Дорога без привалов
Шрифт:
Но это было уже ненадолго: утром восьмого июня 1969 года он умер. Умер, полный боли о недоделанном, незавершенном, полный ярких творческих замыслов.
Осталась, например, незаконченной большая повесть о заводской молодежи — «За все в ответе».
Писать ее он начал давно, задолго до «Дела». Вначале повесть называлась «Справедливость». Юрий Яковлевич много черкал ее, переделывал, переписывал, углубляя характеры, развивая конфликты, совершенствуя форму. Мне часто доводилось слушать авторское чтение отдельных кусков и глав этой вещи в уютном сплошь уставленном книжными полками кабинете Хазановича. Юрий Яковлевич молча подсовывал блокнот, чтобы слушающий мог делать для себя
Через месяц ту же главу можно было услышать уже в ином варианте: написанное, скажем, от первого лица переделывалось в авторский рассказ с добавлением множества деталей и оттенков, придававших повествованию особую живописность и глубину. Значительное влияние на развитие и уточнение замысла оказала поездка Юрия Яковлевича на один из иркутских машиностроительных заводов. Сам инженер, прекрасно разбиравшийся в машиностроении, он в вечном стремлении расширять свои знания и плотнее влезать в сегодняшние заботы заводской молодежи, не уставал бывать на предприятиях. Посещение иркутского завода заполнило его записные книжки самыми различными заметками — от подробных технических описаний до записей сюжетных поворотов и психологических эссе.
Мы познакомились с черновыми набросками, когда готовили повесть к посмертному изданию. В 1973 году она вышла в свет. И почитатели творчества Ю. Я. Хазановича смогут по этой публикации многое понять в методах работы автора…
Его очень любили его знавшие. Как это бывает в нашей среде, товарищи и по сию пору называют его нежно и дружески по имени. Это наш литературный быт. В литературе у него другое и очень «свое» имя, за которым стоят зрелость таланта и мастерство и которому не суждено было раскрыть всего, что сулил его талант.
1967–1975 гг.
ВЛЮБЛЕННЫЙ В ЖИЗНЬ
В нем всегда, сколько я знаю его, — а это длится уже четверть века, — были многообразие гражданских и литературных интересов, неуемность в познавании жизни. Но вот, готовясь написать эти заметки, я снова сел за его книги, многое перечитал заново — и поразился больше, чем прежде.
Это понятно. Бывает: возьмешь один камешек, отделанный искусной рукой, полюбуешься. Через год — второй камешек, ограненный тем же мастером… потом третий. И так — один за другим, с перерывами — много. Но вдруг доведется увидеть сразу всю мозаику, выложенную из множества этих камней!..
Я не возьмусь рассказывать о всех книгах Виктора Александровича Старикова, из которых сложилась для меня своеобразная литературная мозаика. Просто хочется понять, что породило эти произведения и что в них наиболее важно.
Поначалу я попытался — для себя — привычно разложить все написанное В. А. Стариковым по каким-то определенным полкам, систематизировать тематически: любовь, война, природа, рабочий класс, интеллигенты… И понял: делать это не нужно да и невозможно. Во-первых, все тесно переплелось. Во-вторых, и это главное, я увидел нечто объединяющее все его книги — служение определенным идеалам, гражданственность, гуманизм — ту идейно-мировоззренческую основу, на которой держится мозаическая картина жизни, создаваемая им.
Откуда и как это пришло?
… Его мама, — и в свои шестьдесят пять лет он именно так называет ее, — женщина с очень русским именем Аграфена Павловна, с юных лет работала на чаеразвесочной фабрике, что в Москве, в Сокольниках. Отец, Александр Андреевич, из чернорабочих, одолевший трудную для царских времен профессию шофера, после революции работал в Московском комитете партии большевиков и в ВЧК. Он очень
гордился, что однажды ему довелось везти Владимира Ильича Ленина. Вскоре после смерти Ильича Александр Андреевич вступил в партию коммунистов.Вот у этих рабочих людей 9 февраля 1910 года в Москве, в Сокольнической слободке, родился первенец Виктор.
Революцию он помнит прежде всего по орудийным залпам: белогвардейские пушки били по Кремлю. Потом помнит голод: от американского продовольственного общества «Ара» толку было мало. Дистрофия, дрожащие от истощения ноги… и вдруг — победа организма! — он чуть ли не впервые, словно прозрев, заметил вершины деревьев, четко вписанные в сияющее голубизной земное небо.
Идя в школу, ученики зимой тащили с собой по два полешка. Иначе бы замерзли чернила в чернилках. Впрочем, бывало, они замерзали… Отец и мать целый день на работе, бытовые заботы ложились на старшего сына. А старшему-то было всего ничего.
И все же он находил время для книг, жадно проглатывал и классическую, и бульварную литературу, и напечатанные на оберточной бумаге брошюры по геологии, биологии, по естественным наукам вообще. Жизнь налаживалась — нашлось, чем кормить кроликов, нашлись в семье деньжата для аквариумов. Подолгу мог любознательный парнишка с замиранием сердца наблюдать, как трепещут, вбирая воздух земли, нежные ноздри у длинноухих сереньких кроликов, как в таинственной зеленоватой глыбе воды, заключенной в прозрачные стенки аквариума, идет какая-то своя, почти неведомая земле жизнь.
Может быть, выявлялся в нем будущий ученый-естествоиспытатель? Может быть… Однако наука и литература — если не родные, то двоюродные сестры. Виктор, выяснилось, рожден был для литературы.
Впрочем, выяснилось это не сразу.
В 1925 году, когда отец вступил в партию, Виктор стал комсомольцем. Вскоре он пошел работать грузчиком. До сих пор Виктор Александрович помнит, знает, как надо грузить речной песок, как — сахар, как — кирпич. Потом он, быстрый на ноги и сообразительный, работал курьером в журнале «Радиослушатель». Вот тут-то, в семнадцать лет, пробудился у парня тот глубокий и забористый душевный зуд, который заставляет браться за перо. Виктор взялся. А редактором журнала был Николай Погодин, и редактор этот оценил короткие заметки и корреспонденции журнального курьера.
Через два года Виктор стал штатным работником отдела информации газеты «Московский комсомолец». Вскоре ему поручили вести важнейшую тему — индустриализацию: начинались годы героических советских пятилеток. В девятнадцать лет он брал интервью у таких государственных деятелей нашей страны, как Орджоникидзе, Куйбышев, Ворошилов, Серебровский. В девятнадцать лет! Но ведь молода была и советская Отчизна. Помните: «Моя страна — подросток»?
Видимо, не надо перечислять журналистские маршруты юного Виктора Старикова по городам и весям страны, называть все печатные и радиоорганы, в которых он работал. Скажу только, что в те годы ему пришлось по газетным делам встречаться с Владимиром Маяковским, с Аркадием Гайдаром и с другими, кто творил большую советскую литературу.
Но одну из главных вех в его жизни — приезд на Урал — нельзя не отметить. Он прибыл в Свердловск в 1933 году в качестве корреспондента газеты «За индустриализацию!» Тут — новые встречи с Серго Орджоникидзе, который на всю жизнь стал его светлой любовью, специальные задания неугомонного, всеберущего на себя наркома советской индустрии. «Глаза журналиста — глаза партии», — сказал ему однажды Серго, давая очередное задание, и это запало в душу навсегда.
В 1937 году Виктор Александрович стал уральским корреспондентом «Известий». Высокая вышка — широкий огляд.