Дорога к Марсу

В общем, она ушла, а я остался.

После того, как я жадно впитал глазами все детали ее девичьего быта (хотя она находилась в разводе и, строго говоря, быт у нее был не девичьим, а женским) – помидор в кадке на окне, морской аквариум, тапочки во второй балетной позиции перед зеркалом в прихожей, – я взялся за билет.

Обе задачи оказались легкими. Я решил их за пятнадцать минут. И еще за десять перепроверил. До прихода моей дивы оставалось минимум полчаса.

Мое изнуренное любовью сердце тяжело бухало в груди. Я спрашивал себя: может ли ангел Н.В. Авербах полюбить бестолочь по имени Андрюха Карташов?

Да, лучшего лыжника потока. Да, лауреата стипендии имени Вернадского. Но все равно бестолочь!

А вдруг у меня пахнет изо рта? А вдруг я, по ее мнению, непроходимо глуп?

Что ж, с глупостью я сладить за полчаса не мог. Но с запахом изо рта можно было побороться.

Я полез в сумку за мятными драже… и неловким движением уронил сумку с дивана на выложенный плиткой пол!

В сумке что-то тревожно звякнуло.

Лишь тогда я вспомнил про бутылку ликера из ягоды гуамаро».

– Гуамаро? Так это же известный… как говорят у вас в России… бабоукладчик! – возликовал Пичеррили.

– Именно, Бруно. Напиток сладкий и стремительный, как страсть на сеновале, – сентиментально вздохнул Карташов.

«…Стремительный, как рост температуры на борту корабля», – эхом отозвались ему мысли Аникеева.

«Бутыль – о чудо – не разбилась! Лишь в районе горлышка залегла зигзагом трещинка. Но даже эта трещинка напрочь лишала подношение презентабельного вида!

И я решил: зачем добру пропадать? Грамм сто ликера тяпну, а остальное выброшу из окна. Благо внизу темно, сугробы глубокие, никто не заметит.

Я поднес бутылку к губам и… у нее отвалилось донце! Значит, и там была трещина, которую я проглядел!

Итог: мои джинсы оказались сплошь залиты липким малиново-алым нектаром!»

Судя по лицам, компания космоплавателей была готова взорваться злорадным гоготом.

– Но это еще не все, – Карташов назидательно воздел палец.

«Надо оперативно отмыть пятна, решил я. На улице мороз. К приходу Нины джинсы успеют высохнуть.

Я бросился в ванную. Трепеща от восторга – в ванной все пахло ею, моей длинноволосой королевой, – я пятна как следует застирал.

Вышел на балкон. Кое-как повесил ставшие насквозь мокрыми штаны на бельевую веревку. Вернулся в комнату и засел на диване с номером «Изобретателя».

По моим расчетам, джинсы должны были подсохнуть примерно за полчаса.

Я заварил чай. Позвонила Нина и сказала, что задерживается на телестудии.

Я вздохнул с облегчением: а жизнь-то налаживается!

Стянул с полки еще один номер «Изобретателя». Который оказался никаким не «Изобретателем», а журналом «Женские секреты».

Глянцевое издание было набито вульгарными статейками вроде «Сто признаков того, что ваш приятель – импотент». Помню, я был всерьез удивлен, что Нина, моя богиня, читает такую пошлятину.

Когда таймер телефона пропищал, что джинсы пора снимать, я бросился на балкон. Там студено потрескивал сибирский вечер.

Я дернул джинсы вниз. Ни в какую. Дернул еще раз. Ноль реакции.

Ч-черт! Да они примерзли!

Намертво примерзли к веревке! В сущности, превратились в штаны изо льда!

Я, конечно, начал раскачивать джинсы туда-сюда, чтобы они наконец отвалились.

Кто мог знать, что мои штаны так подведут меня – вместо того, чтобы по-нормальному высохнуть?!

В общем, я сам не понял, как так получилось, что ледяные штаны соскочили с веревки и врезались в окно гостиной.

С криминальным звоном хлынули вниз и рассыпались по полу осколки.

– Что здесь происходит? – спросила Нина Валериановна, входя в комнату.

Она даже не сняла сапоги! На песцовом воротнике ее пальто таяли крупные, красивые снежинки.

А я – я стоял перед своей любимой в одних трусах и затравленно сопел.

Что я должен был ответить?

«Я блестяще решил обе задачи и на радостях разбил вам окно»?

Или: «Вас не было так долго, что у меня случился приступ клаустрофобии»?

* * *

– Сессию провалил? – спросил Жобан, как показалось Карташову, с надеждой.

– Нет. Нина приняла зачет.

– Ты еще скажи, что вы встречались после этого. Ну… как мужчина и женщина.

– Не встречались, – в голосе Карташова зазвучала печаль. – Но ходили вместе пить какао. Я продолжал ее любить до самого третьего курса…

– Но одногруппники назвали тебя Парнем, Который Разбил Окно Джинсами? – это уже поинтересовался Булл.

– И этого не было, – развел руками Карташов. – Вы первые, кто услышал эту нелепую историю от начала до конца.

– Зря. Такие истории должны служить людям, – без тени иронии сказал Булл.

– Людям? Ладно. Вернемся – уволюсь из космонавтов и пойду в писа… – согласился Карташов, но продолжить ему не дал Аникеев, стряхнувший с себя владевшее им оцепенение.

– А ты знаешь, Андрей, – сказал он, – эти твои ледяные штаны нас, кажется, спасут.

– Спасут от чего? Или – дайте угадаю – вы просто надеетесь уклониться от своей истории? – осведомился Пичеррили с ядовитой улыбкой.

– Дело вот в чем, – Аникеев взял деловой тон, игнорируя реплики итальянца. – Хотя мы, отрабатывая тепловую тревогу, отключили почти все агрегаты, из-за глушения системы охлаждения корабль перестал эффективно отдавать тепло в космическую среду. То есть мы-то его отдаем, конечно. Излучаем со всех внешних поверхностей. Но, повторюсь, не столь эффективно, как хотелось бы. А Солнце на нас светит. В итоге мы нагреваемся. Медленно. Но уверенно.

– И? – поощрил его Булл.

– И уже через сутки, например, в жилом отсеке будет тридцать восемь градусов тепла. Через двое суток – пятьдесят. Через четверо – семьдесят.

– Ну, значит, надо просто включить систему охлаждения, – беспечно пожал плечами Гивенс.

– Ты не понял, – пояснил ему Булл, перейдя на английский. – Сейчас это не проблема. Но в зоне максимального приближения к Солнцу проблемой станет. Потому что там система охлаждения может отказать из-за потери рабочего тела под солнечным ветром.