Дорога без возврата (сборник)
Шрифт:
– Троих, – сказал стажер Здыб.
– Как это, к дьяволу? – занервничал Хенцлевский. – Троих? Трое – это великое множество людей, имя им легион, блин. Зачем вам третий?
– Для достоверности рапорта. У нас так всегда делается. Бригада каменщиков Идеи, пан адвокат, ваши, техника – наша. Мы в этом разбираемся.
– Он хоть надежный, этот третий?
– На сто процентов, или hundred per cent.
– Тогда пусть будет, – скривился адвокат. – Ну? Пан Нейман, надеюсь, вы удовлетворены?
– Не до конца, – сказал комиссар. – Толек? Тебе не кажется…
– Должно пройти хорошо, – проговорил стажер. – Одно только меня слегка
– Это то же самое выходит, – сказал Хенцлевский. – Кто так реагирует, тот явно тронутый. Quod erat demonstrandum.
– Это совсем не то же самое выходит, – подхватил мысль Нейман. – Задвиг на пункте животных может не квалифицироваться у психиатров. С их точки зрения этот тип будет полностью нормален, и его выслушают, когда он расскажет, как именно мы его сцапали и что мы ему тогда сделали.
– Я за свою карьеру повидал многих, кто рассказывал, что с ними происходило в милиции, – сообщил адвокат. – Но не припомню ни одного, кому бы официально поверили. А если даже и расскажет, как именно его схватили, то что? Вы полагаете, что кто-нибудь проникнется судьбой глупой кошки?
– Может, и нет, – сказал Здыб. – А что будет, если эту кошку услышит тот, кто тут вообще ни при чем? И прибежит поглядеть, что происходит?
– Ты шутишь, Толек, – взмахнул руками Нейман. – Того, кто тут ни при чем, это как раз не заинтересует. Кому может быть дело до кошки?
– A propos, о кошке, – сказал Хенцлевский. – Надо какую-нибудь организовать.
– С этим не должно быть хлопот, – заявил Нейман. – Кошек полно. У детей моей соседки, к примеру, есть кот. Должен сгодиться.
Иза
Иза лежала спокойно, словно боялась малейшим движением вспугнуть тот отдаляющийся, неуловимый сигнал обманчивого и лживого неслучившегося оргазма. Прильнувший к ней мужчина дышал ровно, мерно, потихоньку погружаясь в дрему. Гудела сигнализация, далеко и тихо.
– Хеню, – окликнула она.
Мужчина вздрогнул, вырванный из полусна, приблизил лицо к ее обнаженной груди.
– Что, Изуня?
– Что-то со мной неладное, Хеню.
– Опять? – испугался мужчина. – Вот черт, ты должна как-то подрегулировать этот твой цикл, Иза.
– Это другое.
Мужчина выждал с минуту. Иза не продолжала.
– Что еще? – спросил он наконец.
– Хеню… Симптомом чего являются провалы в памяти?
– Почему ты спрашиваешь? С тобой такое случается?
– Последнее время – часто. Достаточно давно. После – галлюцинации. Голоса. Обман чувств.
Мужчина бросил быстрый взгляд на часы.
– Хеню.
– Слышал, – пробормотал он несколько нетерпеливо. – И что? Ты специалист. Какой твой диагноз? Anaemia cerebri? Начальные признаки шизофрении? Поражение лобных долей? Другое какое дерьмо? Иза, каждый психиатр обнаруживает у себя разного рода подобные симптомы, это просто профессиональная болезнь. Должен ли я говорить тебе, как мало мы знаем
о мозге, о протекающих в нем процессах? По-моему, ты просто-напросто переработала. Ты не должна проводить столько времени со своими кошками, рядом с этой аппаратурой. Знаешь ведь, насколько все это вредно: высокие частоты, поля, излучение мониторов. Брось ты это все на какое-то время, возьми отпуск. Отдохни.Иза приподнялась на локте. Мужчина, лежа на спине, ласкал ей грудь заученным автоматическим движением. Она не любила, когда он так делает.
– Хеню.
– А?
– Я бы хотела, чтобы ты меня обследовал. На энцефалографе или с помощью изотопов.
– Можно, почему нет? Только…
– Прошу тебя.
– Ладно.
Они помолчали.
– Хеню.
– Да?
– Эльжбета Грубер. Ты ее лечишь. Что с ней на самом деле?
– Тебя это интересует? Верно, слышал. Довольно странный случай, Иза. Привезли ее в шоке, с типичными признаками кровоизлияния. Почти сразу она впала в состояние комы, и с тех пор нет ни улучшений, ни каких-либо изменений. Мы склоняемся к мнению, что на шок у нее наложился воспалительный процесс.
– Encephalitis lethargica?
– Ага. А почему ты спрашиваешь?
Иза отвернулась. В окно, вместе с очередным отчаянным воем сигнализации, ворвался собачий визг, нарастающий, прерывистый.
– Ноги бы такому пообрывал, – проворчал мужчина, глянув в сторону окна. – Проблемы у него на работе или дома, а высаживается на животном, быдло!
– Вееал разорвал Завесу, – спокойно проговорила Иза.
– Что?
– Вееал. Голос истязуемого зверя. Голос отчаяния, безысходности, страха, боли, превосходящей все.
– Иза?
– Крик, который не есть крик. – Иза заговорила громче: – Вееал. Вееал разорвал Завесу. Так сказала… Эля Грубер. Она это видела.
– Довольно… – простонал мужчина. – Иза! Она не могла… Девочка без сознания! О чем ты говоришь?
– Она говорила со мной. Говорила и велела мне что-то делать.
– Иза, ты действительно должна взять отпуск. – Мужчина посмотрел на нее, вздохнул. – Но прежде зайди ко мне, я тебя обследую. Это все проклятый стресс, паршивая работа, все из-за нее. Нельзя так себя выматывать, Иза.
– Хеню. – Иза села на постели. – Ты что, не понимаешь, о чем я? Эля Грубер говорила со мной. Я ее слышала. Она видела…
– Знаю, что она видела. Это, по всей вероятности, и послужило причиной шока и кровоизлияния. Она была свидетельницей убийства на огородных участках.
– Нет.
– Как – нет?
– Убийство было позже. Убийства она уже не видела. Видела… доску, что лежала на голове кота, закопанного по шею в землю. Ноги, топочущие по той доске. Глаза… Два шарика…
– Господи Иисусе! Иза! Откуда ты это… От кого?
– Мне рас… сказали.
– Кто?
– Музы… канты.
– Кто?
Иза опустила голову на подтянутые к груди колени и затряслась в плаче.
Мужчина молчал. Он думал о том, как беспомощны женщины, как сильно управляют ими их бабские эмоции, мешая работать, мешая наслаждаться жизнью. О том, какое огромное несчастье – эта феминизация целых предприятий, абсолютно неподходящих для женщин. С Изой, думал он, и правда творится неладное. Он беспокоился. С минуту. А через минуту верх взяло более важное беспокойство – что сказать жене, когда он вернется от Изы домой. В этом месяце он израсходовал уже все подходящие объяснения.