Дорога к Марсу
Шрифт:
Аникеев тут же перешел в режим вызова.
– Эдвард!
Ответа не последовало. Однако спустя секунду пришел сигнал от Жобана.
– Командир! Гивенс…
– Что?!
– Кажется, ударился головой о переборку. Живой, но без сознания.
– Где это случилось? – Аникеев беззвучно выругался. Только этого еще не хватало.
Жобан помедлил.
– Второй складской модуль, – доложил он. – Похоже, Гивенс собирался его открыть. Здесь кодовый замок… А на экране надпись: «В доступе отказано».
Сознание возвращалось медленно. Эдвард словно тонул в чем-то вязком и липком, похожем на розовую патоку. Глаза заволокло
– Что… происходит?.. – Эдвард не услышал своих слов.
Все помещение было залито ровным красным светом. Вой сигнализации застыл на одной ноте. Так ведь не должно быть…
Эдвард поморщился, пытаясь понять, что же случилось. Удар… Он явственно слышал звук удара. Что-то врезалось в борт «Ареса»? Комета? Проклятая комета, да еще и носящая его имя! Все-таки зацепили? Эдвард никак не мог вспомнить последние секунды перед толчком. Он что-то увидел, очень удивился…
Гивенс быстро повернулся. И внутри все словно оборвалось. На крошечном экране кодового замка второго складского модуля светилась надпись «В доступе отказано».
Он ведь не собирался его открывать! И не вводил коды… Но если не он, то кто же?
– Черт! – Гивенс торопливо включил интерком. – Командир!
Нет ответа.
– Командир! Слава!..
Нет ответа. Словно интерком умер. Гивенс начал лихорадочно давить на кнопки.
– Джон! Жан-Пьер! Бруно! Андрей?!
Он замолчал, вдруг осознав, что ответа не дождется. Не сейчас… Ровное аварийное освещение, мерное гудение сигнализации – так ведь не должно быть. Свет не мигает, звук застыл…
Гивенс мотнул головой. Может, он так и не пришел в себя? Верилось слабо. Слишком уж реальным выглядело все вокруг, ничуть не похоже на сон или галлюцинации. И еще боль в голове…
Он поднял руки и посмотрел на ладони. Эдвард где-то читал, что это самый надежный способ проверить, спишь ты или нет. Мол, без специальной практики так сделать не получится. Ладони оказались там, где им и полагалось; на всякий случай Эдвард еще и ущипнул себя – по всем признакам выходило, что он не спит. Что же тогда происходит?
Легонько оттолкнувшись от стены, Эдвард поплыл по коридору в сторону рубки управления. Раз уж связь не работает, придется действовать самому… Однако не успел он добраться до конца отсека, как резко остановился, схватившись за поручень. К горлу подступил комок размером с яблоко, а в груди зашевелилось странное чувство – липкая смесь удивления и страха.
Прямо перед ним в воздухе парил «ловец снов» – старый добрый талисман, который он собственноручно сплел еще мальчишкой, когда был в скаутском лагере. Круг из ивовой ветви, внутри которого – неумело сделанная паутина из толстых нитей, украшенная цветными бусинами и пером совы. «Совы – не то, чем они кажутся, – так, кажется, говорил вожатый. – Помни об этом, Эд, когда окажешься в красной комнате». Откуда он здесь взялся? Он же должен быть в «спальне»!
Но отнюдь не появление амулета заставило сердце Гивенса колотиться так, что, того и гляди, сломаются ребра.
Так уж вышло, что больше всего на свете Эдвард боялся пауков. При желании он легко мог найти причину этого страха. Гивенс рос в местах, где на чердаке любого дома, в каждом подвале или гараже ничего не стоило встретить «черную вдову». И всегда надо было быть начеку. Наверняка
его запугали в детстве, а детские страхи самые стойкие. К счастью, его работе арахнофобия ничуть не мешала. Какие шансы встретить паука в открытом космосе? Никаких, в общем-то…Как выяснилось, он ошибался.
В центре «ловца снов», в самолично сплетенной Эдвардом паутине, устроился паук – огромный, размером не меньше блюдца. На Гивенса уставились выпученные глаза на стебельках. Толстые мохнатые челюсти методично двигались, и, словно нелепый флажок, в них дергалось совиное перо.
Эдвард закричал.
Уже третий день небо на юго-востоке было затянуто тугими лиловыми тучами, похожими на бугристые клубни фантастических растений. Они бурлили и перекатывались, вмиг вырастая и тут же обрушиваясь. Небо под ними было темно-серым – видимо, там дождь лил сплошной стеной.
Карташов знал: будет гроза. Такой силы, что он не в состоянии даже вообразить. По сравнению с ней чудовищные грозы на великих африканских равнинах, когда небо белое от сполохов молний, лишь детский лепет. Он ждал ее. Ждал уже три дня, но тучи оставались на горизонте. Словно прекрасно понимали: добыча никуда не уйдет, – и просто ждали подходящего момента, чтобы обрушиться всей мощью. Резкие порывы ветра гнали по небу лохматые ошметки облаков. Воздух сделался густым и вязким, как сметана.
Перегнувшись через борт, Андрей лениво смотрел на воду. Крошечные, с детскую ладошку, волны лизали борта лодки, раскачивая ее, точно колыбель. Плавное движение убаюкивало, и в то же время Карташов никак не мог заснуть. Странное «подвешенное» состояние безвременья. Даже мыслей никаких…
По ночам он смотрел на рваное небо, и все чаще – на далекую голубую звездочку. Дом… Дом ли? Воспоминания о Земле затянуло пеленой тумана, и с каждым днем эта стена становилась плотнее. Словно до того момента, когда он ступил на борт «Ареса», его и вовсе не существовало. В какой-то момент Карташов понял, что не может вспомнить Яну. Встретились, познакомились, поженились – факты. Но за ними он не чувствовал ничего, только гнетущую пустоту, черную дыру, которая разрасталась все больше и больше. И ее лицо… Проклятье! Сколько Андрей ни напрягал память, он никак не мог припомнить ее лица. Всякий раз, когда он пытался о ней думать, на месте жены оказывался кто-то другой – какие-то школьные подруги, математичка Нина Авербах и даже Ниночка из ЦУПа… Кто угодно, но только не Яна.
Берега были настолько топкими, что пристать и провести хотя бы ночь на твердой почве не представлялось возможным. Оставалось только плыть в надежде, что рано или поздно река вынесет его к настоящей суше. Что будет дальше, Карташов старался не загадывать. Он просто знал: там его будут ждать. Может быть, это снова окажутся его товарищи, мирно спящие на берегу… А может, кто-то еще.
Зачерпнув ладонью холодную воду, Карташов плеснул себе в лицо. Поморщился от солоноватого железистого привкуса. Дорого бы он дал за глоток той безвкусной жидкости, которую приходилось пить на «Аресе». А ведь когда-то казалось, что хуже и быть ничего не может. По тинистому дну, торопливо перебирая суставчатыми лапками, спешил ракомоллюск. Плавно колыхались полоски кремовой мантии. Странно, как в одном существе могут сочетаться признаки двух столь непохожих типов. Карташов усмехнулся, представив, как округлились бы глаза профессора Гвоздева, который читал у них курс зоологии беспозвоночных, если бы подобное создание попало к нему в руки. При виде крылатой свиньи профессор бы и то меньше удивился.