Дорога через миры (сборник фантастических рассказов)
Шрифт:
Его бессвязную речь прервал могучий удар кулака по столу. Каждый, кто хоть немного знал Китайчика, сразу бы понял, что его терпение вот-вот лопнет.
— Так ты замочил его или нет?!
Вован подскочил и быстро-быстро заговорил:
— А то, шеф! Ещё бы! Я прямо из кармана нашпиговал ему брюхо, как поросёнку. И Никитка ещё добавил сзади, в спину и в черепок, из своей сорокапятки. Кровищи было — жуть, так всю витрину и залила! Этот урод-китаец, наверное, выкинул все газеты, что там ещё остава…
— Так в чём тогда проблема? — Босс наклонился над столом и посмотрел на него с лёгким презрением, словно на недоразвитого подростка.
— В том, шеф, что ему это было пофиг! У него мозги потекли за воротник, а он обернулся, вытянул свой «скорп» и как всадит мне прямо в…
Человек за столом смотрел на Вована со всё возрастающей брезгливостью:
— Вован,
Киллер глубоко вздохнул, насколько ему позволяла продырявленная грудь. Он распахнул кожаный плащ, и глазам босса представились дырки от трёх образцовых автоматных очередей, крест-накрест. Некоторые раны ещё кровоточили.
— Я и сам хотел бы знать, шеф. У меня девятнадцать дырок, я специально пересчитал, да ещё у Никитки одиннадцать, из них три прямо в сердце.
А когда у Абрека кончилась обойма, он повернулся и пошёл обратно в малину. А на дороге так и осталась лежать половина его мозгов, но вы же сами говорили, что ему они не…
Китайчик уже с неподдельным изумлением смотрел, как его лучший киллер засовывает палец в дыру на своей груди, где-то между пятым и шестым ребром. Перехватив его взгляд, Вован чуть не заплакал:
— Как же это так, шеф? Почему Абрек, и я, и Никитка живы?!
Хацуписи Хацукаки происходил из старого самурайского рода и знал свои обязанности, вытекающие из кодекса бусидо, как никто другой. Когда начальник их отдела господин Голазопа сообщил во всеуслышание, что его ежегодный балл компетентности и лояльности Компании на целых 0,056 % ниже, чем у этого ничтожества Курогуси, Хацуписи сразу понял, что у него остался всего один способ сохранить лицо. Именно по этой причине он сидел теперь на татами, одетый в белое торжественное кимоно, с лицом, обращённым в сторону дворца императора. Прощальное хокку лежало рядом со скамеечкой с длинным мечом. В трёх строчках ему удалось воздать вечную честь Компании и передать ей ответственность за свою семью. Теперь оставалось только надеяться, что руководство позаботится о его сыне не хуже, чем в своё время о нём самом.
Солнце стояло высоко над горизонтом, когда Хацуписи Хацукаки рассудил, что пора начинать обряд. Он крепко перехватил меч обеими руками и приготовился к первому разрезу. Ему было хорошо известно, что лучше всего вонзить меч чуть ниже и правее пупка и одним сильным движением провести его влево-вверх к сердцу, так, чтобы рана была как можно более широкой. Руководство Компании наверняка по достоинству оценит его решительность и характер.
Он в последний раз проверил остроту клинка подброшенным волосом — но сталь, доставшаяся ему в наследство от прапрадеда, заслуживала только высших слов. Хацуписи глубоко вздохнул, приставил остриё к животу в трёх пальцах ниже пупка под половинным углом, как приказывал кодекс, и вонзил его в кожу, чувствуя как холодное, как лёд, лезвие безо всякого усилия проникает в тело. Боли он не чувствовал, только тонкий ручеёк крови заструился на татами. Теперь оставалось сделать второе движение, самое главное — вверх и влево — от которого зависел весь успех божественного обряда. Хацуписи ещё сильнее сжал рукоять и потянул её по направлению к сердцу.
И у него это получилось — брюшина распахнулась, как ворота его подземного гаража, и скользкие внутренности вывалились наружу. Перистальтика кишечника ещё работала после сытного завтрака, от которого Хацуписи не мог отказаться (собственно, кодекс этого и не требовал).
Кровь брызнула фонтаном, боль была нестерпимой. Хацуписи ждал, что вот-вот он потеряет сознание и упадёт на содержимое собственного живота, как показывают в фильмах из жизни самураев.
Но ничего такого не произошло, наоборот, его мозг работал так же чётко и быстро, начальная слабость и боль куда-то улетучилась, и вместо того, чтобы умирать в соответствии с кодексом, он с удивлением и любопытством смотрел на клубок кишок, пульсирующий у него на коленях. В конце концов, он почувствовал себя настолько хорошо, что запихнул, как мог, кишки обратно в брюшину, заклеил рану пластырем и, посидев немного без дела, решил для разнообразия сыграть пару партий в мини-гольф на общем заднем дворике с соседом, всё тем же ненавистным Курогуси.
Но Хацуписи Хацукаки недаром был потомком самураев и хорошо знал, сколько поколений его предков вспороло собственный живот с улыбкой и именем императора на устах.
Традиции семьи обязывают, поэтому после обеда он со вздохом снова взялся за меч. В конце концов, времени у него хватало — до захода солнца оставалось не меньше шести часов.Газеты и телевидение сошли с ума. Первые страницы были переполнены чудесными историями исцеления безнадёжно больных звёзд и миллионеров, телерепортёры задыхались от новых и новых сенсационных подробностей. Десятки тысяч выздоровевших с триумфом покидали клиники, дома престарелых, как по мановению волшебной палочки, превратились в коммуны вечной молодости, разом прекратились все войны и конфликты — как воевать, если врага нельзя не только убить, но и толком ранить? — а наводящие ужас международные террористы записывались в очередь на приём к психотерапевтам и опекунам. Защитники прав человека задыхались от восторга — ещё бы, смертная казнь ушла в безвозвратное прошлое! Последними от неё отказались французы после того, как гильотинированная голова убийцы и насильника-педофила по прозвищу Зелёные Усы после экзекуции покатилась по тюремному двору, изрыгая ужасающие проклятия в адрес палача, судьи, прокурора и всех их матерей, жён, сестёр, дочерей и собак женского рода. Жертвы аварий не дожидались помощи, а, собрав разбросанные части тела, сами отправлялись в хирургические отделения больниц, чтобы скрепить их воедино. Улицы заполнились тысячами бывших инвалидов, со вкусом принявшихся за работу и развлечения. Преобладали самоубийцы и жертвы мафиозных разборок. Хитом сезона стал ветхий шлягер «Ночь живых трупов», лучше всего передававший атмосферу первых дней вечной жизни. Мотив побеждённой смерти вытеснил все остальные темы и сюжеты. Открытием в мире моды стали манекены в виде скелетов, особенной популярностью пользующиеся в магазинах по продаже женского белья.
Короче говоря, жизнь на планете Земля превратилась в бесконечный праздник. Радовались все. Кроме гробовщиков и владельцев похоронных бюро. Но на них никто не обращал внимания: в конце концов, никто не мешал им переучиться на работников родильных домов. Во всяком случае, с точки зрения Генерального Секретаря ООН ситуация выглядела безоблачной.
Его безмятежные грёзы прервал мягкий гонг интеркома. Проклятый Черчилль сморкался пуще обычного.
— Господи, Уинстон, сделайте что-нибудь, наконец, со своим носом! — взмолился Торез. — Неужели это такая проблема, особенно теперь, когда врачи буквально гоняются за каждым пациентом?
Черчилль поперхнулся. Подавился бы ты своими соплями, злорадно подумал Торез.
— Да я был у лучшего вирусолога в нашем полушарии. И он сказал… а-апчхи!.. что ничем помочь мне не может. Да и никто, видимо, не поможет. Говорит, все антибиотики перестали действовать.
— Как это?
— Так оно и есть. Он говорит, что принцип действия лекарств как раз и заключается в том, что они убивают бактерии и вирусы. Ну, а теперь, когда всё стало бессмертным… а-апчхи!.. Я тоже ему не поверил и принимал все таблетки, какие нашёл у жены, три дня подряд. И вот, никакого результата!
Морис Торез нахмурился, словно почувствовав какой-то подвох.
— А что вы хотели? — спросил он, не желая развивать подозрительную тему. Мир, полный страдающих от насморка и ангины, — не такая уж приятная штука, вдруг подумалось ему.
— К вам на приём записался профессор Пастер…
Торез не припомнил, чтобы с кем-то таким договаривался о встрече.
— Я его знаю? — наобум спросил он.
— Нет, но мне порекомендовали его принять знающие люди. Говорят, он нобелевский лауреат по биологии или медицине, не помню точно. Получил премию за интраклеточные исследования или что-то в этом роде. Короче говоря… из всего этого я понял, что у него есть какие-то соображения по поводу того, что сейчас происходит. И, знаете, шеф… мне не понравился его тон… Так мне приглашать его?
Профессору Пастеру на вид было лет шестьдесят, он выглядел моложавым и спортивным и с первого взгляда казался тем, кем и был в реальности — компетентным яйцеголовым. Торез вежливо встал из своего кресла, предложив гостю место напротив.
— Чем могу быть вам полезен? — как можно более приветливо спросил он. Конечно, Нобелевская премия по биологии — это вам не победа на конкурсе красоты штата, но даже такой человек иногда может оказаться приятным собеседником.
Гость молча рассматривал его, храня молчание, словно оценивая, тот ли человек Генеральный Секретарь ООН, которому стоит доверить важную информацию.