выяснилось, еще не закончилась. Человека, который скрывался под маскарадным костюмом Орлушиного производства, пока не нашли, кто бы сомневался… а об остальном Фидель спрашивать поостерегся. Вавилов давно на ус намотал – с погонами молчок. И особенно тогда, когда тебе сильно любопытно и кажется, что за это тебе ничего не будет. Будет! Даже глазом моргнуть не успеешь.